– А какая еще? – удивился Цайпань. – Мы своих не обижаем!
– А я своя?
Он засмеялся и ласково потрепал нюйку за грудь. Может, она и справится. Сам-то он даже не представлял, с какого боку подступиться к убежавшим боевикам. Да каким боевикам! Ух! Будь это дело тайным, так Цайпань никого и преследовать бы не стал. Сбежали – это практически то же, что умерли! Но вот следователь, чтоб ее там затоптали – или хотя бы потоптали! Она же наверняка чья-то, у них чужих не бывает, слишком вкусное место!
Впечатленный личностью Яна Хэка, он даже не поинтересовался остальными членами группы. Да и зачем, если референт разберется? Для того и референты, чтоб работать. А Цайпань занят, ему средства распределять!
Референт собиралась домой, крутилась перед зеркалосферой, как на выставке самой себя, поправляла якобы чего-то. Цайпань искоса оценил ее. Молода, конечно. Но уже не свежа, совсем нет. Зря ее нюйкой посчитал. Чувствуется что-то уже этакое, презрительно-холодное… словно не нюйка, а осветлевшая секретарша после десятой подтяжки. Хотя к чуфе прикасается трепетно, этого не отнять! Понимает, кто здесь хозяин жизни!
К стоянке колымажек они вышли вместе. У нее оказалась и колымажка хорошая. Цайпань еще раз потрепал ее за грудь и убыл домой, никак не ответив на вопросительный взгляд. Хоть и своя, а рано еще. Пусть пока чуфы трепетно касается. И не больше.
Водач опять сидел в закрытой колымажке. Лоботомник! Проветривать же надо, а то от внутренних запахов голова заболит! Цайпань треснул его по шее, выпихнул живощитов наружу и погнал колымажку к предгорьям. Там, в охраняемой зоне господарей, живощиты не требовались. Хотя, конечно, они там были – потому что жили на нижних террасах. Ничто по сравнению с местоположением дома Цайпаня, но по сравнению с плавнями – недосягаемые высоты! И за эти высоты живощиты были готовы затоптать любого чужака, забредшего в охраняемую зону. И затаптывали. Они тоже понимали, что держаться лучше господарей, если хочешь хорошо жить. Ну, а кто не хочет?
У дома водач наконец-то догадался, за что весь день получал по шее – и торопливо выскочил первым, чтоб открыть хозяину дверцу. Лоботомник. Цайпань насмешливо посмотрел, как водач усаживается обратно в колымажку, как на его лице снова появляется выражение вселенского презрения. Ведь не отгонит машину на ночное обслуживание, сначала сам покатается всласть, понежится под завистливыми взглядами! Цайпань иногда просматривал записи с машины – интересные дела там происходили с женщинами! Как неотразимо на них действовала модель колымажки! Ладно, пусть катается. Своих не обижаем. За нетрудную работу парень и квартиру получил от полиции в неплохом районе, почти что в предгорьях, и женщин имеет неограниченно, и в отпуск ему позволяют съездить на очень дорогой курорт.
По мощеной каменными плитами аллее не спеша шли две нюйки. Судя по короткой одежде, возвращались с тренировочных площадок.
– Папа, приветик! – звонко крикнула одна и помахала рукой.
Цайпань залюбовался дочкой. Вот какую красавицу вырастили! Единственная и любимая Дяньчи-молния, сгусток энергии! И умница какая! Вон как соседу льстиво улыбнулась – понимает, что главному полицаю округа и первому начальнику над отцом угождать почетно!
– Устал? – сочувственно спросила нюйка и нежно провела пальчиком по морщинке на лбу. – Все работаешь? Бунт топчешь? Бедненький, как тебя жалею! А маскулины – лоботомники!
Цайпань с ласковой улыбкой проследил, как дочка, умничка, дарит обаятельный взгляд заинтересованному соседу и легко уходит в дом. Ай да Дяньчи, ради нее и поунижаться перед помощницей стоило, лишь бы дочка жила в семейном дворце в счастье и довольстве!
– Если по закону, так тебя, Цайпань, казнить пора! – хихикнул главный полицай округа, приятельски хлопнув соседа ниже спины. – Опять маскулина на переходе сломал! Все торопишься? Показали мне запись, а как же… хорошие у тебя живощиты, к себе переманю!
Главный полицай задумался и помрачнел. Мгновенно.
– Есть дело, – жестко произнес он Цайпаню в ухо. – Не для записи. Не для доклада. Понятно, да? У распределяльщика всех средств континента дочка пропала. Она сильно странная. Все приключений ищет. То на крыльях в грозу летает. То прицепом за скоростными поездами катается в компании с двинутыми. Еще наркоманка, с блудодеями путалась. А сейчас выдумала по профессии работать, следователем в службе собственной безопасности! Кровь, говорит, застоялась, жить, говорит, скучно! Зато нам ох как весело ее вытаскивать! Но вот не уследили. Она в нашем округе пропала, значит, тебе и искать. Я бы сам, но – дела! И бросить нельзя, и не искать опасно! Справишься?
Цайпань судорожно дернул головой, чувствуя, как страх вползает под дорогую чифу.
– Ну, тогда смотри личико – и вперед! – подбодрил главный полицай.
Цайпань глянул на полученную карту личности – и бездна разверзлась под ним. Из глубины пластинки на него смотрела худенькая, как все наркоманки-блудодейки, женщина. Та самая, которая ушла с группой самых опасных людей из плавней неизвестно куда. Дочь второго по важности чиновника на материке! Ух! За нее не просто убьют – разотрут ногами! Ух! Всех поднять! За работу! Чтоб сдохли, но нашли!
