Обжалованию не подлежит — страница 1 из 3

Михаил ГребенюкОбжалованию не подлежитПовести

Клад старого мазара

1

Мухаббат-биби не могла налюбоваться сыном, такой он стал красивый и статный. Назар-бобо в молодости был таким же. Правда, сына немного старила седая прядь над виском. Очень тяжело пережил он трагическую смерть своей девушки.

Тимур стоял перед матерью высокий, стройный, загорелый. Это был всего второй приезд его после окончания школы милиции. Между тем с тех пор, как он стал офицером, прошло четыре года.

— Ты хорошо себя чувствуешь, сынок?

— Хорошо, матушка. Не беспокойтесь. Как вы?

— Э-э, я... Что я? Мое время прошло.

— Никогда не говорите так, матушка. Отец в правлении?

— В правлении.

— Все никак не успокоится?

— Разве ты не знаешь его?

— Ему скоро семьдесят пять, пора бы уже и отдохнуть.

— О каком отдыхе ты говоришь, сынок? Человек, пока жив, должен трудиться. Иначе зачем он? Какой от него прок?.. Отец постарел. Не узнаешь. Кого в наши годы узнаешь!

— Вы не изменились, матушка.

— Полно тебе. Не обманывай себя.

В голосе Мухаббат-биби послышались грустные нотки. Она поспешно отвернулась и сделала вид, что заинтересовалась шелковым сюзане, висевшим над хантахтой.

Тимур почувствовал в горле предательскую горечь. Действительно, у матери и у отца уже почти все было позади. Впереди был он — их сын, Тимур, их продолжение, их радость и надежда. Они верили в него, зная его честность, доброту, полную самоотдачу в помощи людям.

— Простите, матушка.

— Ну-ну, сынок, что с тобой? Садись, отдохни. Сейчас чай приготовлю.

— Я схожу к отцу.

— Сходи, сынок. Он будет рад. — Мухаббат-биби взглянула в глаза сыну, спросила, поколебавшись мгновение: — Кариму не помнишь?

— Не забыл, — машинально ответил Тимур. Затем, словно натолкнувшись на неодолимое препятствие, чуть-чуть отошел от матери, увидев, как наяву, бледное предсмертное лицо Милы. — Не забыл... Не надо о ней.

— Как хочешь, сынок... Она замуж выходит. — Мухаббат-биби все же сообщила то, что вертелось на языке.

— Что вы говорите? Когда свадьба?

— Через месяц. Жениха-то, наверное, ты знаешь. Он из Ташкента. В милиции работает.

— В милиции? Как его фамилия?

— Джаббаров.

— Джаббаров... Джаббаров... — Тимур прищурился, будто пытался увидеть человека, которого назвала мать. — Джаббаров... Не знаю.

Мухаббат-биби улыбнулась:

— Ничего, сынок, узнаешь. Он приедет на днях... Иди к отцу, иди. Порадуй старика. Только, пожалуйста, не задерживайся и его поторопи.

2

Янгишахар разросся.

Это был просторный современный город, застроенный высокими многоэтажными зданиями, озелененный пышными скверами и садами.

Тимур шел по главной улице Янгишахара. Шел неторопливо, вдыхая полной грудью чистый осенний, прохладный воздух, наполненный ароматом цветников, между молодыми деревьями, выстроившимися по обе стороны неширокого тротуара.

Немногочисленные постройки правления колхоза находились на окраине города. Они, казалось, пришли из степи, да так и забыли вернуться обратно.

Так показалось Тимуру сегодня утром, когда он летел домой на самолете. Раньше, до строительства города, постройки колхоза поражали Тимура своим величием и разнообразием. Теперь они словно вжались в землю, чтобы не вспугнуть приближающиеся городские громады.

Вообще, наверное, правильно говорят: города, как люди, — растут, мужают, стареют.

— Ба! Кому это нужно! Ты ли это, старик?

Тимур невольно остановился, увидев перед собой Ивана Мороза.

Мороз был в новенькой нейлоновой сорочке, в голубоватых узких брюках, в черных лакированных туфлях. Его широкое добродушное лицо озарилось радостной улыбкой.

— Я, — протянул руку Тимур. — Тебя не узнать.

— Кому это нужно! — Мороз крепко пожал руку Тимура, немного задержал в своей. — В отпуск? Клянусь, ты стал человеком. Подтянулся. Значит, в отпуск?

— В отпуск.

— Не насовсем?

— Нет.

— Зря. — Мороз тряхнул кудлатой головой. — Нам нужны толковые работники милиции. Хулиганья по-прежнему много.

— Значит, забот не убывает.

— Не убывает. Боремся, Тимур. — Мороз снова тряхнул головой. — К сожалению, это такое отродье, которое не всегда понимает, что такое хорошо и что такое плохо. Нужны административные меры. Понимаешь?

— Понимаю.

— Ты торопишься?

— Иду к отцу.

— Ясно. Найдешь время, загляни к нам.

— Куда?

— В штаб городской дружины.

— Ты в штабе?

— Кручусь... Не подумай, что я штабист. — Мороз засмеялся, должно быть, представив себя на миг в роли чиновника дружины. — Я на переднем крае, так сказать.

— Молодец!

— Кому это нужно? Между прочим, тебе идет форма. Не жалеешь?

— О чем?

— О том, что в милицию поступил?

— Нет.

— Жалеть вообще глупо, — сказал Мороз.

— Не знаю... По-моему, жалеть надо. Без жалости человек перестанет быть человеком. Дело, правда, в том, что́ жалеть? Кого? Ты не жалеешь жену Василия Войтюка? Сколько ей сейчас? Двадцать шесть? Осталась вдовой в двадцать два.

Мороз тяжело вздохнул.

— По-твоему...

— Ты не согласен?

— Я? Иди! Иди, отец обидится! Давно не виделись. Теперешняя молодежь не очень-то жалует родителей.

— Ты не принадлежишь к этой молодежи?

— Я — старик, Тимур. Мне уже больше тридцати. Соображай.

— Действительно, старик, — сказал Тимур. — Наверное, теперь ты не способен на благородные поступки.

Мороз уловил в голосе Тимура насмешливые нотки.

— Ты что имеешь в виду?

— Один твой подвиг, который ты совершил, когда находился в рядах молодежи.

— Ну?

— Забыл? У тебя дырявая намять. Этот подвиг ты совершил ночью, будучи в шатком состоянии, во дворе Людмилы Кузьминичны. Кстати, ишак, которого ты тогда запер в кладовую, являлся личной собственностью моего дедушки. Он еще взыщет с тебя.

— Не взыщет, — лукаво прищурился Мороз.

— Это почему?

— Мы с ним как-то в чайхане посидели.

— Ясно, — засмеялся Тимур. — Дедушка чай любит. Ты, наверное, постарался на славу.

— Не беспокойся. В этом отношении я имею некоторый опыт. Правда, никаких крепких напитков не было. Тут мы с твоим дедушкой были единодушны.

— Неужели ты бросил пить?

— Кому это нужно? Не забывай, я — дружинник.

Мороз хлопнул Тимура по плечу и, не попрощавшись, неторопливо пошел прочь, комкая в кармане газету. Тимур постоял некоторое время у дерева, улыбнулся, снова вспомнив случай с дедушкиным ишаком, и тоже неторопливо зашагал по тротуару, с новым интересом поглядывая по сторонам.

Был полдень. Небо заволакивали тяжелые тучи. Поднимался ветер. С деревьев летели ярко-желтые листья.

Справа, в небольшом скверике, забелело продолговатое здание из стекла и алюминия. Около здания, на скамейках, сидели люди. Немного в стороне стояли легковые автомашины.

«Наверное, новый горком? — подумал Тимур. — Интересно, что сейчас делает Ядгаров? Может быть, зайти к нему? Я, пожалуй, с ума ошалел от радости. Он почти не знает меня».

Тимур тем не менее свернул с тротуара и направился к зданию, толком не сознавая зачем. У здания остановился, взглянул на стеклянную доску, висевшую у подъезда, невольно вытянулся, не веря собственным глазам.

На стеклянной доске крупными буквами было написано: «Отдел милиции Янгишахарского горисполкома».

3

— Вам кого, товарищ лейтенант?

— Да я, собственно, так. Зашел посмотреть.

— Пожалуйста... Может быть, заглянете к начальнику. Он сейчас здесь... Вы не узнали меня?

— Откровенно говоря... — Тимур не договорил, внезапно шагнул к капитану, стоявшему перед ним, вскинул руку к головному убору. — Товарищ Шаикрамов?

Капитан улыбнулся.

— Рад видеть тебя. Садись, садись. Я сейчас чайку приготовлю.

— Ну что вы, товарищ капитан, ничего не нужно. Я к вам на минутку.

Шаикрамов повернулся к двери и позвал:

— Дригола!

На пороге двери, ведущей во двор отдела, тотчас появился высокий подтянутый старшина. Он ласково взглянул на Шаикрамова и, молодцевато вытянувшись, отчеканил:

— Слушаю, товарищ капитан!

— Слушай, слушай, Костя. — Шаикрамов кивнул на Тимура. — Узнаешь?

— Сдается, Лазиз-ака...

— Сдается, — передразнил Шаикрамов. — Ты должен выбросить из головы это нездоровое слово. Перед тобой столичный ас! Немедленно организуй все, что положено для подобного случая. Уловил?

— Уловил, Лазиз-ака... Значит, так. Во-первых, чай. — Дригола загнул указательный палец, посмотрел на Шаикрамова, согласно кивнувшего головой, загнул средний палец. — Во-вторых, сладости: конфеты, сахар, печенье. В-третьих, лепешки. В-четвертых, арбуз, дыня.

Костя Дригола вышел.

Лазиз Шаикрамов взглянул на Тимура, постучал пальцами по настольному стеклу, осторожно потрогал кончиками пальцев виски, помолчал немного, щуря глаза.

— Вот так и живем!

— Неплохо, — сказал Тимур.

— Ты думаешь?

— Уверен. Нам труднее. Каждый день то одно дело, то другое, то третье. Нарушители, к сожалению, еще не перевелись.

— К сожалению, — задумчиво повторил Лазиз. — Ты знаешь участкового уполномоченного Сергея Голикова? На днях пулю получил... Не пугайся, не пугайся. Рана небольшая, не опасная... Так вот мы живем, Тимур Назарович.

— Прости.

— Ничего, — вышел из-за стола Лазиз. — Ничего. Мы этих бандюг повыловим. Ты знаешь, кто стрелял в него?

— Кто?

— Эргаш.

— Эргаш?

Тимур вспомнил здоровенного парня, появлявшегося на улицах города почти всегда в сопровождении своих дружков-телохранителей. Тимур нередко встречался с ним, когда жил в Янгишахаре. Как-то даже сидел с ним за одним столом в ресторане. Правда, это произошло случайно, однако это было.

— Эргаш, — повторил Лазиз.

— Поймали?

— Поймаем! Теперь у нас начальник уголовного розыска из настоящих асов. Кстати, ты должен знать его. Он из Ташкента.

— Ташкент — большой, могу и не знать.

— Можешь, — согласился Лазиз. — Костя, где же ты?

— Тут я, Лазиз-ака, — послышался негромкий голос Дриголы. — Сейчас принесу вам свои четыре пункта.

— Ну-ну!.. Этого человека ты должен знать, Тимур, — возвратился Лазиз к прерванному разговору. — Тем более, что ты сам оперативник. У него необычная фамилия.

— Сорокин? — так и подался вперед Тимур.

Лазиз не успел ответить. Зазвенел телефон. Он потянулся к нему и поднял трубку.

— Отдел милиции... Да-да. Слушаю, слушаю, товарищ, говорите... В колхозе «Ударник»? Когда? Сегодня ночью? Почему же вы до сих пор молчали? Кто говорит? Председатель колхоза? Участкового поставили в известность? Тоже нет. Немедленно свяжитесь с ним и организуйте охрану места происшествия. Мы сейчас выедем.

— Что? — спросил Дригола. Он стоял в проеме двери с подносом, на котором белели два чайника и четыре пиалы.

— Убийство, — бросил Шаикрамов. — Прости, Тимур, я сейчас. — Он поспешно спрятал в сейф бумаги, лежавшие на столе, еще раз извинился и выскочил из дежурной комнаты.

Азимов посмотрел на Дриголу. Дригола неопределенно пожал плечами, подошел к небольшому низенькому столику, втиснутому между железным шкафом и стеной, начал расставлять на него чайники и пиалы.

— Кто у вас начальник ОУР?

— Новенький. Я еще не запомнил его фамилию. — Дригола потер жесткий подбородок. — Вона якась такая... За... Заф...

— Зафар? — выпалил Тимур.

— Ага. Зафар... Кажись, Зафар.

— Капитан?

— Ни. Бери выше. Майор.

— Майор? Где его кабинет?

— Та ось тут, в коридоре, третья дверь справа.

— Спасибо.

Азимов буквально за считанные мгновения очутился у двери, на которой чернела дощечка с надписью: «Начальник ОУР майор У. Зафар», по привычке одернул китель и опустил ладонь на блестящую металлическую ручку.

— Майор Зафар? Здравствуйте!

Зафар, стоявший у окна, и три человека, сидевшие за приставным столом, одновременно взглянули на Азимова, застывшего у двери.

Зафар быстро шагнул к Тимуру, схватил за широкие крепкие плечи, прижал к себе.

— Я рад, что вы здесь, майор, — расчувствовался Азимов.

— Я тоже рад, лейтенант.

Зафар сказал Шаикрамову и людям, сидящим за приставным столом:

— Знакомьтесь, товарищи. Лейтенант Тимур Азимов. Сотрудник уголовного розыска Ташкента.

— Очень приятно. — К Тимуру подошел низкий полный человек и подал руку. — Капитан Агзамходжаев.

— Младший лейтенант Цой, — отрекомендовался второй, среднего роста, с иссиня-черными короткими волосами.

— Старший лейтенант Панченко, — представился третий.

— Ты в отпуск к нам?

Зафар так и сказал: «к нам», словно он родился и вырос в Янгишахаре. Интересно все-таки был устроен мир: это ему, Тимуру, надо было спросить Зафара, надолго ли он «к нам», потому что Тимур родился и вырос в Янгишахаре.

