(Исторический очерк — веселый и поучительный, фантастический по форме и вполне реалистический по содержанию).
Бисмилля ар-рахман ар-рахим!.. Во имя бога милостивого и милосердного (хоть его и не существует!) поведаю вам — о мудревшие из мудрых читателей периодически литературы! — поразительную историю, приключившуюся недавно в Благородной Бухаре.
… Ранним погожим утром к крепостным воротам Шеих Джалаль подъехал на колченогом коне арабских кровей замшелый старикан в богатых, шитых золотом одеждах, изрядно, правда, потрепанных.
Следом за этим странным всадником к тем же воротам приблизился на семенящем ишачке неприметный человек в чалме и полосатом халате. Некоторое время человек этот, хитро прищурив глаза и поглаживая бородку клинышком, с живейшим интересом наблюдал за старикашкой на престарелом арабском скакуне (старик нетерпеливо ждал, когда же, наконец, распахнутся ворота) и затем произнес:
— Ассалам алеикум, почтеннейший странник! Извините за назойливость, что, глядя на вас, вспомнил я забавную историю моих похорон.
Старик на коне-пенсионере вздрогнул.
— Не пугайтесь, почтеннейший, — продолжал человек в чалме. — Речь идет о моих похоронах, о ваших мы поговорим потом… Так вот, в одном восточном городе весельчаки соорудили мне гробницу, вход в которую украсили пудовым замком. Если учесть, что с трех сторон гробница совершенно открыта, а также то немаловажное обстоятельство, что я вовсе не собираюсь умирать… хе-хе!.. шуточка остроумцев довольно забавна, не правда ли.
Старикан на коне побагровел.
— Да как ты смеешь, бродяга, оборванец, ищущий хлеба, первым заговаривать с нами?!
— С вами? Вы хотите сказать, будто я пытался заговорить одновременно и с вами, и с вашим благородным скакуном. Хм… Кстати говоря, не кажется ли вам, почтеннейший, что арабский скакун ваш давно просится на заслуженную пенсию?..
— Замолчи, презренный обмыватель мертвых. Да знаешь ли, над кем ты осмелился насмехаться?
— Во всяком случае, у меня и в мыслях не было смеяться над пожилым конем.
— Замолчи, нечестивец! Я хочу спросить — знаешь ли, кто мы, мы восседающие на скакуне? Человек в полосатом халате, нисколько не смущенный грубой бранью, улыбнулся.
— О великолепный и блистательный! — воскликнул он, обращаясь к разъяренному всаднику. — Я, скромнейший из смертных и бессмертных, приметил вас еще в пути. Проезжая мимо святого Намазгоха, вы — о свет очей моих! — вместо благочестивых молитв извергали из уст своих хулу и проклятья в адрес гяуров, кяфиров и, вообще, последними словами поносили новые порядки. Очень это меня удивило, и решил я присмотреть за вами. Думал, вы — дивана, юродивый. А вы, оказывается, нежный вздох души моей, извините великодушно за откровенность, обыкновенный ахмак, глупец то есть.
— Да как ты смеешь… — задохнулся от гнева старик.
— Смею, почтеннейший, смею!.. Вот вы мыкаетесь возле крепостных ворот и ждете, когда стража, распахнув их настежь, будет приветствовать, вас возгласами: «О, Джаноби олии, саломат булсанляр!„…Мол, о великий господин, да будьте во здравии!
Старикан на лошади зашипел:
— А вот мы сейчас тебя, нечестивого… Веселый человек слез с ишачка, сделал несколько приседании — вместо утренней гимнастики — и продолжал, сдерживая смех:
— Да где же ваши глаза, о путник в некогда красивом халате и нелепых на нем погонах генерал-майора, пожалованных вам белым царем, по имени Николашка, по прозвищу Кровавый!
Весельчак в чалме перевел дух и продолжал:
— Неужели вы, некогда державный, не видите, что никакой стражи нет и что от крепостной стены бухарской почти ничего не осталось? Ведь ворота эти, оставленные как памятник старины, можно объехать и обойти и справа, и слева. Теперь, надеюсь вам, наконец, понятно, почему я припомнил о своей забавной гробнице с пудовым замком?.. Соображать надо, уважаемый.
Старикашка в подержанном парчовом халате судорожно схватился за рукоять кривой сабли.
— Шелудивый пес! Да мы сейчас тебе мигом секим башка сделаем. Презренный вылизыватель будничных котлов, неужели не ведаешь, что я… то есть… мы..
— Как не ведать, — усмехнулся странник. — Узнаю. Взгляд ваш жесткий и горделивый… На халате орден „Нишани алон Бухорон Шариф“… Руки ваши, судя по сноровке, привыкли не столь к сабельному эфесу, сколь к игральным картам. Если только передо мною не сам шайтан, то уж наверняка — ваше бывшее высочество, последний из эмиров Бухары, Саи ид Алим — хан Бохадыр султан.
— Ага! Узнал, наконец, — возликовал старикашка. — Так на колени, на колени перед нашим высочеством.
Старикашка попытался вытащить из ножен саблю, не смог и, побагровев, заорал: — Падай ниц, плевок прокаженного!!!
— Полегче насчет плевка, господин бывший эмир. Нынче, слава аллаху, не царско-эмирский режим — мигом за хулиганство пятнадцать суток заработаете.
Престарелый экс-владыка, кряхтя, сполз с коня и с криком „Мы эмир, а ты кто такой?!“ попытался пихнуть в грудь веселого странника. Тот, смеясь, ухватил разбушевавшегося эмира за шиворот, встряхнул.