А потом он вспомнил, что в станцию перемещений какой-то лоботомник сунул термитную взрывалку, и в голове у него помутилось. Как он забыл?! А что, если запасной станции в округе нет? А ведь нет, он же сам распределял! Их две было, самоделка от ученых и первый фабричный образец. Он тогда подумал: зачем самоделка? Самоделка взорваться может, как в плавнях часто бывает, и распределил самоделку низшим распределяльщикам. А те разобрали и дальше распределили, там ценные блоки были, и много, потому что в торбу бросили очень хорошо! Он колымажку тогда взял с летательным допуском, радовался, еще, лоботомник! Фэй-чмэй! Что делать-то?!
Главный полицай округа удовлетворенно понаблюдал, как подчиненный, посеревший от усердия, прыгает в колымажку и уносится в штаб на дикой скорости. Этот найдет. Лучше бы нашел, а то сам-то он даже не представлял, с какого боку взяться за поиски. Ну а главного полицая ждала работа приятная – распределять средства наблюдения! Ему уже и производители в торбу кое-чего подкинули, чтоб выбрал именно их, и низшие распределяльщики согласились на хорошую благодарность, а куда они денутся… да и нюйка соседская ждет, в сводчатом окне красиво так стоит! Как ее? Дяньчи-молния, что ли? Ну, действительно молния, старается нюйка. Да и отец ее старается. Лоботомник.
Группа двигалась к строениям. Боевики осторожно переступали через хрупкие ветки, рвали перед собой паутину подобранными прутиками – совсем как на Арктуре паутина! – внимательно поглядывали на деревья и кустарники, провожали тайно прицелами проезжающие колымажки. А недоумение росло.
Первым не выдержал, естественно, мастер Чень.
– Профессор? – почтительно обратился он. – Вот мы идем изучать новый мир. И хорошо идем, мне кажется. Идем хорошо, да, так бы всегда ходить! А изучаем плохо! Потому что не знаем как! Нас на разведчиков не учили! Но ты – ты иное дело, ты профессор! Может…
– Вас учили, – вздохнул Ян Хэк, но остановился. – В школе начал. Всех учили.
Боевики переместились ближе – всем хотелось знать, как так получилось, что их учили, а они и не заметили.
– Есть всего один способ изучения окружающего мира, – терпеливо сказал профессор истину, ему самому надоевшую до невозможности из-за тысяч повторений. – Один, да. Вот… мы идем, смотрим, запоминаем. А когда наблюдения начнут повторяться, сделаем вывод. Так дети мир узнают. И школьники. Единственный правильный путь – но долгий. Очень долгий.
Профессор оглядел разочарованные лица и невесело усмехнулся.
– Понятно, работать не желаем. Не желаем и не знаем, что в умелых руках этот базовый способ дает удивительные результаты. Вот мы идем, хорошо идем, как говорил мастер Чень, а наблюдения копятся себе. Вот мастер Чень паутину палочкой порвал, молодец. И маскулин Мень тоже порвал, и тоже молодец. Все порвали, одна Ики идет в паутине. Интересно, верно? И вот-вот можно будет сделать вывод…
И Ян Хэк неприятно улыбнулся в закаменевшее лицо нюйки.
– Дура, вот каков вывод! – пробурчала Кошка Мэй.
Ян Хэк посмотрел, как разгладилось после оскорбления лицо Ики, и неопределенно качнул пальцами.
– А в Высокой школе иное говорят! – бросила Худышка Уй – и ответила презрительным взглядом Кошке Мэй.
– Да пошипеть на Высокую школу, – спокойно отозвался Ян Хэк. – Высокая школа – кормушка чиновничьих деток, там, чтоб угодить, всё сказать готовы. А метод – один, истинные ученые его знают. Вот идем мы, хорошо идем, запоминаем и в память складываем, да не просто так, а с сортировкой. А потом раз – и передних убивают. Оказывается, нельзя здесь хорошо ходить, и никак нельзя, запретная зона. А задние смотрят, запоминают. Когда всех убьют, последний сделает вывод, что такое запретная зона, как выглядит, детям своим передаст. Группа снова вперед пойдет, из-за другого погибать станет. Почему, думаете, среди ученых смертей так много? Впереди идут, вот поэтому. Когда перемещатель делали, верно, многие погибли… а теперь наша очередь.
Седоголовый профессор оглядел оружие, появившееся в руках у боевиков, и сердито отмахнулся пальцем.
– Только у нас, ученых, редко бывает возможность собирать данные, – сухо сообщил он. – Всё торопят, результаты требуют. И мы научились работать быстрее. Эффективнее, да. Можно строить пространство допущений. Пространство непротиворечивых трех – самое простое. Вот… мы идем, а нас не убивают. Это раз. И до нас тут ходили, даже тропка есть, а трупов нет – это два. Предупреждений, что убьют, нет, пусть не для нас предупреждений, для местных. Водач последней колымажки на нас смотрел, не крикнул, отвернулся. Это три. Значит, можно идти, не убьют. Что и предлагаю делать.
Боевики неуверенно зашагали вперед.
– Правда, если ошибка в исходных – сразу смерть, – невинно добавил Ян Хэк. – Может, тут не убивают, а едят? И сейчас просто за специями все поехали, вон водач как смотрел.