— В отпуск.

— Молодец. Отдыхай. Набирайся, как говорится, сил. Извини, больше не могу уделить тебе ни одной минуты. Дела, понимаешь.

— Понимаю. Убийство.

— Откуда это тебе известно? — с подозрением взглянул Зафар на Тимура.

Тимур сделал загадочное лицо:

— Я же работник уголовного розыска. Неужели вам это ни о чем не говорит? Ульмас Рашидович, возьмите меня на место происшествия. Может быть, я пригожусь вам?

Зафар перевел взгляд на Шаикрамова.

— Вы?

— Он был в дежурной комнате, когда я разговаривал с председателем колхоза, — вытянулся Лазиз.

— Ясно... Хвастун ты, работник уголовного розыска столицы, — дружески сказал Зафар. — Отдыхай. Ты, наверное, еще не видел родителей.

— Видел... Матушку. Отца еще не видел. Вы не беспокойтесь. Он поймет.

— Не могу, Тимур Назарович.

— Товарищ майор, возьмите, — заступился за Азимова Шаикрамов. — Я знаю его с детства, он не подведет нас. Не забывайте, Эргаш на свободе. Этот преступник может еще что-нибудь выкинуть. Не отвлекайте Агзамходжаева.

— В самом деле, товарищ майор, — несмело проговорил Агзамходжаев. — Я почти напал на след Эргаша. Что я скажу Голикову, если этот негодяй уйдет?

Зафар задумался. Потом быстро сорвал трубку с рычага телефона, бросил:

— Фируза? Гараж!.. Говорит начальник ОУР. Вышлите машину к подъезду!

— Спасибо, товарищ капитан... Простите, товарищ майор, — улыбнулся Азимов.

— Благодари своего защитника, — кивнул Зафар на Лазиза. — Если бы не он, то не быть тебе с нами... Шучу, шучу, товарищ лейтенант. Не дуйся... Товарищ Шаикрамов, свяжитесь с прокурором. Сообщите ему о преступлении... Товарищ капитан, — Зафар перевел взгляд на Агзамходжаева, — продолжайте поиски Эргаша. Поехали!

— Ни пуха ни пера, — шепнул Лазиз, когда Тимур направился вслед за майором Зафаром.

Азимов преувеличенно тревожно проговорил:

— К черту! К черту! Тьфу! Тьфу!

4

Через десять минут от здания отдела милиции отъехали две автомашины. В первой сидели Зафар, Цой, Панченко и Азимов. Во второй — Шадиев, проводник служебно-розыскной собаки. Рядом с ним лежала рослая серая овчарка. Она настороженно водила длинными ушами, то и дело поворачивала морду к окну, за которым мелькали стволы пирамидальных тополей.

Над городом нависли тяжелые свинцовые тучи. Вдалеке, за городом уже было видно, шел дождь: темно-синие полосы, как широкие асфальтовые дороги, тянулись вниз к земле, туда, где толпились старые глинобитные кибитки.

— Найдем?

Цой ни к кому конкретно не обращался, однако Панченко и Азимов промолчали, считая, что вопрос был обращен к Зафару.

Зафар уверенно ответил:

— Найдем!

Азимов посмотрел на Зафара в смотровое зеркало. Было все-таки чертовски здорово, что я зашел в отдел именно сегодня. Судьба, наверное, переменила свое отношение ко мне, — стала иногда баловать меня. Разве в другое время я узнал бы и увидел бы столько же за такое короткое время? Найдем! Конечно, найдем! Мы милиция!

— Ну, как там Ташкент?

— Стоит, товарищ майор!

— Стоит, — повторил Зафар. — Ты другим стал. Возмужал, что ли? У нас в отделе не был?

— Заходил. Седых изменился? Трудится?

— Изменился... Я часто вспоминаю наш разговор о нем. Ты был прав, кажется. Ему пришлось хлебнуть горячего до слез. Особенно в войну. Немцы на его глазах родителей расстреляли.

— Что вы говорите?

— Такое, Тимур, дело... Я бы на твоем месте усы сбрил.

— Нет. — Азимов потрогал пальцами кончики усов. — Поздно сбривать. Привык. Солидней вроде.

— Зачем тебе солидность?

— Как же! Сотрудник ОУР!

Зафар помолчал с минуту, глядя перед собой задумчивыми глазами, потом посмотрел на Азимова так, словно видел его впервые, и проговорил тихо, должно быть, думая о чем-то своем:

— В таком случае, без усов никак нельзя!

Очевидно, в другое время Азимов обиделся бы, услышав эти слова, однако сейчас они прошли мимо его сознания. Он уловил в голосе Зафара грусть и все свое внимание обратил на своего бывшего начальника, нуждающегося, по-видимому, в дружеском участии.

— Вы давно здесь?

— Второй месяц.

— Скучаете?

— Скучаю, Тимур Назарович, скучаю. — В голосе Зафара послышались уверенные нотки, однако Азимов по-прежнему слышал в нем грусть.

— Вы сами изъявили желание поехать сюда?

— Да.

— Знаете, что бы я сделал на вашем месте? — сделал ударение Тимур на слове «вашем», будто возвращал Зафару долг.

— Что? — насторожился Зафар.

— Уговорил бы кого-нибудь из отдела приехать сюда работать.

— Кого?

— Кого-нибудь, — уклончиво ответил Азимов. Он посоветовал бы, не задумываясь, кого пригласить в Янгишахар, только не решался, считал, что Зафар неверно поймет его.

— Седых?

— Почему Седых? Вам нужен энергичный помощник. Такой, чтобы делил с вами все: и невзгоды, и радости.

— Кого ты имеешь в виду?

Тимур, помолчав, сказал:

— Башорат Закирову.

— Спасибо. Подумаем. — Зафар повернулся к водителю, попросил: — Езжай быстрей, Тиша.

— Есть быстрей, товарищ майор!

Машина взвыла и, кажется, полетела навстречу надвигающимся темным полосам, тянувшимся с неба на землю. Деревья, стоявшие вдоль дороги, слились в одну сплошную желто-зеленую массу и заговорили о чем-то, пытаясь порой дотянуться до кузова своими длинными сильными ветвями.

5

Около правления колхоза собрались люди. Одни молча глядели на работников милиции, выходящих из машин, другие громко разговаривали, обвиняя работников милиции в том, что не смогли предотвратить преступление, которое потрясло колхоз.

Азимов, не выходя из машины, наблюдал за толпой.

На дороге показалась «Волга». Панченко, подошедший в эту минуту к машине, в которой сидел Азимов, удивленно присвистнул, не спуская глаз с «Волги»:

— Кого это нелегкая несет!

— Не узнаешь? — Зафар посмотрел снизу вверх на огромного старшего лейтенанта. — Своих нужно узнавать, Тарас Григорьевич, не то когда-нибудь попадешь впросак. Понял?

— Понял.

Панченко уже узнал людей, подъезжавших в «Волге». Он привычно одернул полувоенный китель, откинул со лба волосы и поспешил навстречу, широко размахивая длинными руками.

Из «Волги» вышли прокурор Янгишахара Нуруллаев, следователь прокуратуры Гришин и эксперт НТО Сафарова.

— Давно здесь?

Прокурор, должно быть, устал или не выспался. У него было бледное осунувшееся лицо.

— Только что приехали, — сказал Панченко. Старший лейтенант не отходил от Нуруллаева, ждал, что он еще спросит.

— Ничего не узнали?

— Нет.

Нуруллаев подошел к Зафару, около которого уже стоял Азимов.

— Здравствуйте, Ульмас Рашидович.

— Здравствуйте, Закир Нуруллаевич.

— Что случилось?

— Сейчас узнаем... Кто это? — кивнул Зафар на Гришина.

— Следователь. Только что возвратился из Москвы. Был на практике. Толковый малый. У тебя, кажется, новенький? — Прокурор посмотрел на Азимова.

— Не совсем, — улыбнулся Зафар. — Он уже понюхал порох. Вы не узнаете его?

— Нет, — пожал плечами Нуруллаев. Он еще раз посмотрел на Азимова, задумчиво почесал переносицу. — Нет.

— Жаль. Это Тимур...

— Сын Назара Азимова? — не дал договорить Нуруллаев. — Ну и ну! Что делает время с людьми! Где работаете?

— У Розыкова.

— Даже так? — удивленно произнес Нуруллаев. — Рад. Весьма рад. — Он подошел к Азимову и крепко пожал руку. — Хорошо ли себя чувствует Якуб Розыкович? Все ли у него в порядке?

— Спасибо, — слегка склонил голову Азимов. — Якуб Розыкович, как всегда, в норме.

— Ты возмужал. Отца видел?

— Нет еще.

— Передай привет от меня... — Нуруллаев повернулся к Зафару. — Пойдем?

— Да.

Зафар пропустил вперед прокурора, помедлив немного, пошел за ним к зданию правления. Люди, столпившиеся у подъезда, нехотя расступились, не спуская глаз с двери, пока ее не закрыл Шадиев, шедший с овчаркой позади всех.

6

Сторож лежал в коридоре лицом вниз. Он был убит ударом по голове тяжелым предметом. Смерть, судя по всему, наступила мгновенно. Нуруллаев повернулся к Сафаровой:

— Приступайте.

Эксперт склонилась над трупом.

Зафар постоял немного, наблюдая за быстрыми, уверенными движениями эксперта, проследил за работой следователя, готовившегося к составлению протокола на месте происшествия, посмотрел на Панченко, остановившегося у входа.

— Побеседуйте с людьми.

— Хорошо, — кивнул он.

— Где касса? — теперь Зафар смотрел на председателя колхоза, полного невысокого человека, следовавшего за ним, как тень.

Председатель подался вперед, в глубь коридора:

— Там... Пожалуйста.

— Пойдемте, Закир Нуруллаевич.

— Да-да, — заторопился прокурор.

Касса находилась в конце коридора. Дверь в нее была сорвана с петель и приставлена к стене. На полу, у порога, валялись куски глины и кирпича.

— Наверное, убийца был не один, — сказал Цой.

— Наверное, — подтвердил Нуруллаев.

Азимов промолчал.

Председатель нервно потеребил редкую седую бороду.

— Неужели можно в наше время убить человека за какие-то гроши?

— За гроши? — вскинул брови Нуруллаев. — Как прикажете понимать вас? — Он стоял у сорванной двери, широко расставив ноги, словно приготовился к защите.

— Как? — переспросил председатель. — Обыкновенно. Кому нужны деньги? Разве мы мало получаем?

— Гм... — Нуруллаев снова посмотрел на председателя. — Сколько было в кассе денег?

— Не знаю... Сейчас придет кассир...

Зафар молча вошел в помещение и замер в раздумье, пытаясь сразу понять, что произошло здесь минувшей ночью. Вслед за ним вошли прокурор и председатель колхоза. Цой и Азимов остались на месте, у двери, будто стражи, перегородив коридор. Они не смотрели друг на друга; неясная скованность, неожиданно появившаяся, держала обоих в невидимой паутине.

Комната, где стояли сейф и стол, была небольшой, продолговатой, с одним узким окном, выходившим в сад. У окна, справа, стоял однотумбовый письменный стол, слева чернел высокий металлический сейф, покрашенный темно-коричневой краской. Сейф был открыт. Из его четырехугольного зева выглядывали бумаги и папки. Одна папка слегка покачивалась, лежа на острие зева. Было непонятно, как она не падала на пол.

— Значит, вы не знаете, сколько денег было в кассе? — нарушил молчание Зафар.

Председатель не успел ответить. Вошел кассир Арал Байкабулов. Это был молодой жилистый мужчина лет двадцати восьми с черными глазами, с худым смуглым лицом, покрытым густой жесткой щетиной. Он остановился у двери, увидев в помещении кассы людей в милицейской форме и сейф с распахнутыми дверцами. Его невысокий лоб покрыли мелкие капли пота.

— Что же это, а?

— Наверное, вы ответите нам, что же это? — сказал Цой.

Он вошел в помещение кассы вместе с Азимовым сразу, как только вошел Арал Байкабулов, слегка кривя тонкие губы. От скованности, которая только что мучила обоих, не осталось и следа.

— Я?

— Может, я?

— Почему вы?

Байкабулов закрутил головой, стараясь угадать в прибывших старшего, затем задержал взгляд на майоре. Зафар жестом остановил Цоя, пытавшегося снова что-то сказать, и обратился к кассиру, незаметно следя одновременно за председателем колхоза.

— Что было в сейфе?

— Что? — переспросил Байкабулов. Он будто очнулся от тяжкого сна. — Бумаги. Деньги. Я вчера получил зарплату... Украли? Нет-нет, этого не может быть. Я получил много.

— Сколько?

— Много, — повторил Байкабулов. — Часть роздал. Осталось около двадцати тысяч. Девятнадцать тысяч семьсот, кажется. У меня не укладывается это в голове.

— Когда вы ушли отсюда?

— Часов в восемь.

— Вечера?

— Разумеется.

— Кто был в это время с вами?

— Я был один.

— Вы никого не подозреваете в преступлении?

— Нет. — Байкабулов взволнованно огляделся.

— Подозреваете! — сказал Цой.

— Не-ет!

— Вы не волнуйтесь, — заметил Нуруллаев. — Говорите спокойно. Может быть, вас что-то тревожит?

— Ничего... Ничего не тревожит меня... То есть я, наверно, не то говорю, — взглянул Байкабулов на Зафара.

— Будьте самим собою, — усмехнулся Цой. Он вел себя самоуверенно, вмешивался в разговор, не понимая, что это нетактично.

Байкабулов по-прежнему нервничал:

— Вы не верите мне? Почему? Я ни в чем не виноват. Ни в чем, слышите? Не зря, очевидно, говорят, что в милиции работают сухари... Я не брал этих денег. Вообще, никаких не брал! Я ни в чем не виноват!

— Перестаньте! — сказал Зафар. — Вас никто не обвиняет!

Байкабулов судорожно хватал воздух ртом, должно быть, снова хотел что-то сказать, только раздумал или не осмелился. Он потоптался на месте и сел на стул.

Зафар подошел к сейфу. Однако ни к чему не прикоснулся.

Около Зафара остановились Нуруллаев и Азимов. Цой не отходил от Байкабулова. Байкабулов нервно ерзал на стуле, несколько раз пытался завязать разговор с председателем колхоза.

