Плоскодонка вновь скрылась из вида, они уже плыли по крутой излучине к Лаймхауз-Рич с его лабиринтом доков и верфей, между которыми сновали лихтеры, перевозя тонны угля и товаров с пришвартованных судов. Иногда между судами дрейфовала одинокая бочка, но они попадались все реже. У Элис забрезжила робкая надежда, что Лэнгдон вообще не добрался до реки. Возможно, он попал в потасовку с полицией и мирно сидит в камере в Ньюгейтской тюрьме — именно то, чего так боялся Табби. Она взмолилась о том, чтобы так и случилось.
Раздался резкий свист, и Ларкин воскликнула:
— Я ж говорю, глаз-алмаз! — Элис поняла, что свистит девочка, Купер, а Бобби указывает на пять бочек у левого берега, ярдах в восьмидесяти от них — четыре желтых шляпы, — и даже в наступающем полумраке Элис узнала среди них Лэнгдона с обнаженной головой. Слава богу, что Бобби залез к нему в карман. Ларкин развернула ялик и проскочила в четырех футах перед носом лихтера, не удостоив ответом адресованные ей ругательства.
Они быстро сближались: плоскодонка, ялик и бочки, всё ближе и ближе, и бочкари наконец поняли, что их сейчас возьмут на абордаж. Они подняли крик, пытаясь взяться за руки, и сбились вместе, как стайка рыб при приближении хищника; их гребные колеса поднимали пену. Табби приналег на весла, чтобы обогнать и перерезать бочкам путь, а Ларкин крикнула:
— Держись! — и направила ялик в самую гущу бочек, распихав их в стороны; нос ялика ударился в одну из бочек и закрутил ее.
— Лэнгдон! — Элис наклонилась за борт в ожидании момента, когда можно будет схватиться за приподнятый рундук над кормой бочки. Ее муж заозирался и заметил их. Увидев дикое выражение его лица — безумное, чужое, — Элис на секунду заколебалась, но затем к ней вернулось мужество. Лэнгдон резко повернул штурвал влево, пытаясь уйти к левому берегу, в струю быстрого течения, а Ларкин бросилась в погоню, гребя широкими ровными движениями, перекидывая весло с борта на борт.
Лэнгдон уже достиг быстрины и обгонял их; его гребное колесо крутилось, пеня воду, и вскоре они миновали Лаймхауз-Рич. Однако силы беглеца постепенно истощились, колесо замедлилось и в конце концов остановилось. Элис наклонилась и схватила кормовой конец бочки, волочившийся по воде сзади.
— Держу его! — крикнула она.
Но в этот момент Лэнгдон распахнул дверцы бочки, встал и попытался выпрыгнуть наружу. Бочка накренилась, он вылетел из нее лицом вниз и скрылся под водой. У Элис не оставалось времени снимать туфли, зато, к счастью, под нижнюю юбку она надела брюки. Быстро стянув юбки, она перекатилась через планшир в реку, плотно закрыв глаза и рот. Всплыв на поверхность, она сориентировалась и поплыла за мужем, стараясь держать голову повыше.
Лэнгдон отчаянно выгребал в густую тень между двумя пришвартованными судами, ботинки и сюртук явно тянули его вниз. Элис поравнялась с мужем, держа голову над водой, подсунула руку под его правое плечо, заработала ногами, чтобы приподняться, и, собрав все силы, перевернула его на спину, а потом обхватила рукой вокруг груди и подставила бедро под поясницу, сильно загребая правой рукой и молотя ногами, чтобы поддерживать на плаву двойной вес.
Лэнгдон внезапно выгнулся дугой, словно пытаясь подпрыгнуть, и снова плюхнулся в воду, увлекая вниз их обоих. Но Элис не сдавалась и снова перевернула его на спину, подставив бедро, стараясь держать голову над водой; по ее волосам стекала грязная вода Темзы.
— Спокойно, — выдохнула она. — Я держу тебя, милый.
