в его власти Эльза взглянула в зеркало и не узнала себя. По спине и плечам стекали густые пряди медового оттенка, не имевшие ничего общего с обычной прической Эльзы. Она прикоснулась к волосам — мягкие, гладкие, словно шелк, они казались чужими.
— Нравится? — поинтересовался лысый, который оценил молчание Эльзы по-своему.
— Очень, — искренне промолвила Эльза. — Очень нравится.
Потом лысый аккуратно собрал волосы в простую прическу — чтобы завтра соорудить нечто стильное и замысловатое — и за дело взялся тощий стилист, обозвавший Эльзу деревенщиной. В ход пошла тяжелая артиллерия. Медовые обертывания для придания коже особенной нежности, лазерная эпиляция, несколько масок для лица и точечные уколы витаминов — в итоге Эльза перестала понимать, что с ней делают и мысленно махнула рукой, сбившись со счета процедур: делайте, что хотите, и будь, что будет. Когда уже под вечер стилисты поставили Эльзу перед зеркалом, то она замерла, не узнавая себя в отражении. Эльза всегда считала себя простой, даже заурядной девушкой — та, которая сейчас смотрела на нее из зеркальной глади, словно сошла с обложки журнала.
— Неужели это я? — прошептала Эльза. Девушка в зеркале едва заметно улыбнулась: да, это ты.
Стилисты довольно посмотрели на Эльзу и друг на друга, и лысый сказал:
— Ну вот, а ты все «кикимора», «деревенщина»…
Спустя четверть часа пожаловало и платье. Легкое, цвета слоновой кости, оно мягко обволакивало фигуру и приподнимало грудь в вырезе, и было одновременно торжественным и простым, почти незатейливым. Именно в этой строгости и таилась красота, особая и загадочная. Распрощавшись со стилистами и модельером, Эльза встала у зеркала и негромко сказала:
— Я выхожу замуж…
Ей не верилось. Девушка в свадебном платье была кем угодно, только не Эльзой Грюнн. Она была слишком красивой, слишком запредельной, слишком…
В дверь снова позвонили. Подхватив подол платья, Эльза отправилась открывать, представляя, кого там еще принесло. Флориста, фотографа, кондитера?
За дверью был Мартин. Некоторое время они молча смотрели друг на друга, а потом Эльза проговорила:
— Это плохая примета.
— Что за примета? — поинтересовался Мартин. Сейчас он снова подавлял: от него катилась физически ощутимая тяжелая волна, и Эльзе хотелось забиться куда-нибудь подальше и закрыть голову ладонями.
— Жених не должен видеть невесту до свадьбы, — ответила Эльза и подумала, что сейчас Мартин настоящий: циничный, заледеневший, готовый идти по головам ради своих целей. Она попыталась вспомнить, как совсем недавно лежала в его объятиях — и ничего не получилось. Человек перед ней не имел ничего общего с мужчиной из воспоминаний.
Тот был живым. От этого веяло смертным холодом.
— Пустяки, — отмахнулся Мартин и сказал: — Завтра нашими гостями будет Адальберт с супругой. У него какие-то дела с дядей Эрихом.
Эльза ахнула. Адальберт был наследным принцем. Могла ли она когда-нибудь представить, что на ее свадьбе будут гулять принцы?
— С ума сойти, — выдохнула Эльза. Мартин усмехнулся одной стороной рта. Глядя на него, Эльза видела только тьму, сквозь которую пробивались мелкие острые лучики света. Обойдя Эльзу, он потянул за шнуровку платья, и тонкая ткань с тихим шелестом потекла вниз, обнажая спину и плечи. Эльза ахнула, подхватила скользкий шелк и растерянно выдохнула:
— Что..?
— Переоденься, — равнодушно произнес Мартин. — И сделай мне чаю, пожалуйста.
***
— Раз уж так повернулась жизнь, что мы создаем семью, я расскажу тебе о том, что ты должна будешь делать.
Эльза переоделась в домашнюю майку и шорты в цветочек, приготовила Мартину чая и села на табуретку, стараясь занимать как можно меньше места. Мартин стоял у окна, спиной к девушке, смотрел, как по проспекту Покорителей движутся машины, и его спина казалась Эльзе вырубленной из каменной глыбы.
— Не отсвечивай, — сказал Мартин. — Дядя Эрих настаивает на том, чтобы мы жили вместе, и я не хочу, чтобы ты как-то напрягала меня. Я тебя не контролирую. Учись, гуляй, занимайся, чем сочтешь нужным. Но не лезь ко мне, не требуй отчетов и не раздавай ценных указаний.
Эльза вдруг поймала себя на том, что стиснула зубы так, что заныли челюсти.
— Хорошо, — проговорила она. — Хорошо. А ты не собираешься узнавать, чего хочу я? Просто так, для разнообразия.
Мартин даже не обернулся. Только плечи едва заметно дрогнули.
— Нет, — ответил он. — Меня это не интересует. Считай, что мы снимаем квартиру на паях.
— Я могу отказаться, — сказала Эльза и не поверила, что смогла произнести такое. — Просто не пойду завтра в мэрию. Сбегу по пути. Я не твоя игрушка, Мартин. Я не вещь.
Мартин покосился в ее сторону — вот сейчас он действительно был удивлен. Очень удивлен. Мебель заговорила, и выяснилось, что у нее есть свои желания, потребности и намерения.