В окно лился тусклый дневной свет. Он слабо освещал помещение кассы. Словно хотел скрыть следы преступления.

Вошел Гришин.

— Все в порядке? — повернулся к нему Нуруллаев.

— Относительно.

— Займись кассой.

— Хорошо.

Денег в сейфе, естественно, не оказалось.

Работники милиции и прокуратуры искали на сейфе другое — следы людей, совершивших преступление, так как от этого зависел успех расследования.

— Слава, посмотри-ка сюда!

Цой подошел к Зафару.

— Следы?

— По-моему, следы, — указал Зафар на слабые узорчатые отпечатки, видневшиеся на дверце сейфа.

Цой взял лупу.

— Следы... пальцев... правой руки.

Следы принадлежали не одному человеку, это было видно без лабораторной проверки, однако утверждать, что среди них могли оказаться отпечатки пальцев преступника, было пока нельзя, потому что они могли принадлежать кому угодно. К сейфу в течение вчерашнего дня прикасались многие люди: во-первых, сам Байкабулов, во-вторых, уборщица и сторож, в-третьих, председатель колхоза. Не было сомнения также, что на сейфе мог оставить следы еще кто-нибудь: к Байкабулову свободно заходили друзья.

— Твое мнение? — посмотрел Нуруллаев на Зафара.

— Я еще не имею своего мнения, — отошел Зафар к окну. — Может, нас чем-нибудь порадует Арал Гильмутдинович? Мне кажется, ему хочется о чем-то сказать нам?

Кассир быстро потер щеки длинными пальцами.

— Я ничего не знаю. Напрасно вы думаете, что я что-то знаю. Клянусь именем своей матери!

— Не клянитесь! — сказал Цой.

— Слава! — упрекнул Зафар.

Цой вышел.

— Петр Сергеевич, протокол готов? — обернулся прокурор к следователю, беседовавшему с понятыми.

— Заканчиваю, — приподнялся из-за стола Гришин.

— Заканчивайте. Я подожду вас на улице... Пойдемте, Ульмас Рашидович. Возможно, ваши товарищи что-нибудь уже узнали?

— Возможно.

Азимов на минуту задержался в помещении кассы, посмотрел на председателя колхоза и кассира так, словно упрекнул в том, что произошло, потоптался у двери и медленно вышел в коридор.

Вслед за ним вышел председатель.

— Вы не видели моего отца?

— Вашего отца? Вы — Тимур Азимов?

— Да.

— Здравствуйте, дорогой. Как это я сразу не узнал вас! — председатель затряс Азимову руку, заглядывая в глаза. — Вы так изменились! Слышал, слышал о вашем подвиге. Искренне рад. В наше время не каждый человек станет так рисковать!

— О каком подвиге вы говорите? — удивился Азимов.

— А вы не знаете? — удивился в свою очередь председатель колхоза. — Вы писали нам о нем, когда учились в школе милиции... Нет, я лично не смог бы задержать столько преступников. Вы — настоящий герой! Кстати, что вы думаете об этом преступлении?

— Преступление совершили новички, — сказал Азимов.

— Серьезно?

— Вы не ответили на мой вопрос.

— Простите, пожалуйста. Вы об отце? Он недавно был здесь. Наверное, ушел домой.

— Спасибо.

Азимов медленно пошел по коридору к выходу, почти тотчас оказавшись в плену самых невероятных версий.

7

— Рекс, след!

Джахан Шадиев едва поспевал за овчаркой, бежавшей по широкой колхозной улице. Она взяла след сразу и уверенно шла по нему, изредка застывая на месте у дождевых луж: ночью прошел дождь.

— След, Рекс!

Уже не раз случалось, что овчарка теряла след. Добегала до какой-нибудь очередной лужи и начинала беспомощно кружиться около нее, тревожно поглядывая по сторонам.

Колхоз остался позади.

Впереди, за невысокой возвышенностью, белели крыши железнодорожной станции. Шадиев подумал, что убийцы благополучно добрались до нее и уехали.

— След, Рекс!

Шоссе, словно река, чернело внизу, между двумя холмами, уходило вдаль, к горизонту, покрытому редкими низкими облаками.

Овчарка замерла у сая[1], в который круто бежала тропа, настороженно потянула носом, щетиня на загривке шерсть.

— Рекс, след!

Джахан Шадиев едва устоял на ногах, когда овчарка рванулась с обрыва, побежала снова. Овчарка отлично знала свое дело и не один раз помогала работникам милиции. «Ты с ней непобедим, Джахан», — говорили друзья Шадиеву. Действительно, Рекс верно служил ему и никогда не пытался увильнуть от полученного задания.

Сегодня овчарка служила особенно преданно. Должно быть, ей передалось волнение Шадиева. Она шла по следу людей, запах которых хранила земля. Этот запах нередко исчезал или забивался другими, более сильными, идущими к нему со всех сторон. Однако овчарка не сдавалась: снова и снова находила нужный запах и уверенно бежала вперед.

— След, Рекс!

Очевидно, на этот раз запах совсем исчез. Затерялся за выхлопами невысоких газов, оставленных машинами. Овчарка быстро закружилась на месте, заскулила тоскливо. Потом неожиданно замерла, посмотрела в сторону сая, рванулась к нему, покружилась по берегу и, уверенно добежав до шоссе, снова заскулила виновато.

— След, Рекс!

Шадиев дернул поводок и сильно натянул, приказал более требовательным голосом:

— След, Рекс!

Налетел шквал ветра, ударил в лицо холодным дождем, зашумел в могучих кронах старых деревьев, стоявших на противоположной стороне шоссе, ушел вдаль к станции, откуда доносились приглушенные вздохи тяжелого паровоза.

— Ничего больше не можешь сделать?

Овчарка почувствовала в голосе Шадиева дружеское сожаление и посмотрела на него грустными глазами. Он погладил ее продолговатую морду, слегка потрепал за уши.

— Попадет нам с тобой от майора. Знаешь, как он злится, когда мы возвращаемся ни с чем? Давай попробуем еще разок!

Овчарка рванулась к саю, где стойко хранился нужный запах, однако снова потеряла его, едва оказалась на шоссе.

Джахан Шадиев отпустил поводок и направился в колхоз, внутренне готовясь к встрече с начальником ОУР.

Овчарка шла рядом, беспокойно посматривая по сторонам, втягивая широкими ноздрями холодный воздух, пропитанный новыми запахами.

8

Панченко подошел к толпе, спросил, вглядываясь в беспокойные хмурые лица, не может ли кто-нибудь помочь следствию.

— Это в каком смысле? — поинтересовался невысокий мужчина в больших кирзовых сапогах, стоявший ближе всех к старшему лейтенанту.

— В самом обыкновенном, — ответил Панченко. — Возможно, кому-нибудь известно, кто убил сторожа?

— Эк, куда хватили? — почесал затылок мужчина. — Кто же вам скажет? Одному моему знакомому брюхо пропороли за язык... Уж сами ищите. Вам за это деньги платят.

— Платят, — не нашел других слов Панченко.

Он оглядел толпу, не зная, что еще сказать, полез в карман за сигаретами.

— Вы проверьте Примова. Он нечист на руку. Все может сделать, факт, — крикнул кто-то из толпы.

— Примова? Это напарника Каримова, что ли? Он овечки не обидит, — возразил еще кто-то. — Надо потревожить кассира. Это его дело.

Люди заговорили разом, обращаясь к старшему лейтенанту.

Панченко невольно приподнял руку, однако людей уже нельзя было остановить.

— Примова пощупайте! Примова! Это он убил Каримова! Он!

— Не мог Примов убить человека. Я хорошо знаю его.

— Ничего ты не знаешь. Только против других идти горазд. Это в крови у тебя. Я бы молчал на твоем месте, не то накликаешь на себя беду.

— Вы кассира потревожьте!

— Правильно!

— Не мог Байкабулов совершить такое злодеяние!

— Мог!

— Не мог!

Панченко снова поднял руку. Толпа на этот раз умолкла. Он некоторое время задумчиво смотрел перед собой, пытаясь разобраться в том, что услышал, затем повторил вопрос.

— Значит, среди вас нет желающих помочь нам?

Толпа, казалось, онемела. Никто, по-видимому, не хотел нарушать тишину, повисшую над небольшой площадью.

Панченко подумал, что среди собравшихся может быть человек, принимавший участие в убийстве. Преступники иногда приходят на место происшествия, чтобы своими глазами увидеть, как милиция ведет поиск. Возможно, даже это он только что так нелестно отзывался о милиции? Хотя вряд ли у него сейчас хватит смелости сделать это. Скорее всего он старался быть ниже травы и тише воды. Какой смысл преждевременно лезть на рожон?

— Что же вы молчите?

Ответил невысокий мужчина в больших кирзовых сапогах, который первый вступил в разговор, когда Панченко обратился к толпе.

— Чего нам говорить? Хватит. Наговорились. Теперь вы говорите. Вам дано такое право.

Панченко смерил мужчину недовольным взглядом и невольно решил, что нужно следить за ним, тем более теперь, когда еще не была найдена нужная ниточка.

— Ладно. Разойдитесь. Мы сообщим вам, кто убил Каримова.

— Сообщите ли? — усомнился мужчина в кирзовых сапогах.

— Не беспокойтесь.

Панченко неторопливо пошел к подъезду правления, около которого стояли работники милиции и прокуратуры, решив окончательно заняться позже мужчиной в кирзовых сапогах.

9

Нуруллаев докурил сигарету, вдавил окурок в пепельницу, стоявшую на краю стола, посмотрел на Зафара.

— Я не нужен тебе, Ульмас Рашидович?

— Гришина оставляешь?

— Разумеется.

— В таком случае, до завтра.

— Будь здоров.

Прокурор вышел.

Зафар посмотрел на работников отдела, сидевших у стены, поставил локти на стол, сдавил ладонями виски.

— Джахан?

Шадиев быстро поднялся, вытянул руки по швам.

— Преступники, судя по всему, уехали на машине.

— Преступники?

— Один, очевидно, не мог совершить два преступления: убить сторожа и ограбить кассу.

— Надо быть последовательным, Джахан. Итак, почему вы считаете, что преступники уехали на машине?

Зафар особо выделил слово «преступники», будто принял версию Шадиева и решил выверить ее.

Шадиев благодарно кивнул, однако остался недоволен собой. Действительно, последовательности в его словах не было. В самом деле, почему он так уверенно заявил, что это преступление не мог совершить один человек? Почему тут же отступил, причем, не имея для этого никаких оснований? Собственно, у него не было никаких оснований заявить, что преступление не мог совершить один человек.

— Следы преступников теряются на шоссе, — сказал Джахан.

— Это еще ничего не значит, — возразил Зафар. — Преступники могли пешком дойти по шоссе до станции и уехать поездом. Любым, заметь: пассажирским или товарным. Тарас!

Панченко давно работал в ОУР и считал, что необязательно всегда подчеркивать субординацию, к тому же сам начальник ОУР сегодня вел себя по-домашнему: обращался ко всем по имени.

— Нужно проверить Примова и Байкабулова.

— Ты думаешь, что они могли совершить убийство?

— Колхозники считают, что могли. Значит, нужно проверить.

— Это еще ничего не значит, — повторил Зафар. — У тебя все?

Панченко секунду-другую колебался, не решаясь высказать то, что тревожило его, потом сообщил о мужчине в кирзовых сапогах и о своем отношении к нему.

— Выходит, он тоже может совершить убийство?

— Я считаю, что его тоже нужно проверить, — сказал Панченко.

— Смотри, не наделай глупостей. Мы не имеем права ошибаться. Мужчина может оказаться честным человеком... Слава?

Цой пожал плечами:

— Я сегодня вечером предоставлю вам отпечатки пальцев. У меня пока нет никаких предложений.

— Тимур?

Азимов встал и вытянулся.

— Я, к сожалению, ничем не могу порадовать вас, Ульмас Рашидович. Если вы разрешите, то я встречусь с кассиром. Мне кажется, что он может направить на правильный след.

— Да? — прищурился Зафар.

— Да.

Азимов не ответил бы, почему он так неожиданно «переметнулся» на сторону Панченко и решил, что кассир может навести работников милиции на правильный след. Очевидно, действовали какие-то подспудные пружины, или, может, приходил опыт?

— Хорошо, Тимур. Действуй.

— Спасибо, Ульмас Рашидович.

— Не спеши.

— Ясно, — сказал Азимов. Он был благодарен Зафару.

Зафар между тем продолжал совещание.

— Тарас, тебе, очевидно, придется заняться Примовым. — Он снова смотрел на Панченко. — Возможно, все-таки у колхозников есть основания подозревать его и Байкабулова. Заодно присмотрись и к человеку в кирзовых сапогах. Впрочем, как хочешь.

— Есть, — сказал Панченко.

— Джахан, ты свободен.

Шадиев поднялся.

— Может быть, я еще раз попробую пустить своего Рекса по следу?

— Мне думается, не нужно. По-моему, Рекс последовательней нас.

Зафар сказал это без тени юмора в голосе. Шадиев слегка подался вперед, не зная, как вести себя дальше, потом, увидев в глазах Зафара смех, хлопнул Цоя по плечу и, ничего не говоря, вышел из кабинета.

10

— Ну-ну, рассказывай!

— Что рассказывать, отец? У меня все в порядке. Работаю в уголовном розыске. У вашего спасителя — Якуба Розыкова.

— Почему, сынок, ты так долго не писал нам? Нехорошо.

Назар-бобо поставил на хантахту — низенький столик — пиалу с чаем, откинулся на подушки и долго сидел молча, глядя перед собой прищуренными глазами.

Тимур притих. Он знал, если отец вот так откинется на подушки и уставится в одну точку, то его нельзя беспокоить. Лучше встать и уйти или заняться чем-нибудь, что не отвлекало бы его от неожиданных дум, которые никто никогда в доме не смел прерывать. Так, по крайней мере, считал Тимур.

— Надо бы почаще писать, сынок.

— Виноват, отец.

— Виноват!

Назар-бобо снова умолк.