Он тихо застонал и пошевелил губами, словно пытаясь что-то сказать. Она не знала, понял ли он ее, но сопротивление прекратилось. Раздался стук дерева о дерево, и она услышала, что Табби и Ларкин кричат ей, чтобы она держалась. По голове скользнуло весло, кто-то прокричал извинения. Она замахала свободной рукой, ударилась костяшками пальцев о весло и крепко ухватилась за него, боясь, что Лэнгдон в любой момент начнет метаться и она не удержит их обоих. Но Табби быстро подтянул их к лодке, Бобби и Купер взялись сверху, Элис помогала снизу — и сообща они перевалили Лэнгдона на дно плоскодонки, между банками.
Элис схватилась за планшир ялика, но не пыталась залезть внутрь, опасаясь опрокинуть плоскодонку. Ее дыхание постепенно успокоилось, и она наконец осознала, что Лэнгдон в безопасности или, по меньшей мере, жив. Она вспомнила совет Ларкин «поцеловать лягушку» и о том, что Гилберт почти пришел в себя от ее поцелуя. Эта мысль вселяла надежду, и она уцепилась за нее не менее крепко, чем за борт ялика. Элис изо всех сил старалась плакать беззвучно, радуясь, что слезы смешиваются с водой Темзы, струящейся с ее волос. Ларкин наклонилась к ней поближе и сказала:
— Там, прямо впереди, Пьяный док, мэм. Бобби и Купер прихватят тачку, и мы на ней дотолкаем вашего мужа до Гринвич-роуд, а там отыщем извозчика и доедем до трактира.
ПОЦЕЛУИ И ЛЯГУШКА
— Сотни бочек сели на мель на песчаных мелях Гудуин, неизвестное число бочкарей утонули или пропали без вести в море, — прочла Элис. — Поиск тел продолжается.
Она положила «Таймс» на стол и взглянула на Сент-Ива, молча сидевшего напротив. Его руки иногда непроизвольно тряслись, и он предпочел на них сесть. Дрожь напоминала о его прыжке в безумие, и ему хотелось избавиться от этого напоминания как можно скорее. Если повезет, самые серьезные симптомы пройдут уже завтра, и они смогут вернуться в Айлсфорд. Вина и стыд, знала Элис, еще долго будут преследовать мужа, что бы она ни говорила, чтобы смягчить их.
— Погибло бы гораздо больше, если бы случился шторм, — сказал Гилберт Фробишер. И, обращаясь к Сент-Иву, совершенно жизнерадостным голосом продолжил: — Дрожь пройдет, профессор. Еще вчера, пока выходил яд, меня трясло, как желе, но теперь все прошло. Ухудшение, несомненно, произошло быстро, но и выздоравливаешь тоже быстро. Ты все еще видишь реку?
— Да, — сказал Сент-Ив. — Стоит только закрыть глаза, и я в реке.
— Значит, это у нас общее. Однако мне даже нравится там. В настоящем мире не бывает такой спокойной, прозрачной воды, такого совершенного покоя. Теперь я понимаю, как курильщик опиума относится к своей трубке. Ты знаешь, что опиумисты нанимают людей, чтобы их будили от сна? Иначе они так и не проснутся и умрут от голода на своих лежанках, ибо мир снов намного превосходит наш мир, — затем, поглядев в сторону стола, где Табби и Ларкин отчаянно резались в «Пиковую даму», он воскликнул: — У Табби в рукаве карта, Ларкин!
— И кто, спрашивается, научил меня этой уловке, когда я был еще невинным ребенком? — спросил Табби, сердито уставившись на дядюшку. — Помнишь, как заставлял меня повторять? «Сдай мне туза», — говорил и награждал конфетой, если получалось. Тебя впору судить за совращение малолетних, — Фробишер-младший небрежно вытащил из рукава припрятанную карту и бросил ее к отыгранным. Ларкин же он сказал: — Очень, очень внимательно следи за дядюшкой Гилбертом, когда он сдает карты, дитя.
Ларкин сгребла банк.