— Спокойствие, ваше бывшее высочество, вы же не фантомас, чтобы бушевать. Кто я такой, спрашиваете? Хе!.. Да ваш старый знакомый — Ходжа Насретдин, или, как еще меня величают, — Афанди.
Эмира Алим-хана скрючило всего от страха и злобы.
— К-к-ак?.. Афанди! Тот самый нечестивец, который своими злоязычными насмешками вселял в нас исступленного шайтана?!.
— Не только в вас. И в родителя вашего — Абдад-Ахада, и деда вашего — Музаффара, и прапрапрапрадеда вашего, основателя мангитской династии Рахим-хана, сына Мухаммад Хаким-бия атталика, сына Худаиар-бия, сына Худайкули-бия, сына Каландар-туры, сына Чауш-бия Мангита…
— О-о-о!.. — возопил экс-эмир. — Ла-ила-ха-иль-лялло! О злокозненный Афанди!..
— Злокозненный? Народ называет меня справедливым. Трудовому люду я — друг. А вот кровососам, угнетателям, действительно, крепко доставалось от меня да и сейчас достается. Потому и уважает меня народ.
— А вот мы, наше высочество, лично отрубим тебе голову! — вскричал старикан, вновь хватаясь за саблю.
— Напрасный труд, ваше бывшее высочество.
— Как так?
— А я, видите ли, — бессмертный, — просто ответил Афанди.
Бывший тиран задумался. Долго морщил и без того морщинистый лоб, словно вспоминал что-то. Наконец, спросил:
— А если не рубить башку? А что, если… Читал „Историю Бухары“ некоего Наршахи? Помнишь, как в глубокой древности Шири-Кишвара посадил побежденного им Абруя в мешок, наполненный красными пчелами… Наршахи пишет… хм… вот что: „Посадил Абруя в мешок, наполненный красными пчелами, отчего он и умер“. Ловко, а?
— И красные пчелы — увы! — не помогут. Неужели не в силах уразуметь пустячной истины: бессмертный я. Да! Совсем запамятовал. Позвольте полюбопытствовать, как же это вы, луноликий, в Бухару пожаловали? Ведь вы изволили скончаться четверть века тому назад и были похоронены возле мечети Душамшир, что означает — „Два меча“. Народ прогнал вас, и, как сказано в книге-дневнике „Джунг“, „в месяц зу-ль-хиджра, 18 числа эмир с несколькими людьми бежал по Гиждуванскои дороге…“ М-да!.. Давненько это было, 2 сентября 1920 года. Однако, как же вы все-таки по белу свету разгуливаете?
Экс-эмир приосанился.
— Мы — большой человек, нам все можно.
— Хм… А впрочем, мне понятно, ваше превосходительство. Нынешнее время — время чудес. Люди в космос летают, как говорится, в служебные командировки порхают. Так что, ваш визит с „того света“ вряд ли кого удивит. Меня только интересует техническая сторона эксперимента. Вы как сюда пожаловали — с помощью телекинеза, да?
— Теле… Кинез… Тьфу, шайтан тебя побери!
Зачем такие слова говоришь? Чуть мы себе… Язык чуть не вывихнули.
— Ладно, — усмехнулся Афанди. — Вы, ваше экс-высочество, как я вижу, в технике не сильны. Поэтому будем просто считать, что ваше явление, с точки зрения науки, — анекдотический эксперимент. Хе… И на какой предмет пожаловали в сей древний и славный город?
— Очень уж нам захотелось лично лицезреть, как бедствуют бухарцы, ввергнувшие себя в пучину богохульства, нищеты и беззакония.
— Причина уважительная, — согласился Афанди, усаживаясь на своего ишака. — В седло, ваше бывшее! Ладно уж, я стану вашим гидом, покажу вам Благословенную Бухару.
Несмотря на ранний час, в чайхане, что расположилась на площади Ляби-хауз, было многолюдно. Посетители пили чаи, ели свежие лепешки, истекающий жиром шашлык — подкреплялись перед трудами праведными.
— Ассалам алеикум, люди добрые! — приветствовал Афанди посетителей чайханы. Затем обернулся к экс-владыке. — Видите, как бедствуют бухарцы?.. Аж за ушами у них трещит! Ух, до чего аппетитно вкушают!
Старикан в парчовом халате насупился. Еще раньше, когда он миновал крепостные ворота и, сотворив молитву „Аузу биллохиминаш шайгонур раджим“, отгоняющую, как известно, злого духа, его, экс-тирана, потрясла современная Бухара… Бесчисленное множество современных домов, стадион, зелень всюду, женщины, бесстыдно обнажив срам лиц своих, свободно разгуливают по улицам!..
Алим-хан тяжело опустился на широкую сури, застланную ковром.
Афанди заказал завтрак.
Особой сенсации появление Афанди и его раззолоченного спутника не произвело. Мало ли слоняется по Бухаре иностранных туристов! Тысячи их бродят, щелкая фотоаппаратами.
Пожилой интеллигентный человек в очках шепотом доказывал своему приятелю, что приезжие никакие не туристы, а киноактеры, готовящиеся к съемкам нового исторического фильма о Бухаре.
Афанди услышал, мигом ухватился за эту версию.
— Угадали, уважаемый. Мы с приятелем, — тут Ходжа панибратски хлопнул экс-владыку по плечу, — действительно киноартисты и сейчас, так сказать, вживаемся в образы. Позвольте узнать, с кем имею удовольствие беседовать?
— Охотно представлюсь. Мирзаев Мустаким..