Тимур догадывался, что встревожило отца. Он вспоминал события не такой уж и далекой давности. Полковник Розыков в то время был лейтенантом, работал в уголовном розыске области. Ему поручили установить, куда исчез Амит Мухамедов. От того, будет найден он живым или мертвым, зависела судьба отца Тимура. Его подозревали... в убийстве.

Это страшное слово тогда не пугало Тимура. Он был слишком мал, чтобы понять. Позже, когда в городе был убит дружинник Василий Войтюк, Тимур поехал в Ташкент, в школу милиции.

— Как Якуб Розыкович выглядит? Постарел, очевидно, — задумчиво протянул Назар-бобо. — Тогда ему было лет тридцать, не больше, теперь за пятьдесят... Впрочем, пятьдесят лет — начало пути. Сто — середина. Ты говорил с ним обо мне?

— Говорил.

— О чем?

— Так. Обо всем... Простите, отец, вы хорошо знаете Арала Байкабулова?

— Кассира?

— Да.

— Знаю.

— Он может совершить преступление?

Назар-бобо медленно поднял голову, посмотрел на сына так, словно никогда раньше не видел его, осуждающе зацокал языком.

— Не обижай человека, сынок.

— Вы неправильно меня поняли, отец, — заерзал на ковре Тимур. — Я никого не собираюсь обижать. Понимаете, мы должны найти убийц Батыра Каримова.

— Ты думаешь, что было много убийц?

— Сами посудите, отец, разве один человек может совершить два преступления? — Тимур повторил мысль Шадиева. — Правда, у нас нет пока улик, которые подтвердили бы эту версию. Мы располагаем только косвенными уликами.

— Значит, эти косвенные улики ведут к Аралу Байкабулову?

Тимур помимо своей воли хотел сказать «да», однако поборол это нетерпение: оно нередко подводило его в начале работы в милиции.

— Нет, отец!

— В чем же дело?

— Байкабулов может навести нас на правильный след. Я уверен, что убийцы перед совершением преступления бывали в кассе. Не могли они действовать вслепую. Тем более, что среди них должен быть опытный вор.

— Ты говоришь об этом так, будто тебе уже что-то известно. — Назар-бобо налил в пиалу немного чая, сделал два глотка. — Будь откровенным со мной, сынок. Я могу помочь вам.

Тимур поджал под себя ноги, надкусил конфету.

— Я откровенен с вами, отец. Напрасно вы обижаетесь. Поймите меня. Те незначительные нити, которые могут привести нас к убийцам, сейчас так тонки, что мы не имеем права цепляться за них — они могут порваться.

— Хитришь?

— Что вы?

— Ладно... Обманывай других, я твой отец, меня не обманешь. Арал Байкабулов пришел в колхоз после меня, вернее, после того, как я сдал свои председательские права. Ничего особенного я не могу сказать о нем. Уверен только, что он не может совершить тяжкое преступление.

— Спасибо.

Вошла Мухаббат-биби. Она быстро взглянула сначала на сына, потом на мужа, поняла, что они чем-то обеспокоены, несмело спросила:

— Устали?

— Ты что, мать! — вскинул голову Назар-бобо. Тимур увидел в его глазах веселые огоньки. — Где это ты слышала, чтобы йигиты уставали? С тобой что-то случилось?

— Что вы, отец, аллах с вами! — замахала руками Мухаббат-биби.

Тимур привалился к подушке. Он знал, что после такого вступления старики непременно затеют дружескую перепалку. При этом первенство возьмет мать и заставит отца в конце концов сдаться. Он вскочит, согнется в преувеличенно-раболепном поклоне, затем приблизится к ней и зацокает языком до тех пор, пока она не умолкнет.

— Значит, все в порядке?

— Все в порядке, отец.

— Не хитри, мать.

— Вай, разве я когда-нибудь хитрила? Побойтесь аллаха!

Назар-бобо налил в пиалу чая, подал жене, улыбнулся краями губ.

Мухаббат-биби взяла пиалу, однако пить не стала, посмотрела на сына, спросила с укором:

— Что же, сынок, ты всю жизнь будешь ходить холостым?

Тимур надеялся, что мать не возобновит утренний разговор. Поэтому решил отделаться шуткой.

— Почему всю жизнь? Можно и полжизни!

Мухаббат-биби поставила пиалу, опустила глаза, словно застеснялась.

— Ты такой же, как и отец, наверное.

— Разве это плохо, матушка?

— Кто его знает!

— Один — ноль, в пользу Тимура, — засмеялся Назар-бобо.

— Вот-вот, я и говорю, что он такой же, как и вы, — быстро взглянула Мухаббат-биби на мужа. — Все шутками старается отделаться. Я не о себе беспокоюсь.

Назар-бобо в душе одобрял разговор жены. Действительно, сыну пора жениться. Дело не только в возрасте. Если обзаведется своей семьей, сможет быстрее забыть Милу. Сейчас для него это было, пожалуй, самым главным. Образ трагически погибшей Милы постоянно преследовал его, напоминал о неисправимой ошибке, которую он совершил, находясь на практике.

— О ком же ты беспокоишься, мать? — спросил Назар-бобо.

— О нем сердце мое болит, о нем!..

Мухаббат-биби снова посмотрела на сына, улыбнулась слабо, словно попросила поддержать разговор.

— Обо мне не беспокойтесь, мама. Я уже не маленький. Знаю, что делаю.

— Знаешь? — всплеснула руками Мухаббат-биби. — Отец, вы поглядите на него, пожалуйста. Он у нас уже совсем взрослый человек, оказывается... Ничего ты не знаешь, сынок. Соседка-то день и ночь только о тебе и думает.

— Э! — крякнул Назар-бобо.

Разговор о женитьбе, по-видимому, все-таки завязывался. Назар-бобо решил поддержать этот разговор.

— Что, отец? — с подозрением спросила Мухаббат-биби.

Назар-бобо потрогал бороду, прищурил лукавые глаза:

— О какой соседке ты говоришь?

— О дочери почтенного Рустамбека.

— Э! — снова крякнул Назар-бобо. — Разве ты забыла, что она выходит замуж. Свадьба через месяц.

— Уши ваши не слышат, что говорит ваш язык, — возмущенно проговорила Мухаббат-биби. — Я имею в виду Санобар.

— Санобар? — удивленно привстал Назар-бобо. — Да ты что, мать? Ей же еще нету шестнадцати лет! Кто выдаст ее замуж? Сейчас не старые времена. Рустамбек первый возмутится.

— Нужные годы подойдут, отец. Пока туда-сюда... Главное, чтобы сын не был против.

— Я против.

Мухаббат-биби замерла на месте. Ей казалось, что сын согласился с ее предложением и ждал, когда она продолжит нужный разговор. Нет, наверно, не зря говорят: малые дети — малые заботы, большие дети — большие заботы. Разве Санобар некрасивая или ленивая? У нее все спорится в руках. Отец прав, сейчас ей рано замуж, однако никто и не собирается сватать ее завтра — пусть подрастет, время терпит.

— Сынок, почему ты против?

Мухаббат-биби задала этот вопрос осторожно, боясь рассердить Тимура или вызвать в нем неприязнь к женитьбе. Она все-таки надеялась на благополучное завершение начатого разговора и всем своим существом восставала против возможного краха своего плана.

— Вы, знаете, мама, почему.

Тимур ответил тихо, печально. Мухаббат-биби тяжело вздохнула и начала неторопливо убирать с дастархана.

Назар-бобо сделал вид, что разговор, затеянный женой, не волнует его. Он налил из фарфорового чайничка половину пиалы чая и, передавая ее сыну, заговорил о преступлении, совершенном в колхозе.

11

Иван Мороз быстро вошел в комнату, словно опасался, что хозяин дома передумает, не пустит его в спальню, увидел лежащего на деревянной кровати Сергея Голикова, заговорил ироническим тоном:

— Валяешься? Кому это нужно? Я думал, что ты давно уже на ногах и мотаешься по участку. Слышал о ЧП?

— Какое? — улыбнулся Голиков. При виде Мороза у него всегда поднималось настроение.

— Какое?! — закричал Мороз. — Ты еще спрашиваешь?! Какой-то мифический случай! Или тебя выбило из колеи это глупое ранение? Говори, говори, не стесняйся. Я умею хранить тайны. Ну?

— Я действительно ничего не знаю, — снова улыбнулся Сергей. — Сегодня у меня еще никто не был. Телефон не работает.

— Опять?

— Опять, — вздохнул Сергей.

— Нет, ты сделал огромную глупость, когда решил поставить у себя эту чертовщину, — посмотрел Иван на телефонный аппарат, стоявший на тумбочке около Голикова. — Отцы нашего города не очень-то пекутся о телефонной связи. На днях встречаю начальника АТС Гуляма Шермухамедова, спрашиваю: «Слушай, отчего это в городе вороны перевелись?» — «Ты о чем?» — спросил он. — «О воронах, говорю. Разве ты не слышал?» — «При чем тут я, — возмущается, — задавай свой дурацкий вопрос орнитологам!» Ты слышишь, какое слово выкопал? Грамотный... Я, конечно, не вытерпел и заявляю решительно: «Орнитологи тут ни причем. Виноваты вы — связисты. Посмотри, сколько в городе оборванных проводов болтается. Не на чем воронам базары устраивать». Ты бы видел, как он раскричался!

— Не темни, Иван. Что случилось?

— Неужели тебе ничего неизвестно? Сейчас об этом ЧП говорит весь город. Знал сторожа Батыра Каримова?

— Ну?

— Его убили вчера ночью.

— Где?

— Не беспокойся, не на твоем участке. На твоем участке, как всегда, образцовый порядок. Правда, ты сам немного пострадал. Ну да это — не беда. Ты — хозяин. Тебе по долгу службы положено страдать за других. Рана нетяжелая?

— Пустяк! — махнул рукой Сергей. — Скажи толком, что случилось?

— Не догадываешься? Мифический случай. Тебе нужно восстановить на участке прежний беспорядок. Интереснее будет работать. Преступники и хулиганы научат тебя шевелить мозгами. Иначе они у тебя плесенью покроются. Честное слово. Не веришь? Даю голову на отсечение... — Мороз взял стул, поставил около кровати, сел. — ЧП произошло на участке Сабирова... В общем, Батыр Каримов убит, колхозная касса ограблена. Подозреваемых, судя по всему, пока нет, кроме кассира, разумеется. На месте происшествия были Зафар, Панченко, Шадиев, Азимов.

— Какой Азимов?

— Простота, — засмеялся Иван, — Тимур Азимов. Сын Назара-бобо! Лейтенант. Сотрудник угрозыска столицы! Улавливаешь?

— Как он здесь оказался?

— В отпуске... Ну работников прокуратуры я не называю. Тут ты сам можешь догадаться, кто был на месте происшествия. Прокурор, следователь... Знаешь Носа?

— Кто его не знает!

— Он кричал больше всех, когда приехал Зафар со своими сотрудниками. Может быть, у него нос в пуху? А?

— Не думаю.

Сергей сбросил с себя одеяло, сел на кровати.

— Хватит об этом. Скажи, как у тебя личные дела? Как Рийя?

Иван сел на стул, сцепил руки на коленях и застыл так.

Сергей невольно потянулся к нему. Неужели человеку так и не повезет в любви? Рийя Тамсааре после смерти Василия Войтюка вообще не обращает внимания на мужчин. Правда, с Иваном встречается часто, особенно в последнее время, однако это совсем не то, что нужно. Катя, во всяком случае, думает так.

— Ничего. У нас еще все впереди.

Мороз неожиданно стал прежним неугомонным Морозом: заулыбался, хлопнул Сергея по колену, замурлыкал что-то под нос.

Вошла Катя.

— Ты почему, Сережа, встал? Ох, Иван, дождешься ты у меня.

— Кому это нужно! — ссутулил плечи Мороз.

Он отошел к окну и, посмотрев на улицу, поманил пальцем Катю. Она помедлила немного.

— Что тут у тебя?

— Смотри!

По тротуару, ведущему к калитке их дома, торопливо шагал высокий молодой человек в костюме защитного цвета. Он то и дело поправлял седую прядь волос, падавшую на лоб, и внимательно посмотрел по сторонам.

— Кто это?

— Не узнаёшь?

— Нет... Постой, постой! Неужели Тимур Азимов?

Тимур, очевидно, был чем-то очень поглощен, потому что, подойдя к калитке, не сразу позвонил.

— К вам, — сказал Мороз.

12

Панченко считал, что Примов, охранявший поочередно с Каримовым колхозную кассу, был у него на крючке. Как случилось, что вместо Примова в эту ночь дежурил Каримов?

Впрочем, Панченко не гадал. Лично для него было понятно, как Каримов очутился на месте Примова. Примов уговорил Каримова подежурить в эту ночь, задумав совершить это преступление.

Позавчера Арал Байкабулов получил в госбанке заработную плату колхозников, часть из нее раздал, часть закрыл в сейф и ушел домой.

Взламывать сейф во время своего дежурства было по меньшей мере глупо, поэтому Примов попросил Каримова подежурить вместо него.

Интересно, куда Примов девал деньги?

Нужно, пожалуй, сначала поговорить с женой Каримова.

...Жена Каримова ничего не скрыла. Более того, узнав, что Панченко из милиции, решительно заявила: Батыра убил Примов. Старший лейтенант, выждав минуту, спросил, почему женщина уверена в том, что ее мужа убил Примов.

— Как это почему? — удивилась она. — Неужели вам неизвестно, что он все время грозил моему? Да об этом каждая ворона кричит. Поезжайте прямо к нему и арестуйте, не то он еще кого-нибудь на тот свет отправит.

— У вас имеются данные?

— Насчет чего?

— Насчет того, что он убил вашего мужа?

— Кто же еще мог убить? Ты подумай, подумай хорошенько. Может, тебе неясно, почему я, русская, замужем за узбеком? Куда от любви денешься? Никуда! Как же я теперь без Батыра?

Женщина заплакала.

Панченко прошелся по комнате, остановился у окна, внутренним зрением следя за женщиной.

Она постепенно затихла и сообщила, как однажды Примов взял два мешка хлопковых зерен и попытался унести домой. Ее муж в это время проходил мимо склада. Он остановился, пристыдил Примова, сказал, чтобы не позорился: высыпал обратно хлопковые зерна. Примов рассердился, стал ругать его разными нехорошими словами, предупредил, что он еще пожалеет об этом, отзовутся ему мышкины слезки.