— Попробуй, — равнодушно произнес он. — Послезавтра тебя выудят откуда-нибудь из канала. Мне, честно говоря, все равно, а вот дядя Эрих не любит, когда что-то идет не по его плану. А ты имела несчастье ему понравиться, и вот таких фокусов он не поймет.
Эльза поняла, что Мартин не шутит — поняла и испугалась чуть ли не до икоты. Намерение протестовать сразу же растаяло.
— Кто он? — еле слышно спросила Эльза. — Твой дядя… кто он такой?
Мартин неопределенно пожал плечами. Эльза смотрела на него и видела тьму, пронизанную редкими солнечными лучами.
— Патер ду патти, я полагаю.
Эльза смотрела телевизор и имела представление о том, чем занимается отец отцов. Теперь она не знала, кого боится больше.
— Я тебя не обижу, — сказал Мартин, и в его голосе мелькнула далекая тень доброжелательности, словно он очень старался быть дружелюбным и сердечным, хотя это ему вовсе не свойственно. — Не провоцируй меня, и все будет в порядке. Глядишь, даже подружимся.
Раздался мелодичный писк — вынув из кармана смартфон, Мартин прочел сообщение, и Эльза увидела, как он бледнеет. За несколько мгновений его лицо стало совсем другим, напряженным и безжизненным.
— Что-то случилось? — спросила она, прекрасно понимая, что инквизитор не будет перед ней отчитываться. Мартин поставил чашку на подоконник и произнес:
— У моей подруги проблемы. Я должен уехать.
Это было уже слишком. Эльза ощутила, как вспыхивают щеки, а на глаза наворачиваются слезы. Значит, подруги. И он даже ради приличия не собирается их скрывать.
Мартин посмотрел на нее внимательным долгим взглядом и отчетливо сказал:
— Я мог бы тебе врать. Но вранье надо запоминать, а мне лень это делать. Будь умницей, Эльза.
Он подошел, задумчиво погладил ее по щеке и добавил:
— И мы поладим.
***
«Приезжай, пожалуйста. Мне плохо».
Выйдя из подъезда и махнув рукой — оранжевый жук такси сразу же отделился от основного потока — Мартин набрал номер Анны-Марии. Если она написала ему сообщение и обратилась на «ты», то дела действительно были хуже некуда. Когда такси рвануло с места, Анна-Мария ответила:
— Я на работе. Приезжай.
Ее голос словно не принадлежал ей, он звучал, как из могилы. Мартину казалось, что его начинает знобить.
По позднему времени медицинский центр был закрыт, врачи давно разошлись, и охранник на вахте медленно поднялся с места, намереваясь преградить Мартину дорогу. Он махнул жетоном, бросив что-то вроде «Спецоперация», и охранник отступил.
Анна-Мария лежала на кушетке, на полу рядом валялся разлитый стакан воды, а чуть поодаль — смартфон, выпавший из ослабевших пальцев. Мартин подбежал, сел рядом — девушка была то ли в обмороке, то ли в трансе. Левая рука, в которую когда-то давно вогнали печать регистрации, почернела до локтя, а кожа на ней ссохлась и растрескалась. Мартин дотронулся до нее, и Анна-Мария вздрогнула.
— Это ты… — прошептала она.
— Все хорошо, я тут, — Мартин сбросил пиджак: работа предстояла серьезная и опасная. — Я с тобой, все хорошо, не бойся.
Лицо девушки исказило гримасой невыносимой боли.
— Я ничего не делала, — промолвила Анна-Мария. — Клянусь, я ничего не делала…
— Я верю, верю, — Мартин слегка сжал пострадавшее запястье и принялся осторожно гладить руку от ладони до локтевой ямки. — Это спонтанный сброс печати, так бывает. Просто потерпи еще немного.
Анна-Мария всхлипнула, и Мартин, дождавшись, когда по иссохшей коже побежит бледно-голубое сияние, усилием воли загнал в ладонь девушки новую печать и почти сразу же — вторую, в здоровую кожу выше локтя. Девушка вскрикнула, и от изувеченной руки начал подниматься отчетливый темный дымок. Печати обуздывали силу, что пыталась вырваться на свободу. Мартин понимал, что это безумно больно, и удивлялся тому, что Анна-Мария не орала от этой боли.
«Должно быть, ей стыдно кричать перед инквизитором», — подумал он и вдруг поймал себя на мысли, что испытывает жалость. Мартин никогда не жалел ведьм, но Анна-Мария в определенном смысле принадлежала ему, и сейчас, когда все было позади, и рука постепенно принимала привычный вид, Мартин едва сдерживал свою горечь.
— Воды… — прошептала Анна-Мария. Мартин нацедил стаканчик из кулера в углу, и девушка жадно приникла к пластиковому краю. Напившись, она откинулась на кушетку и сказала:
— Пожалуйста, поверь, я ничего не делала. Отпустила последнего пациента, заполняла документы, и вдруг…
Мартин заботливо поправил растрепавшиеся волосы Анны-Марии, смахнул крупную бисерину пота с виска. Спонтанный сброс печати — не редкость, это действительно случается, и конечно, весьма неприятно, но не более.
— Все хорошо, — ласково повторил он. Анна-Мария поймала его руку и благодарно сжала. — Сейчас придешь в себя, я отвезу тебя домой. А хочешь, в больницу. Как скажешь.
— Лучше в больницу, — откликнулась Анна-Мария. — Меня очень сильно тошнит.
Мартин вскинулся, словно собака, учуявшая дичь. В ее ситуации не могло быть тошноты — он схватил Анну-Марию за пострадавшую руку и, всмотревшись в сияние печатей, ощутил озноб.