Он вошел в дом, весь в пыли. Упал в кресло и посмотрел на свои руки: паршивое пятно. Чувствуя злость, зашел в комнату и стал тереть правую ладонь листком из тетради по родному языку. Заметил, что уже полгода ничего в ней не писал. Вернулся на кухню и только тогда понял, что закончилась вода. Остановился, весь потный, с пятном, запахом и бумагой, приставшими к руке как тень.
Цистерна с водой, которую раз в неделю присылали из района, доезжала до дома детей в последнюю очередь. Она будет только в пятом часу вечера. Утром Каталина взяла в школу флягу с остававшейся питьевой водой, пообещав привезти ее не пустой. Патрисио между тем удовольствовался опивками и сходил по нужде в пакет. Закрыл глаза. Вздохнул, вспомнив, как однажды услышал, что тетя Кармела говорит о нем по телефону подруге. Ходит как неприкаянный, бедняга, слышал он, сидя в туалете. Отрезанный ломоть. Думаю забрать Каталину к себе. В доме всё выглядело так, как будто здесь не мыли сто лет, потемневшая от грязи стена у открытого окна, в кухне сплошная пыль, сухая земля покрывала стол.
Патрисио вышел во двор и, плюнув на ладони, стал тереть их о землю. Надел красную бейсболку и сменил потную футболку на рубашку. Патрисио уже давно стал носить одежду отца. Каталина иногда изображала его и говорила, что она тоже папа. Давала брату указания. Делала вид, что у нее густые усы, и читала проповеди о жизни. Патрисио улыбался, когда сестра входила в роль. Представлял ее главной героиней сериала. Мысленно наряжал в цыганку, чилийку, итальянку, представлял рядом с ней такого же кривляку-пацана, как будто они ссорятся и ищут друг друга в лесу, пустыне или цирковом шатре.
Как и ей, Патрисио нравились эти сюжеты. Он полюбил их, глядя на нее. С раннего детства Педро и Мария просили Каталину рассказывать истории, показывать рисунки и говорить, что происходит с их персонажами. Родители побуждали ее импровизировать, а потом оба предлагали поправки к ее рассказам, как будто были издателями или сценаристами. Из этой игры родилось несколько примечательных персонажей, которые стали частью их семейной мифологии: Мохнатая курица, Гуачикамоте, Братья Путаница, Дон Пепе Пятна, Собака Чанкака. Мария бывала счастлива. Подыгрывала дочери. Изображала из себя директора по кастингу. Если история была хорошей, она говорила, что ее покажут по телевизору.
Патрисио в этих играх всегда держался сторонним, хотя и внимательным наблюдателем. Не отзывался, когда мама предлагала ему поучаствовать. Выходил во двор и играл в войнушку. Расставлял пластиковых солдатиков и сбивал их камнями. Он комментировал битву вслух голосом столичного теледиктора и сложными словами: «Бомбардировки береговой линии опустошают архипелаг. Обессиленные солдаты покидают фортификационные сооружения». Мама обожала смотреть, как он играл сам по себе, и не вмешивалась. Сейчас вместо игр Патрисио развлекался тем, что думал вслух, то ли воображая собеседника, как те, кто разговаривает с животными, то ли просто наслаждаясь звучанием произносимых слов.
Он шел долго. Он ходил так, просто чтобы идти, уже почти год, в котором дни шли по кругу, у него не было особой цели, кроме как подняться на холм; но если охранники лесхоза спрашивали, что он делает на этом склоне, Патрисио говорил, что ищет свою потерявшуюся собаку Селерино, хотя на самом деле ее убил отец в то утро, когда она явилась с симптомами бешенства. Через несколько часов подъема, с пересохшим горлом, Патрисио сел в тени эвкалипта. Даже здесь солнце настигло носок кроссовки. Он подобрал ноги. Посмотрел вдаль. Казалось, горизонт очерчен лесными плантациями. Прислонил голову к стволу дерева. Мир — пропащая штука, думал Патрисио, слушая ветер и убаюкивающий шепот листьев, от которого закрывались глаза.
Вдруг его разбудил шум моторов. Смеркалось, и Патрисио со странным предчувствием бросился вниз по холму, спрашивая себя, вернулась ли уже Каталина и не оставил ли он на засове входную дверь. Добежав наконец до дома, он поставил одну на другую две старые покрышки, забрался по ним на крышу и приложил руку козырьком к глазам. И увидел два черных пикапа, как в детективных передачах по телевизору. Напуганный, он одним прыжком слетел с крыши, проехав спиной по покрышкам, которые оставили на одежде черный след. Вбежал в дом. Задвинул щеколду и спрятался под столом.
— Ката! Каталина, ты дома?
Машины остановились за воротами. Патрисио слышал, как открылись двери и несколько человек, он не понял сколько, вышли и направились к дому.
Три коротких стука в дверь.
— Эй! Есть кто?
Из-под стола Патрисио не мог разобрать, кто стучал, но видел силуэты людей, заглядывавших в окна, их быстрые тени напоминали псов в темноте.
— Мы оставим это здесь! — крикнул один из непрошеных гостей, как будто знал, что кто-то по ту сторону двери слышит его.
Затем люди залезли в пикапы, зарычали двигатели, и свет фар стал удаляться.
Патрисио выждал минут десять, прежде чем решился открыть дверь. За ней он обнаружил пять коробок. В одной был Smart TV, в другой — Play Station 5, и то и другое новое, остальные были набиты какими-то вещами. На коробках лежала книга.