— Он убил Батыра, он! — заключила женщина. — Арестуйте его!

Панченко переступил с ноги на ногу, почувствовав в самом деле неодолимое желание направиться к Примову и заставить его сознаться в совершенном преступлении, однако своевременно сдержал себя, подумал, что поспешность в таких делах будет плохим помощником, тем более, что у него пока нет ни единого факта, который можно было бы предъявить Примову и заставить его сознаться в убийстве и ограблении кассы.

— Когда это было?

— Что?

— Когда ваш муж видел Примова с хлопковыми зернами? Вчера? Позавчера? Год назад? Два?

— Года полтора назад.

— Примов бывал у вас?

— Бывал.

— Как вел себя? Дружелюбно разговаривал с вашим мужем? Может, грозил?

— Вы поговорите с ним, поймете, что это за человек. Если ему чего-нибудь нужно, то он любой спектакль разыграет. Уж я-то разбираюсь в людях.

— Когда вы последний раз видели его?

— На прошлой неделе.

— Он ничего не говорил вам?

— Нет.

Панченко немного помолчал, затем приступил к главному вопросу, от которого, по его мнению, зависело дальнейшее следствие.

— У вашего мужа были с собой деньги?

— Были.

— Много?

— Рубля три.

В пиджаке Каримова было обнаружено четыреста рублей. Откуда у него взялась такая сумма?

Панченко решил пока не говорить женщине о деньгах, найденных у ее мужа.

— Я еще зайду к вам.

— Заходи, заходи. Ты сейчас куда?

— К Примову.

— Арестуйте его, арестуйте.

Панченко вышел.

Оказавшись на улице, попытался поставить себя на место Примова и неожиданно пришел к выводу, что Примов не мог совершить преступления, хотя кроме него пока не было лиц, которых можно было бы подозревать в убийстве и грабеже.

13

Примов волновался.

Это был высокий сухощавый старик лет семидесяти с быстрыми молодыми глазами. Он часто потирал правой рукой сморщенную, будто гофрированную шею, застывал на мгновение, глядя перед собой.

Панченко снова был на своем коньке. Он уверенно задавал вопросы, иногда ходил по комнате, иногда сидел напротив Примова, иногда стоял перед ним, широко расставив длинные ноги или скрестив руки на груди.

Примов жил в небольшом глинобитном домике на окраине города. Детей у него не было, жена умерла в конце прошлого года.

— Что вы делали сегодня ночью?

— Спал.

— У вас есть свидетели?

— Какие свидетели?

— Которые бы подтвердили, что вы сегодня ночью спали?

— Бахрам, пожалуй, подтвердит.

— Сосед?

— Племянник.

— Где он сейчас?

— Уехал в Самарканд. Приезжал проведать меня.

— Вы вчера должны были дежурить?

— Должен, — ответил Примов.

— Почему не дежурили?

— Батыр попросил, сказал, что надо на базар. В Янгишахар.

— Зачем?

— За коровой.

— За какой коровой?

— За обыкновенной.

— Может быть, вы объясните, что это значит?

— Батыр накопил денег и хотел купить корову.

Панченко внутренне воспрял. Неужели так легко объяснялось то, что у Каримова в пиджаке оказались четыреста рублей?

— Значит, вы подменили Каримова, потому что он собирался поехать на базар? Так?

— Так.

— У него были деньги. Где он их взял?

— Я сказал: накопил. Может, занял? Не знаю.

— Куда вы собирались деть хлопковые семена?

— Какие хлопковые семена?

— Которые пытались украсть в колхозе.

— Известно — куда. Скотину кормить.

— Значит, вы пытались украсть в колхозе хлопковые семена?

— Было дело. Чего скрывать.

— Кто помешал вам?

— Каримов.

— Вы рассердились на него?

— Рассердился.

Старик почмокал губами, снова уставился перед собой. Вероятно, вспомнил, как Каримов поймал его с ворованными хлопковыми семенами.

Панченко весь напрягся — вот она, та минута, когда от его мастерства зависел исход поединка.

— Значит, вы рассердились?

— Рассердился, — повторил Примов.

— Сказали, что при случае отомстите?

— Злость подвела меня.

— Эта злость и после не давала вам покоя?

— Не давала.

— Теперь все в порядке?

— Как?

Панченко подошел вплотную к Примову, проговорил жестким, отрывистым голосом:

— Бросьте притворяться, Примов. Рассказывайте!

Примов пожал плечами:

— О чем рассказывать?

— Не знаете?

— Подожди, подожди! Ты, наверное, думаешь, что я убил Батыра? Так, что ли?

— Наконец-то! — Панченко отошел от него, сел на табурет. — Рассказывайте!

Примов посмотрел перед собой остановившимися глазами, потом сказал тихо, с величайшей осторожностью:

— Ты, парень, того... в своем ли уме?

Панченко усмехнулся. Ему приходилось видеть всякое. Глупыми вопросами его не возьмешь.

— Собирайтесь!

— Куда?

— Поедете со мной в милицию.

— Ты, парень, может, действительно... рехнулся?

— Собирайтесь!

Вечерело.

На небе по-прежнему чернели тяжелые тучи. Дул резкий холодный ветер. Деревья тревожно шумели, разбрасывая вокруг жухлые листья.

«Что теперь делает Азимов? — подумал Панченко. — Надо бы сказать ему, чтобы он оставил кассира в покое. Впрочем, может быть, кассир действовал вместе с Примовым? Чем черт не шутит».

Примов шел впереди Панченко, ссутуля свои острые худые плечи, бормоча что-то.

14

Азимову везло меньше, чем Панченко. Он беседовал с Аралом Байкабуловым уже больше часа, однако еще не нашел ни одного сто́ящего факта, который бы пролил свет на преступления, совершенные в колхозе.

Байкабулов, по всей вероятности, имел стопроцентное алиби, исключающее его участие и в убийстве, и в ограблении кассы.

Правда, он терялся, когда вопрос заходил о сумме, похищенной из сейфа. Поэтому Азимов думал, что часть денег, оставшихся после раздачи зарплаты колхозникам, перешла в его карман, часть досталась ночному грабителю.

Возможно даже, возвратился Азимов к вчерашней версии, что мужчина в кирзовых сапогах и был этим человеком.

У Голикова, участкового уполномоченного, разговор о человеке в кирзовых сапогах занял не более пяти минут. Вел этот разговор Иван Мороз.

— Разрешите мне заняться им, — предложил он. — Его надо проверить.

— Тебе? — удивился Азимов.

— Разреши, лейтенант, не пожалеешь, — сказал Голиков. — У Ивана точная хватка. Мы с ним немало подлецов вывели на чистую воду.

Азимов пожал плечами:

— Не знаю. Я, понимаете, сам на птичьих правах.

— Брось! — оборвал Голиков. — Ты работник уголовного розыска и твое рабочее место там, где ты находишься. С Лазизом встречался?

— Встречался, — с недоумением посмотрел Азимов на Голикова, не зная, чем объяснить такой переход.

— Встретишься еще раз, не вздумай ныть, как сейчас. Он из тебя отбивную сделает. В общем, не отказывайся от предложения Ивана. К его услугам прибегают многие наши товарищи. Я даже не знаю, что бы делал без него. Выиграешь, в общем.

«Выиграешь, — Азимов зябко поежился, будто стряхнул воспоминание, отвернулся от Байкабулова, угрюмо сидевшего за письменным столом. — Выиграю! Непременно выиграю! Иначе нельзя! Кто же ты такой, Нос?

Звали этого человека Носом все — взрослые и малые. Причем, к этому прозвищу до того привыкли, что никто из колхозников ни разу даже не поинтересовался, были ли у него вообще имя и фамилия.

— Вы часто встречаетесь с этим человеком?

Азимов задал очередной вопрос Байкабулову только потому, что других вопросов у него не было, беседу же нужно было продолжать, так как он чувствовал, что находится на правильном пути.

Байкабулов потянулся к графину с водой:

— Часто? Как когда!

— Он не вызывал у вас никаких подозрений?

— Нет.

— Подумайте лучше.

— Я уже думал. — Байкабулов наполнил стакан, сделал два глотка, вытер тыльной стороной ладони рот. — Оставьте его в покое. Это безобидный человек. Мне кажется, вы зря потратите время, если будете искать преступников среди колхозников и рабочих колхоза.

— У вас есть и рабочие?

— Есть. Пришлые. Строят кутан.

— Загон для скота? Вы хорошо знаете этих людей?

— Я верю им.

— Это не причина для защиты.

— Полагаю, что вы немногого добьетесь, видя в людях только отрицательные стороны.

— Вас никто не подозревает, — покривил душой Азимов. — Мы, возможно, вели себя резко с вами лишь потому, что вы пытались что-то скрыть.

— Я ничего не скрываю.

— Ладно. Допустим. Давайте возвратимся к Носу. Он заходил когда-нибудь в кассу?

— Заходил.

— Один?

— Да.

— Что интересовало его?

— Ничего.

— Вы уверены?

— Абсолютно.

— Может быть, его все-таки что-нибудь интересовало?

— Нет.

— Подумайте.

— Когда он заходил ко мне, я интересовался... анекдотами. У него удивительный дар рассказчика. Попробуйте поговорить с ним, сами убедитесь.

Азимова не интересовал Нос-рассказчик. Он хотел знать, мог ли Нос совершить преступление.

— Когда вы позавчера приехали из банка?

— Часов в пять.

— Он заходил к вам?

— Заходил, когда я кончил выдавать зарплату.

— Ну?

— Бросьте вы в самом деле, — снова упрекнул Байкабулов. — Не мог Нос убить человека. Понимаете: не мог!

Азимов продолжал допрос с тем же упорством.

— Зачем он заходил?

— Спрашивал, смогу ли я за один присест выпить литр водки?

— Я говорю с вами серьезно.

— Вы думаете, я шучу? — вспылил Байкабулов. — Он пригласил меня выпить. В получку многие приглашают.

— Вы пошли?

— Я пока не сошел с ума.

— Кто-нибудь еще приглашал вас в этот день?

— Да.

— Кто?

— Роберт Степанян... Я вижу, он вас тоже заинтересовал. Возможно, рассказать его биографию? А? — В голосе Байкабулова послышались насмешливые нотки.

Азимов и на это не обратил внимания.

— Расскажите.

— Пожалуйста. Впрочем, я мало знаю его. Он приехал из Баку. Ему не больше тридцати лет. Работает у нас недавно.

— Строит кутан?

— Да. Как вы догадались? Впрочем, неважно.

— Ну-ну?

— Собственно, все. Я с ним тоже не пошел.

— Почему?

— Не пью.

— Он знает, что вы не пьете?

— Знает.

— Странно. У него есть друзья?

— Наверное.

Азимов расстался с Байкабуловым, переполненный противоречивыми чувствами. То он считал, что кассир был сам замешан в преступлении, то пытался оправдать его и главным виновником считал Носа, то перебрасывался к Степаняну. В конце концов подумал, что Байкабулов, Нос и Степанян действовали сообща. Потом подверг резкой критике эту версию и принялся снова тасовать полученные сведения, все больше и больше запутываясь в них.

15

Вечером Тимур зашел к Лазизу.

Лазиз только что поужинал и сидел на диване с трехлетним Алишером. Рядом за столом сидела дочка — Ойгуль. Она училась в первом классе и теперь старательно выполняла домашнее задание. Шазия гремела посудой на кухне.

— Отдыхаете?

— Наслаждаюсь семейной жизнью, — встал навстречу Лазиз. — Ты даже не представляешь, какое это великолепие. Дети, жена, сам понимаешь... Садись, садись.

Тимур опустился на стул, стоявший около дивана. Оглядев комнату — книжный шкаф, телевизор, радиоприемник, быстро повернулся к Лазизу.

— Я к вам по делу.

— Знаю, — улыбнулся Лазиз.

— Знаете? Откуда?

— Пришел сам. Без приглашения. Значит, есть дело. Причем, неотложное. Так?

— Почти.

— Так... Мы с Дриголой кое-что приготовили... Ужинать будешь?.. Шазия! Шазия! Ты где? Иди сюда!

— Я позову, — сказала Ойгуль.

— Ну, позови, позови, — разрешил Лазиз.

— Я здесь, — сказала Шазия.

Она стояла в проеме двери — высокая, стройная, одетая в цветистый национальный халат.

Тимур видел ее раза три до поступления в школу милиции. Ничего привлекательного тогда он в ней не заметил, а сейчас в ней было что-то Милино, возможно — взлет бровей, длинная тонкая шея, полукруглые плечи.

— Ты здесь, мама? — сказал Алишер.

— Здесь, сынок, здесь, — шагнула Шазия к сыну, сползавшему с дивана.

Она легко подхватила его на руки, закружилась вместе с ним по комнате, засмеялась долгим счастливым смехом.

Лазиз смотрел на жену и сына такими сияющими глазами, что Тимур, взглянувший на него, почувствовал в груди щемящую боль.

«Может, мама права: мне, действительно, пора жениться. Милу не вернешь...»

— Ты почему забыла нас, мама?

Алишер, наверное, подражал отцу. В его голосе чувствовались нарочито суровые нотки, при этом в глазах сверкали задорные огоньки.

— Что ты, сынок! Я была на кухне. Мыла посуду.

Лазиз включился в шутливую игру:

— Не обманывай. Мы знаем, как ты мыла посуду. Наверное, варенье ела? Сознавайся!

— Сознавайся, сознавайся! — закричал Алишер. Он заколотил ручонками в грудь матери, закрутил черноволосой головкой.

Ойгуль не выдержала, вскочила со стула, подбежала к матери, закричала тоже, счастливая и беззаботная, как и Алишер:

— Сознавайся, сознавайся!

Шазия закружилась с детьми по комнате.

Лазиз, взглянув на Тимура, будто подтвердил: «Ну вот, убедился? Я в самом деле наслаждаюсь семейным счастьем», — потом взглянул на жену:

— Что же ты не здороваешься с гостем?

Шазия поправила волосы быстрым движением левой руки, проговорила тихим грудным голосом:

— Я уже поздоровалась.

— Когда? — ревниво поинтересовался Лазиз.

— Утром?