— Всё по справедливости, — сказала она, — а я не дитя. Если жульничаешь, всё мне.
— Видишь, дядюшка, что ты наделал. Она меня уже обобрала. Одолжи десять монет, Ларкин.
— Одолжить-то одолжу, но вернешь пятнадцать.
— Грабеж! — воскликнул Табби. — Ты точно уверен, что хочешь стать ее опекуном, дядюшка? Видишь, как она себя ведет.
— Теперь, после того как она тебя окоротила, я уверен вдвойне.
— Замечательно, что ты предложил стать опекуном Ларкин, — понизив голос, сказала Элис Гилберту. — А ты уверен, что справишься с ней, все же девочка? Скоро она превратится в женщину, и к тому же строптивую.
— У моего слуги Барлоу с женой две дочери. Миссис Барлоу мне поможет. Что же до строптивости, то, позволь, девчонка только благодаря ей и спасла всех нас. Это в ней и ценно. Боюсь только, что жизнь в Дикере покажется ей слишком скучной. Впрочем, она интересуется птицами, а Саут-Даунс этим славится.
Элис взглянула на Сент-Ива и заметила, что он пристально на нее смотрит.
— Память возвращается? — спросила она его.
— Да, но отдельными кусками. Помню, как принял первые два пакетика порошка в Джордж-Инн, потом снова следующим утром, перед тем как написать эту позорную записку и оставить ее Биллсону. Я так быстро катился по наклонной, что, к своему вечному стыду, мгновенно превратился в настоящего забулдыгу. Возможно, это и к лучшему, что я не помню все подробности, — он взял со стола лежавшую перед ним сафьянную записную книжку и, заглянув в нее, тут же захлопнул и положил на место. — Но я помню, как плыл по Темзе, — сказал он Элис, — и как ты держала меня. Ты еще сказала: «Я держу тебя». Без тебя я бы утонул. Это я знаю точно.
Элис обнаружила, что не в состоянии ничего сказать, и, последовав совету Ларкин, поцеловала мужа.
Сила притяжения[2]
ВЕСНА ВОЗДУХОПЛАВАТЕЛЕЙ
Двое мужчин пробирались через развалины средневековой усадьбы Бимбери, близ Тернхема в Кенте. Этим тихим поздним весенним утром, девятнадцатого июня, две одинокие фигуры, низкая и высокая, шли по заросшей тропе, направляясь в особенно глухой уголок. Кругом ярко зеленела лесная растительность, в воздухе ни ветерка. Простершиеся над ними густые ветви каштанов, посаженных когда-то владельцем поместья, столетиями осеняли эту тропу. Тот, что пониже ростом, Уильям Хэмпсон, викарий церкви Святой Девы Марии, нес большое увеличительное стекло. Он приостановился, чтобы рассмотреть повнимательнее кусок кремня в стене, полускрытый покрывающим ее плющом. Хэмпсон, лихенолог-любитель, специализировался на кладбищенских лишайниках, однако его ничуть не меньше интересовали любые другие лишайники, растущие на древних тесаных камнях, — чем древнее, тем лучше.
Его спутник, профессор Лэнгдон Сент-Ив, естествоиспытатель и искатель приключений, жил милях в пяти в Айлсфорде, с женой Элис и двумя детьми, Клео и Эдди. Сент-Ив проделал путь до усадьбы Бимбери ранним утром, после восхода солнца, по холодку. Он нес заплечный мешок, намереваясь наполнить его летними грибами. Лишайники его не слишком интересовали, но они с Хэмпсоном последнее время сдружились и с удовольствием проводили время вместе. Хэмпсон только вчера сообщил Сент-Иву о каменных столбах, случайно открытых им на укромной поляне в лесу за старой усадьбой. Если на этих камнях остались неповрежденные лишайники, им вполне могло быть несколько тысяч лет. Хэмпсон набрел на поляну вечером и, опасаясь заблудиться в надвигающихся сумерках, не рискнул задержаться, чтобы все как следует рассмотреть.