— «Компендиум Педро Обширного», — прочитал Патрисио вслух, водя пальцем по надписи на обложке.
Он поднял взгляд и не различил никого на дороге. В полукилометре виднелись только что зажженные огни в доме соседа. Стемнело, и падали капли редкого дождя. Патрисио затолкал ногами коробки в дом, а книгу отшвырнул, и она упала у пустого курятника.
Когда юноша закрыл дверь, лампочка в столовой, которая не горела уже много недель, зажглась.
Капли дождя скатывались по стеклам тонкими диагоналями. Вдоль шоссе расстилались обширные равнины, на которых лишь изредка мелькали дома, животные и хозяйственные постройки, там и сям разбросанные среди ковыля. На таком просторе небо казалось шире, и облакам не удавалось догнать друг друга. Микроавтобус двигался к Пунта-Аренасу, нервно ведомый сеньорой Мартой, которая, вцепившись в руль обеими руками, время от времени целовала медальон с Богоматерью Кармельской, висевший на ее правом запястье.
Джованна выступала переводчиком между группой иностранцев и единственной жительницей этих мест, которая невпопад отвечала на их вопросы, не отрывая взгляда от дороги. То и дело Джованна сама что-нибудь спрашивала: что это за обнесенный забором форт, как называются эти птицы, сколько живут местные деревья. Не знаю, дочка, не знаю, отвечала, не глядя на нее, немного вспотевшая сеньора Марта, и тогда Джованна выдумывала что-то с целью разрешить сомнения гостей, прижавшихся к окнам, чтобы любоваться контрастами пейзажа.
Щелчки цифровых фотоаппаратов смешивались со стуком капель по металлической крыше, когда старенький «ниссан-караван» въезжал в город. Под сигналы автомобилей, ругань и молитвы Пресвятой Богородице, несколько раз резко тормознув на красный свет светофора и заглохнув на зеленый, микроавтобус с группой ученых прибыл на кладбище.
Дождь прекратился.
— Как вы себя чувствуете? — спросила Джованна у англичан, которые разминали ноги на обочине. Андреа улыбалась позади них, ее светлые волосы растрепал южный ветер. Все казались воодушевленными началом путешествия.
Прежде чем войти на кладбище, Джованна попросила через час собраться на том же месте. Сеньора Марта продолжила сидеть в машине, с закрытыми глазами откинувшись головой на спинку сиденья и радуясь, что добралась до этой точки без происшествий.
Джованна и Андреа застегнули ветровки и медленно пошли по величественным кипарисовым аллеям этого погребального лабиринта, оставив группу свободно гулять. Они останавливались перед мавзолеями, удивляясь разнообразию их размеров и происхождения фамилий. Андреа хотела взять подругу за руку, но Джованна мягким и быстрым жестом указала на выгравированное на плите имя: «Телефона Паласио». Обе смеялись — беззвучно, чтобы не оскорбить память почившей, — пока Джованна фотографировала Андреа, которая прижала руку к уху, будто держа телефонную трубку. Они прошли мимо огромного мавзолея Сары Браун, чье имя носило кладбище. Он был окружен туристами, впечатленными его странным золотым куполом, словно украденным у мечети. Внезапно подруги вышли к могиле, которая больше походила на ботанический сад, чем на захоронение: по разбитому стеклу усыпальницы вился вислоплодник, внутри были видны кактусы и свисающие растения. Джованна записала что-то в блокнот, пока Андреа фотографировала.
— Посмотри на меня, — вдруг сказала Андреа, и пленочный фотоаппарат поймал в кадр карие глаза Джованны.
Потом подруги пришли на аллею, где кипарисы стояли с голыми ветвями, темными и сухими, как будто после пожара. Андреа спросила, не гриб ли это, но Джованна, потрогав ветки, понюхав и лизнув подушечки пальцев, сказала, что нет.
— Может, тля, — ответила она, глядя снизу вверх на пятна на кипарисе. — А может, эти деревья подхватили здесь охоту умереть.
Открыв дверь, Каталина увидела, что Патрисио сидит перед гигантским телевизором посреди гостиной и играет в футбол на приставке. Как ни в чем не бывало, она бросила рюкзак на стол, села рядом с братом и спросила:
— Как играть?
У Патрисио хватило терпения научить сестру контролировать игроков и передавать пас от одного к другому, а не просто бить дугой всякий раз, когда мяч оказывается у нее. Она быстро схватывала. Брат разрешил ей не ходить в школу на этой неделе, и они сражались до тех пор, пока Каталина спустя два дня не вырвала у брата ничью, забив гол на последней минуте. Все предыдущие партии заканчивались ее проигрышем, в основном по голам. В тот день ее счастью не было предела. Она запрыгнула на кресло с криками: Даааа! Даааа! Вот тебе, гадкий Патрушка! Один — один! А потом бегала по дому, раскинув руки, как аэроплан.
— Хорош, малявка. Будешь радоваться, когда меня обыграешь.
Патрисио нажал на «старт», и они начали новую партию.
Каталина никогда не спрашивала, откуда все эти вещи. Растягивалась на массажном кресле и включала его на максимальную мощность, бегала по дому за братом, угрожая ему миксером, пряталась в сушилке для одежды, долго мылась под горячим душем и потом часами выбивала птичек, фрукты и разноцветн