— Утром? Где?

— В городе.

— Конкретнее!

— В сквере Космонавтов.

— Как вы оказались в этом месте?

— Случайно.

— Чем вы докажете это?

Шазию отвлек Алишер — потянулся к игрушке, валявшейся у дивана, закачался на неустойчивых ножках, она бросилась к нему, подхватила на руки. Лазиз вскинул голову, сдвинул густые брови, продолжал тем же полушутливо обвиняющим тоном:

— Та-а-а-к... Значит, вам нечем доказать, что встреча случайная? — еще сильнее сдвинул брови. — Тимур, что вы скажете?

Тимур принял игру. Он быстро взглянул на Шазию, предупредительно поднял палец к губам, слегка кивнул, затем сказал Лазизу:

— Я не обязан отчитываться перед вами!

— Ка-а-а-ак? — заморгал глазами Лазиз. — Вы отказываетесь отвечать человеку, который связан супружескими узами с обвиняемой?

— Да.

— П-почему?

— Она ни в чем не виновата.

— Докажите!

— Пожалуйста.

— Слушаю.

— Ваша супруга вчера работала до семи вечера?

— До семи, — кивнул Лазиз.

— Я пришел к вам в отдел в пять?

— В пять.

— В половине шестого уехал в колхоз «Ударник». Верно?

— Верно.

— Возвратился поздно вечером?

— Допустим.

— Ваша жена была в это время дома?

— Да.

— Значит, вечером я не мог договориться с ней?

— Да, не мог.

— Сегодня утром с девяти до десяти я был у Голикова...

— Что? — подскочил Лазиз к Тимуру. — У Голикова? Как он чувствует себя? Я крутился, как белка в колесе, и не мог сходить к нему. Надеюсь, у него все в порядке? Почему ты молчал? Значит, многоуважаемый детектив, у вас стопроцентное алиби. Извиняюсь! Как Сергей?

— Здоров. Не беспокойтесь. Рвется на работу.

— Молодец! Знаете что? — посмотрел Лазиз на жену и на Тимура. — Поедемте к нему. Нет, честное слово! Не улыбайтесь!.. Шазия?

Шазия пожала плечами:

— Поздно уже, Лазиз.

— Ерунда. Поедемте! Я уверен, что он еще не спит... Как вы смотрите на это? — Лазиз перевел взгляд на Алишера и Ойгуль.

Алишер и Ойгуль захлопали в ладоши:

— Поедем! Поедем!

— Подождите, Лазиз, — попросил Тимур. — Сейчас действительно поздно. Съездим завтра. Мне нужно поговорить с вами.

— Поговорим у Сергея.

— Поздно, Лазиз, — повторила Шазия.

— Ладно. Уговорили. Расстилай дастархан, жена. Будем пировать. Никаких возражений, — повернулся Лазиз к Тимуру, попытавшемуся что-то сказать. — Ты прежде всего наш гость. Понял?

— Понял, — покорно опустил голову Тимур.

Шазия благодарно взглянула на мужа, затем легко повернулась и, снова поправив волосы быстрым движением левой руки, вышла из комнаты.

Лазиз сказал дочери:

— Возьми Алишера, Ойгуль. Уложи спать.

Алишер затопал толстенькими ножками:

— Не хочу! Не хочу!

— Сынок!

Суровый голос Лазиза успокоил Алишера. Он подошел к Ойгуль, подал ей руку:

— Уложи меня спать, пожалуйста.

Ойгуль увела Алишера в другую комнату.

16

— Слушаю, Тимур.

Лазиз проследил за женой, направлявшейся в спальню, усадил Тимура на диван, встал напротив, машинально разглаживая кончики усов.

В комнате приглушенно горела настольная лампа. Вещи, казалось, отошли вглубь, притаились. Будильник, стоявший на радиоприемнике, негромко отстукивал секунды.

За окнами — темнота, прошитая слабыми лучами звезд.

— Понимаете, какое дело... Нам нужно побывать в гостинице.

— Сегодня?

— Сейчас.

— Сейчас? — Лазиз бросил быстрый взгляд на будильник. — Поздно. Скоро одиннадцать.

— Вам известно, что произошло в «Ударнике»? — спросил Тимур.

— Отчасти.

— Мы разрабатываем три версии: «Мужчина в кирзовых сапогах», «Кассир» и «Примов». Первыми двумя занимаюсь я, третьей — Панченко. У меня, кажется, кое-что определилось.

— Да?

— Позавчера у Байкабулова в кассе были Нос и Роберт Степанян. Они приглашали его выпить.

— Ну-ну?

— Нос, судя по всему, отпадает. Я был у него. Это работяга, правда, с некоторыми странностями. Остается Роберт Степанян... Дважды судим.

— Это ничего не значит.

— Значит, — уверенно сказал Тимур. — Почему он заходил в кассу?

— Решил выпить с Байкабуловым.

— Чепуха. Изучал помещение — раз. Узнавал, остались ли в кассе деньги — два. Присматривался, можно ли взломать сейф, три. Решал, когда это сделать, четыре.

— Это твое личное мнение?

— Да.

— Майор в курсе?

— Нет.

— Почему?

— Я приехал из колхоза поздно. Его уже не было в отделе. Домой идти не решился.

— Что ты хочешь от меня?

— Как — что? — Тимур от удивления даже привстал. — Вы должны поехать со мной в гостиницу.

— Один дорогу не найдешь?

— Степанян видел меня в колхозе.

— Ясно. Есть еще одно «но».

— Какое?

— Я не работаю в уголовном розыске.

— Ты работал, — перешел Тимур на «ты».

— Работал.

— В чем же дело?

— Майор не одобрит моей самодеятельности.

— Если мы нападем на след убийцы, то одобрит.

— Если, — задумчиво проговорил Лазиз.

— Кстати, как ты попал в дежурные?

— Полковник Автюхович вызвал меня и принялся расписывать прелести работы в дежурной комнате. Я молча улыбался. Мне прекрасно были известны эти прелести. Работа в дежурной комнате была, пожалуй, самая тяжелая в отделе, кроме, разумеется, работы в ОУР и ОБХСС. Ты знаешь, чем он привлек меня?

— Чем же? — спросил Тимур.

— Полковник Автюхович сказал: «Надо, товарищ Шаикрамов, сделать так, чтобы дежурная комната стала зеркалом отдела. Сможете сделать это?» Я не ожидал такого оборота. В общем, взял бразды правления в свои руки. Четвертый год тружусь.

— Поэтому и не принимал участия в розыске преступников? Ты сейчас едешь со мной? Я придаю этому посещению особое значение. Подозрение, что Роберт Степанян убийца, усилилось.

Лазиз с минуту молча смотрел на Тимура:

— Ну а улики? Есть? У тебя, насколько мне известно, ничего нет. Я прав?

— Прав, — вздохнул Тимур.

— Видишь.

— К черту! Поехали!

— Поехали!

17

Тимур и Лазиз встретились через два часа на улице, недалеко от гостиницы. Тимур проследил, как Лазиз вышел из гостиницы.

— Ну?

— Все в порядке, Тимур.

— Я прав?

— Кажется.

Лазиз взял Тимура под руку и зашагал с ним по пустынной улице, освещенной слабыми электрическими фонарями.

Над городом висели тяжелые тучи. Дул холодный ветер, пропитанный дождем и гарью. Откуда-то доносился приглушенный голос диктора радио.

— Не тяни.

— Разве я тяну? — слегка замедлил шаг Лазиз. — Ладно, успокойся. Слушай. Роберт Степанян три дня назад принес в номер гостиницы ломик... Подожди, подожди, сгоришь!

— Жду, жду! Дальше!

— Позавчера вынес.

— Днем?

— Днем... Возвратился поздно ночью.

— Без ломика?

— Я, наверное, зря старался? Тебе уже все известно, — засмеялся Лазиз. — Все-таки ты руководствовался не только интуицией. Признайся, ты что-то знал?

Тимур остановился:

— Я тебе сказал все, что мне было известно. Ты с кем беседовал? С работниками гостиницы?

— Да.

— Они больше ничего не сообщили?

— Нет.

— Тебе надо бы поднажать. Понимаешь, я думаю, что Степанян действовал не один. Впрочем, это не моя мысль... У него должен быть сообщник. Нет сомнения, что он приходил в гостиницу. Не позавчера, конечно. Раньше. Два-три дня назад. Его кто-нибудь видел. Ясно?

— Пожалуй, на этот раз ты не прав, Тимур, — сказал Лазиз. — Степанян, судя по всему, стреляный воробей. Если он является главным инициатором этих преступлений, то нам придется туго. У него, нужно полагать, все было обдумано заранее. Ты попытайся узнать, с кем он встречается. Думаю, что это нетрудно будет сделать.

— Думаешь?

— Да.

— Может быть, он действовал с Носом?

— Ты же говорил, что Нос — честный человек!

— Надо проверить.

— Как же вера в людей? Тебе будет тяжело, если ты потеряешь эту веру. Бери пример со своего начальника.

— С Розыкова??

— С него.

— Удивительный человек, — снова пошел Тимур. — Знаешь, порой мне кажется, что он может читать мысли преступников. Правда, ему тоже бывает нелегко. Порой он сомневается, ищет, переживает. Однако нам далеко до него. Мне, например.

— Ты неплохой оперативник, Тимур, не прибедняйся. Вся беда в том, что у тебя пока нет опыта. Ты три года работаешь в уголовном розыске?

— Два с половиной

— Всего-то, — заметил Лазиз. — Он, наверное, разменял третий десяток. Это многое значит. Особенно для таких нетерпеливых, как ты...

Над городом по-прежнему висели низкие тучи, между ними сверкали звезды и так же навстречу дул холодный ветер. Только теперь он, казалось, шумел тише, словно не хотел нарушать покой утомившихся жителей.

18

Мороз окинул быстрым взглядом дружинников, сидевших напротив, привычно постучал по столу тупым концом карандаша, взглянул на Рийю Тамсааре, сидевшую за отдельным столиком.

Дружинники перестали разговаривать. Они уважали своего командира, знали, что он никогда не подведет, кроме того с ним интересно было работать.

На участке Сергея Голикова, считавшимся несколько лет назад одним из самых неспокойных, теперь царил образцовый порядок. Как утверждал участковый Карим Сабиров, благодаря Морозу. Если раньше за ним водилась такая слабость — время от времени он напивался, то после смерти Василия Войтюка никто еще в городе не видел Мороза пьяным.

Рийя Тамсааре однажды, когда Мороз выпил немного, выговаривала ему:

— Тебе не стыдно, Иван, скажи? Ты кто? Командир или не командир? Мы назначили тебя на этот ответственный пост, мы же и снимем тебя! Считаться с твоими заслугами не будем. Слышишь?

Мороз, разумеется, слышал. Он слышал все, что говорила эта хрупкая маленькая женщина.

Взглянув еще раз на дружинников, Мороз снова постучал по столу тупым концом карандаша.

— Самиг!

Самиг Зияев встал, по-военному одернул пиджак, вытянул руки по швам.

— Я!

— Послушай, Самиг, что ты скажешь, если мы сегодня изобьем твою сестру?

— Э! — Зияев беспомощно огляделся, словно попросил поддержки. — Не понимаю.

— Не понимаешь? Понимаешь, не притворяйся. Кому это нужно? Что вчера произошло на улице Титова? Знаешь?

— Знаю.

— Может, скажешь всем?

— Карпенко и Медун напали на девушку.

— Напали? Вы слышали? — снова быстрым взглядом окинул Мороз дружинников. — Почему же это они напали, а? Где был ты? В чайхане отсиживался? Позор! Хулиганы оскорбили сестру Подолеева!

— Это кто такой? — поинтересовался Гилев, молодой дружинник, любитель сенсационных сцен.

— Тебя интересует Подолеев? Зияев, введи его в курс дела!

Зияев смущенно затоптался на месте, взглянул на Гилева, стоявшего у двери.

— Подолеев — рабочий консервного завода. В городе живет третий год. Имеет жену и троих детей.

Гилев недоуменно сморщил лоб.

— Стоит ли в таком случае поднимать этот вопрос? Я думал, Подолеев — фигура.

— Какую такую фигуру ты хотел бы видеть? Молчишь? Самиг, зайди сегодня к сестре Подолеева. Извинись. Ты понял меня?

— Понял.

Мороз кивнул. Зияев сел.

— Никита!

Поднялся Струев — широкоплечий блондин в темном дорогом костюме, в белой нейлоновой сорочке.

— Я!

— Скажи, Никита, почему ты задержал вчера Хабарова?

— Как же! — Струев широко улыбнулся, поражаясь наивности своего командира. — Это же ясно, как дважды два! Он шел с водкой. Никто из нас не имеет права пройти мимо такого факта. Так что...

— Значит, если ты завтра будешь идти по городу с водкой, то мы должны задержать тебя и привести в штаб?

— Ты сгущаешь краски. Речь идет не обо мне. Все знают, что я веду нормальный образ жизни. С водкой шел Степан Хабаров. Человек, который в прошлом своими пьянками терроризировал всех. Я просто не мог не прибегнуть к некоторым физическим мерам. Поверь, он будет век благодарить меня.

— Уже поблагодарил. Ходил к участковому и высказал все, что думает о твоих некоторых физических мерах, — заметил Мороз. — Эх, Никита, Никита!

Мороз махнул рукой, повернулся к самому юному дружиннику — Андрею Мишину, сидевшему у приставного столика.

— Андрей Константинович?

— Я! — вскочил Мишин.

— Ты вчера предупредил хулиганский дебош. Благодарю тебя от себя лично и от всей нашей дружины. Так держать!

— Есть, так держать, товарищ командир!

— Садись... Микола Георгиевич!

— Я! — поднялся Нагнибеда — маленький, юркий паренек, окончивший в этом году десятилетку.

— Ты организовал доставку угля пенсионерке Дмитриевой. Выношу тебе личную благодарность и передаю благодарность пенсионеров.

— Спасибо.

— Садись... Адыл Якубович!

Каландаров неторопливо встал. Это был пожилой человек, с седыми усами. Он неумело вытянул руки по швам, взглянул на Мороза так, словно Мороз был «Верховным Главнокомандующим», ответил с расстановкой:

— Я-я-а-а.

— Вы предотвратили грабеж на улице Шодлик. Преступник находится в милиции. Начальник ОУР города майор Зафар попросил меня пожать вам вашу мужественную руку. Разрешите?

Мороз подошел к Каландарову, крепко пожал руку, потом обнял, поцеловал трижды.

— Что вы, товарищ командир, что вы! — смущенно проговорил Каландаров.

Некоторое время после этого в помещении стояла тишина. Никто не смел нарушить ее. Все молча прислушивались к звукам, доносившимся с улицы, словно чего-то ожидали.

Мороз стоял у стола, глядя перед собой, засунув руки в карманы пиджака.

— Рийя!

— Я.

— Мы ждем тебя.

Тамсааре быстро взглянула на Мороза, будто упрекнула за то, что он нарушил тишину, развернула тетрадь, лежащую на столе, откинула назад пышные золотистые волосы.

Дружинники повернулись — необходимо было выслушать задание на вечер. Этого требовал порядок, установленный в дружине. От этого зависело предстоящее патрулирование, давно получившее одобрение жителей Янгишахара.

19

Улице, казалось, не было конца. Она тонула где-то впереди, будто туннель соединялась над головами, там, где небо покрывали тучи, перемигивалась одинокими фонарями.

Подул ветер. Листья деревьев быстро заговорили о чем-то и замелькали, будто серебряные кружки в темноте. В стороне залаяла собака, загремела тяжелой цепью.

— Ты сегодня был в ударе.

— Что ты, Рийя!

— Честное слово.

Мороз пожал плечами.

— Ты был у Сергея Борисовича?

— Был.

— Что же ты молчишь!

— Здоров. Рана пустяковая.

— Я не об этом. Это мне известно. Кто стрелял в него?

— Он не знает.

— Ты уверен?

— Уверен, — не сразу ответил Мороз. — Нет, Рийя, ты напрасно думаешь, что в него стрелял Депринцев.

— Не успокаивай меня, — попросила Рийя. — Я не пытаюсь сводить счеты. Васю убил Эргаш. Разве ты забыл? Однако Депринцев тоже стрелял. Ты это тоже забыл? Тем более, что у него есть причина, толкающая на это. Екатерина Ивановна вышла замуж за Сергея Борисовича.

— Не знаю, Рийя, — отступил Мороз.

— Не знаешь? Знаешь. — Рийя остановилась, сорвала с кустика веточку и задумчиво перебирала в руках листья. — Депринцев стрелял. Больше некому.

— У Сергея Борисовича много врагов, Рийя. Вспомни, сколько преступников он задержал в последнее время. Думаешь, они благодарят его за это?

— Я не думаю так, но в Сергея Борисовича стрелял Депринцев, — упрямо повторила Рийя.

Мороз заколебался, не зная, сказать Рийе то, что уже было известно или нет... Впрочем, может быть, ей уже тоже было известно это? Просто она откладывала неприятный разговор до удобного случая?

— Эргаш объявился.

— Что?!

Значит, это еще не было известно ей? Пожалуй, было бы лучше, если бы он промолчал. Во всяком случае, не надо было спешить с этим сообщением.

— Объявился.

— Подожди, Иван, подожди! Ты, наверное, что-то путаешь... Эргаша приговорили к высшей мере наказания. Сергей Борисович говорил, что его расстреляли.

— Помиловали.

— По-ми-ило-ова-али? За что? За что-о-о-о, Иван?

— Не знаю.

Рийя беспомощно припала к дереву и подняла лицо к небу, к звездам.

Иван не знал, как быть? Чем утешить Рийю?

— Рийя!

— В Сергея Борисовича стрелял Депринцев!

— Рийя! — испугался Иван.

— Пожалуйста, не думай, что я сошла с ума, — отстранилась от дерева Рийя. — Я считаю, что в Сергея Борисовича стрелял Депринцев.

— Ты видела его?

— Да.

— Где? — спросил Мороз. Депринцев сейчас его не интересовал. Он спрашивал о нем только потому, что хотел отвлечь Рийю — увести подальше от страшного разговора. — Где?

— В городе. Позавчера. Я не сразу узнала его. Пьяный. Развязный. Попросил денег. Боже мой, когда все-таки мы уничтожим пьянство? Когда?

— Тут дело не в этом, — нерешительно заметил Иван.

— В этом! — резко бросила Рийя. — Водка сделала Депринцева таким. Водка связала его с преступниками. Водка!

— Ты преувеличиваешь.

— Не преувеличиваю. Не защищай. Вообще, ты часто защищаешь алкоголиков. Боишься, что кто-нибудь из них укажет на тебя пальцем? Ты тоже иногда...

— Рийя!?

Иван сжался весь от обиды, взял Рийю за плечи. Она приникла к нему, пожалев о том, что сказала.

По улице с грохотом проехала грузовая автомашина. Лучи фар, будто живые, выхватывали то деревья, то дома, то одиноких прохожих. Фонари, казалось, погасли, небо словно разом ушло вниз, слилось с землей, утопило в свете звезды.

— Прости.

Иван не услышал Рийю, однако понял по движению губ, что она сказала. Ему стало больно и за себя, и за нее.

Собственно, что ей было нужно? Что? Разве у него не хватило бы сил сделать ее счастливой? Разве он не сумел бы защитить ее, избавить от многих забот?

Конечно, Василий Войтюк был красив. Только любил ли он ее так же сильно, как он, Мороз, любит?

По-видимому, существовали между мужчиной и женщиной еще какие-то невидимые нити, которые их связывали.

— Ладно.

— Ваня?

— Перестань!

— Ты пойми, нет у меня сил забыть Васю, нет! Ты хороший, добрый, сильный... Разве мало девушек в Янгишахаре? Женись!

— Кому это нужно!

Любимая поговорка неожиданно отрезвила Ивана.

— Ты простил меня?

— Простил.

Рийя не заметила фальши в ответе. Иван умел скрывать свои чувства. Много невзгод и бед пришлось перенести ему в прошлом. По всей вероятности, нелегким окажется и будущее. Собственно, он был готов к этому. Участковый Голиков сумел заглянуть в его душу и увидеть в ней то, что не видели другие. Это и отрезвило его в конце концов.

— Проводишь?

— Разумеется.

— Пошли.

Иван шагнул в полосу света, льющегося из окна небольшого дома, сунул руки в карманы плаща. Рийя догнала, зашагала рядом. Через некоторое время взглянула Ивану в лицо, улыбнулась ласковой смущенной улыбкой. Он улыбнулся ей в ответ и взглянул на открывающуюся впереди небольшую площадь, на которой стоял памятник Навои. Она неожиданно схватила его за руку. Остановилась.

— Смотри!

— Кто это?

— Не узнаешь?

— Депринцев?

— Он.

— Подойдем к нему?

Анатолий Депринцев, судя по всему, обрадовался встрече. Он шумно поздоровался, подмигнул Рийе, будто она была для него близким его другом, приятельски пожал руку Морозу.

— Гуляете, братья-кролики? Ну-ну, гуляйте, во-от. Или патрулируете? Вы, кажется, у нас деловые люди. Так сказать, поборники закона. С вами нужно держать ухо востро. Итак, гуляете или патрулируете?

— Это так важно? — прищурилась Тамсааре.

— Для меня — да. Если гуляете, то я могу составить компанию. Если патрулируете, то я умываю, как говорится, руки, во-от. Между прочим, хотите экспромт?

— Давай, — разрешил Мороз.

Рийя поинтересовалась:

— О чем экспромт, Анатолий?

Она приняла игру Ивана и старалась сделать так, чтобы эта игра удалась.

Депринцев расправил плечи, выпятил нижнюю губу, потрогал галстук.

— О чем? О любви, конечно. Вот.

— Ой, правда? Как интересно! Читай!

— Слушайте!

Депринцев сложил руки на груди и, сморщив лоб, начал медленно, так, будто каждое слово давалось ему с огромным трудом:

Я хочу о любви говорить,

я хочу о любви молчать.

Друг ты мой, подскажи, как быть,

как любовь мою позабыть,

как любовь твою удержать?

Друг ты мой, подскажи, как быть?

— Чудесно! — захлопала в ладоши Рийя.

— Вообще, ничего, — сказал Мороз. — Я думал, что ты уже того... спился, э, прости, списался. Это бывает у вашего брата. Вы — народ непонятный!

— Ты специально сказал — спился... Молчи, я прекрасно понимаю тебя, — засмеялся Депринцев. — Нет, дорогой Иван, я не такой, меня не так просто свернуть... Давайте махнем в ресторан? Плачу́ я, не беспокойтесь. Получил гонорар. Вот! — Депринцев вытащил из внутреннего кармана пиджака пачку денег. — Видите? Пойдемте, пойдемте! Мы отлично проведем время, клянусь всеми святыми. Ну?

Тамсааре и Мороз не ожидали подобного предложения. Они быстро взглянули друг на друга, словно спросили: «Как быть?», затем посмотрели на Депринцева, по-прежнему державшего в руке деньги.

Депринцев улыбался, однако глаза были холодными, настороженными. Очевидно, у него не хватило умения выдержать до конца взятую на себя роль, возможно, он выполнял чье-то поручение.

— Удобно ли? Уже поздно, — сказала Рийя.

— Ерунда! — воскликнул Депринцев.

— В самом деле, Рийя, еще не так поздно, — поддержал Депринцева Мороз.

— Право, не знаю, как быть. Возможно, вы одни сходите? А, Ваня? Нет, честное слово!

— Кому это нужно? — взял Мороз Рийю под руку. Он понял, что Рийя хотела побыть с Депринцевым в ресторане, понял также, почему хотела сделать это. Поэтому и принял предложение Депринцева. — Без тебя мы просто не сможем по-настоящему провести время. Ты ведь удивительная женщина!

— Только без комплиментов, пожалуйста, — капризно надула губы Тамсааре. Она с успехом продолжала игру.

— Обещаю, — холодновато произнес Мороз.

— Ну вот и отлично! Во-от, — засопел Депринцев. — Клянусь всеми святыми, мы великолепно повеселимся... Плачу́ я, — повторил он. — Не беспокойтесь. Договорились?

— Договорились, чего еще! — засмеялся Мороз. — Только будь джентльменом до конца — не мучь нас больше стихами. Кому это нужно? Я лично больше предпочитаю песни Бахуса.

— Кого-кого?

— Бахуса.

— Новый поэт, что ли? — нервно спросил Депринцев. — Не слышал такого. Не успеваю следить за периодистикой.

— За периодикой, наверно, — поправил Мороз.

— Вот-вот... Время такое. Дождливое. Поэты родятся, как грибы. Твой Бахус или чертовски талантлив, или первоклассный пройдоха. Иначе не опубликуешься. Ни за что!

— Скорее всего, Бахус — порядочный выпивоха!

— Наш, значит? Великолепно. Вот!

Тамсааре с трудом сдерживала смех. Она и не представляла, что Депринцев был так неграмотен. Ей казалось, занимаясь написанием стихов, он имел представление об элементарных вещах.

— Что же мы стоим? — напомнил Депринцев. — Пойдемте.

— Да-да, — заторопилась Рийя.

— Вперед, — скомандовал Мороз.

Он направился в сторону густых деревьев, подступающих к пивному бару — там мелькнули две мужские фигуры, как только Депринцев направился в их сторону.

Депринцев крикнул:

— Ты куда, Иван? Сюда!

— Здесь ближе, Анатолий!

— Ты думаешь?

— Я уверен в этом.

— Мифический случай. — Мороз повернул обратно. — Если так, то я готов сюда... Рийя, позвольте вашу руку.

Депринцев больше не произнес ни одного слова до самого ресторана. Мороз и Тамсааре не стали навязываться ему в собеседники — знали: придет время — заговорит. Судя по всему, он пригласил их в ресторан неспроста. Тот, кто поручил ему сделать это, преследовал какую-то цель.

Какую?

20

Зафар посмотрел на Примова еще раз, помедлил некоторое время, словно собирался с мыслями.

— Можете идти.

— Спасибо, товарищ начальник.

— Извините.

— Ничего, ничего. Мы люди маленькие. Придем еще, ежели надо.

— До свидания.

Примов потоптался у порога, запахнул полы ватника, однако не вышел, снова приблизился к столу.

— Товарищ начальник, наверное, Батыра убил этот...

Примов замялся, по-видимому, не знал, как назвать человека, которого имел в виду.

Зафар спросил:

— Кто?

— Появился в колхозе один. Лет тридцати или больше. Высокий. Много пьет. Я еще не видел его трезвым.

— Ну-ну?

— Он все крутился около правления, приглядывался. Заговаривал со мной. Я не отвечал. Не люблю пьяных. Батыр разговаривал.

— О чем?

— Не спрашивал.

— Когда вы в последний раз видели этого человека?

— Вечером... Когда это несчастье случилось... Был вроде трезвый. Попросил закурить.

— Вы можете узнать его?

— Могу.

— Батыр ничего не говорил о нем?

— Да как будто ничего. Только стихи наизусть говорил.

— Хорошо. Идите. Мы сообщим вам, если вы потребуетесь.

Примов вышел.

Панченко, сидевший около стола начальника ОУР, тотчас вскочил и заходил по кабинету, комкая в руке недокуренную сигарету.

Азимов и Шаикрамов переглянулись, однако ничего не сказали. Они прекрасно понимали состояние коллеги. Порой очень тяжело примириться с тем, что твой труд, в который ты вложил всего себя, не приносит нужных результатов. Панченко был уверен, что Примов является участником преступления: слишком много было в его поведении белых пятен. Они наверняка скрывали загадку убийства.

Зафар неторопливо листал настольный календарь и незаметно посматривал на старшего лейтенанта.

Наконец, Панченко остановился, бросил остатки сигареты в корзину и, повернувшись к Зафару, с отчаянием произнес:

— Вы все-таки зря отпустили его!

— Нет, Тарас, не зря.

Зафар жестом указал на стул, стоявший слева у стола. Панченко сел и потянулся к портсигару, лежащему рядом с вентилятором.

— Почему ты думаешь, что я зря отпустил его?

— Товарищ майор, неужели вы не понимаете, что этот человек может совершить преступление?

— Ты можешь подтвердить свою версию хотя бы одной серьезной уликой?

— Могу.

— Ну-ну?

— Нет, пожалуй, улик у меня нет... Товарищ майор, — приложил Панченко руку к сердцу, — поймите, я чувствую, что Примов преступник. Интуиция еще никогда не подводила меня. Скажите, почему он не дежурил позавчера?

— Ты знаешь. Потому что дежурил Каримов. Ты знаешь также, почему дежурил Каримов. Он собирался утром поехать на базар, чтобы купить корову.

— Откуда вам известно это?

— Из беседы с Примовым.

— Странно.

— Не ерунди, Тарас.

— Вы забыли о деньгах?

— Думаю, что ты сумеешь все-таки узнать, откуда появились у Каримова деньги. В общем, действуй. Уверен, что ты сможешь сам разобраться во всем до конца. Только не лезь на рожон, прошу тебя, Тарас. Договорились?

— Все-таки, я думаю, что Примов — преступник... — поспешил еще раз сказать Панченко, боясь, что начальник ОУР прервет его. — Вы думаете, что около правления действительно появился неизвестный человек? Если бы это было так, то я бы сейчас не сидел здесь — искал бы этого человека... Молчу, молчу. Я узнаю, откуда у Каримова появились деньги. Не беспокойтесь.

— Рад.

— До свидания.

— До свидания... Кстати, проверь все-таки: появлялся ли около правления неизвестный человек? Думаю, что это нетрудно будет сделать.

— Сделаю.

Панченко направился к двери.

Зафар посмотрел на Азимова и Шаикрамова, однако ничего не сказал — думал о вышедшем старшем лейтенанте. Пожалуй, неплохо, когда работник уголовного розыска с такой настойчивостью добивается реализации собственной версии. Плохо только то, что он отбрасывает в это время все, что говорит в пользу подозреваемого. У Панченко, очевидно, с юных лет неприязнь к тем, кто вольно или невольно пытался прожить нечестным путем. Во всяком случае, два мешка хлопковых зерен дорого обойдутся Примову.

В кабинете стоял полумрак. За окнами шумел дождь. Крупные капли бежали по стеклам, оставляя за собой прямые зеленоватые полосы.

— Вы все рассказали мне?

Зафар снова посмотрел на Азимова и Шаикрамова, взял сигарету.

— Все... — ответил Азимов.

— Значит, вы считаете, что убийца Роберт Степанян?

Шаикрамов пожал плечами.

Азимов разогнал дым, потянувшийся к нему от Зафара, улыбнулся виновато.

— Пожалуй, сейчас я не решусь утверждать это категорически. Подозрение появилось у меня после того, как товарищ Шаикрамов побывал в гостинице.

— Судя по всему, версия Азимова наиболее приемлема. Если вы разрешите, то я с удовольствием приму участие в ее разработке. У меня имеется для этого время, — сказал Лазиз.

Зафар улыбнулся:

— Разрешаю, Лазиз... Кстати, ты ничего не будешь иметь против, если я договорюсь с Автюховичем о переводе тебя в ОУР? Временно, — поднял палец Зафар, видя, как разом напрягся Шаикрамов. — Пока идет расследование по этому делу.

— Не надо.

— Почему?

— Сейчас нет в отделе человека, который бы заменил меня.

— Ну смотри... «Обиделся, — подумал Зафар. — Очевидно, неправильно понял меня. Решил, что я хочу забрать его к себе. Вообще-то не мешало бы. Неплохо бы и Тимура перетянуть...» Смотри, — повторил Зафар.

Шаикрамов усмехнулся:

— Смотрю.

— Что вы собираетесь делать в первую очередь? — Зафар снова смотрел на Шаикрамова, который задумчиво пощипывал подбородок.

Однако ответил Азимов:

— Во-первых, попытаемся узнать, где был Степанян позавчера ночью?

— Во-вторых?

— Во-вторых, проверим его друзей.

— В-третьих?

— В-третьих, пороемся в его биографии. Вернее, узнаем, за что он дважды попадал за решетку. Может быть, за кражу? Это важная деталь.

— В-четвертых?

— В-четвертых, еще раз проверим мужчину в кирзовых сапогах.

— Носа?

— Носа.

— Смотрите, как бы вы не остались с носом с этим Носом, — скаламбурил Зафар. Ему нравились предложения Азимова и Шаикрамова. Во всяком случае, они были существенны и могли навести на след.

Азимов сказал:

— Может, кто-нибудь и останется с носом, только не мы, товарищ майор.

— Рад за вас!

Шаикрамов неожиданно вскочил и, ничего не говоря, выбежал из кабинета.

— Куда это он?

— Не знаю, товарищ майор.

— Метеор!

Шаикрамов возвратился минут через десять, с красным сияющим лицом. Азимов недоуменно кивнул, встретившись с его взглядом; Зафар насупил брови.

— Что случилось?

— Товарищ майор, не сердитесь, — упал Шаикрамов в кресло. — Как это я сразу не догадался, не понимаю. В общем, человек, с которым говорил старик Примов, существует. Я прекрасно знаю.

Зафар невольно подался вперед:

— Ну?

— Это Анатолий Депринцев. Он действительно много пьет и действительно любит читать стихи.

— Анатолий Депринцев... Подожди, подожди, Лазиз Шаикрамович. Это тот стихоплет, который ошибочно обвинялся в убийстве дружинника Войтюка?

— Да-а, товарищ майор.

— Ты уверен, что это он?

— Уверен на все сто процентов. Я только что говорил с Примовым. Он еще не уехал, топтался на автобусной остановке... Понимаете, товарищ майор, у Депринцева есть одно любимое слово, он часто повторяет его в разговоре. «Во-от». Ну вот... Тьфу ты! — махнул рукой Шаикрамов. — Так вот... Нет, какое-то наваждение. Можно с ума сойти, честное слово. Прямо боюсь рот раскрывать... Есть еще одна примета.

— Какая?

— Самая главная. Депринцеву на правой руке, чуть повыше локтя, Эргаш оставил небольшую метку ножом. Человек, крутившийся около правления колхоза, имеет подобную метку.

— Это тебе Примов сказал?

— Да.

Зафар помолчал немного. Слишком неожиданным был поворот этого сложного дела. Сразу все не укладывалось в сознании. Депринцев, разумеется, не мог совершить в одну ночь два тяжких преступления. С ним был еще кто-то, если принять за основу эту версию, то кто? Степанян? Кассир? Нос? Может, Примов? Ситуация постепенно вырисовывалась.

— Твое мнение, Лазиз Шаикрамович?

— Я могу привести в отдел Депринцева.

— Тимур Назарович?

— По-моему, нужно установить за Депринцевым наблюдение. Привести в отдел всегда успеем.

— Правильно, — отказался Шаикрамов от своего предложения.

— В таком случае, так и сделаем, — хлопнул Зафар ладонью по столу.

Лазиз и Тимур вышли.

Зафар встал и, подойдя к окну, долго стоял молча, глядя на проходившие мимо машины.

21

Тимур и Лазиз без особого труда нашли людей, с которыми встречался Роберт Степанян. Они, будто сговорившись, отзывались о нем как о великолепном человеке, отличавшемся исключительной порядочностью. Правда, один из них не без раздражения заметил, что Роберт Степанян только с виду добрый да честный. На самом деле он постоянно носит за пазухой камень и при случае пускает его в ход, независимо от того, кем доводится ему человек, вставший на его пути.

— Значит, Степанян может убить? — спросил Шаикрамов этого человека.

— Может, — подтвердил тот.

— Вы не знаете, где находился Степанян, когда был убит Каримов? — поинтересовался Азимов.

— Не знаю. Вы поговорите с его братом, он может вам кое-что рассказать. Он язык не держит за зубами. Пьяница.

— Где он?

— Здесь.

— В колхозе?

— Да. Кутан строит.

— Как его фамилия?

— Так же, как и Роберта, — Степанян.

Лазиз и Тимур посмотрели друг на друга. Нет, наверное, не зря бытовала в народе пословица: век живи, век учись. Если бы они сразу просмотрели список рабочих, строивших загон для скота, то не получилось бы такого конфуза. У них сейчас, пожалуй, было бы больше сведений о Роберте Степаняне. Возможно, даже знали бы уже точно, кто убил Каримова и ограбил кассу?

— Как его звать? — продолжал беседу Шаикрамов.

— Брата Роберта? Аршавер.

— Молодой?

— Лет двадцать пять.

— Вы встречались с ним?

— Только на работе.

— Как он ведет себя?

— Обыкновенно. Вообще, парень — неплохой. Лучше брата. Только закладывает много.

— С кем дружит, знаете?

— Многие встречаются с ним.

— Все-таки?

— Думаю, что вам ничего не даст перечисление людей, с которыми он дружит. Вы побывайте у Лиды Бариной. Она, пожалуй, сумеет ответить на вопросы, которые помогут вам разобраться в том, что вам нужно.

Очередной вопрос задал Азимов, так как Шаикрамов умолк.

— Возможно, вы скажете несколько слов о самой Лиде Бариной?

— Что о ней скажешь?

— Кто она?

— Женщина. Красивая. Работает в колхозе. Аршавер живет у нее.

— Давно?

— Месяца три.

— Она замужем?

— Была.

Лазиз и Тимур решили, что эти сведения могут ускорить расследование дела, поэтому не стали долго дискутировать. Когда остались одни, сразу решили, что делать дальше.

— Ты встретишься с Бариной, я схожу к Носу, — сказал Лазиз. — Хочу понять до конца, что это за человек. Согласен?

— Согласен.

22

Лида Барина настороженно встретила Азимова. Она провела его в комнату, усадила на диван, сама села за стол, находящийся посередине комнаты, по-видимому, машинально разглаживала край скатерти.

— Вы из милиции?

— Да.

— Еще не нашли убийцу?

— Нет.

— Какой ужас! Я до сих пор не могу прийти в себя.

У женщины был тихий, нежный голос, который очаровывал присутствующих. Она действительно была красивой и, очевидно, прекрасно знала, какое впечатление производит на мужчин.

Азимов решил быть откровенным.

— У вас живет Аршавер Степанян. Так?

— Так.

— Вы бываете с ним... вечерами?

— Он — мой любовник.

Прямолинейность женщины на мгновение выбила из колеи Азимова, неискушенного в любовных делах. Он пробормотал, как школьник, уличенный в обмане:

— Да-да!

— Вы подозреваете его в убийстве? — пришла Барина на помощь.

— Я хочу знать, где он был позавчера ночью?

— Дома.

Значит, они снова были на неправильном пути. Впрочем, Роберт Степанян мог совершить преступление без брата, один или с Носом. Интересно, удастся Лазизу еще что-нибудь узнать или не удастся? Где он сейчас? Нашел Носа или не нашел?

— Он никуда не отлучался?

— Не знаю.

— Даже так?

— Я уходила на дежурство.

Это было уже неплохо. Аршавер мог встретиться с братом и совершить с ним преступление. Жаль, конечно, что Барина уходила на дежурство и не видела, отлучался ли он ночью из дома.

— Вы никакой перемены в нем не замечаете?

Барина ответила не сразу. Она помолчала, по-видимому, пытаясь до конца осмыслить новый вопрос.

— Пожалуй, в нем что-то появилось.

— Что?

— Я не могу сказать. Это почти неуловимо. Возможно, мой брат что-нибудь скажет. Поговорите с ним.

— Он живет в этом же доме?

— Да.

Барина неожиданно метнулась к Азимову:

— Нет! Нет-нет! Аршавер не мог убить человека! Вы ошиблись! Как же так?

Дмитрий Барин тоже настороженно встретил Азимова. Его, очевидно, тоже угнетало то, что Аршавер Степанян заинтересовал милицию.

— Ничего плохого я не могу сказать о нем. Парень положительный. Свое место в жизни знает.

— Вы крепко спите?

— Когда как... Зачем вам?

— Позавчера ночью был убит Каримов.

— Слышал.

— Возможно, Аршавер выходил ночью из дома?

— Вы что? Думаете, что он убил Каримова? — у Барина покраснели глаза. Он сильно наклонился вперед и смотрел на Азимова, не отрываясь, не то со страхом, не то с недоумением.

Тимур чуть-чуть задержал ответ:

— Он мог участвовать в убийстве.

— Нет, не мог, — уверенно сказал Дмитрий. — Вас ввели в заблуждение. Впрочем, не знаю.

— Вы не ответили мне: выходил ли он позавчера ночью из дома?

— Выходил.

— Когда?

Азимов задал очередной вопрос обычным спокойным голосом, однако ему хотелось кричать: наконец-то он подошел к тому, что могло пролить свет на убийство и ограбление кассы.

— Когда? — задумался Дмитрий. — Часов в двенадцать, наверное. Не помню точно. Я уже был в постели.

— Он ничего не сказал вам?

— Нет.

— Больше вы не видели его?

— Видел.

— Когда?

— Когда?

Они дважды повторили одно и то же слово. При этом дважды посмотрели друг на друга, словно поразились чему-то. Правда, внешне снова ничем не выдали своих мыслей, только у Тимура на этот раз забилась жилка у левого глаза.

— Ну?

— Часов в пять утра.

— Вы говорили с ним?

— Нет.

— Что он делал?

— Ничего. Лежал.

— Спал?

— Наверное.

— Вы видели его утром?

— Нет.

— Как он отнесся к известию об убийстве?

— Возмущался.

— Вы знаете его брата?

— Роберта?

— Разве у него еще есть брат?

— Не слышал... Роберт был как-то у нас. Скользкий человек. По-моему, он способен совершить преступление. Есть в нем трусоватость. Может быть, я ошибаюсь? Первое впечатление не всегда бывает точным. Тем более, что у меня не было намерения понять его.

— Вы знаете, что он был судим?

— За что?

— За кражу.

— Аршавер тоже?

— Нет.

— Слава богу.

— Вас что-то пугает?

— Я боюсь за сестру. Сами посудите: не очень-то приятно оказаться сожительницей преступника. Вы ничего не говорите ей про Роберта. Она может прогнать Аршавера. У нее вспыльчивый характер.

— Как бы Аршавер сам не ушел.

— Вы все-таки считаете, что он убил Каримова?

— Я считаю, что ему все известно.

Азимов снова уклонился от прямого ответа, хотя сейчас, после того, что он узнал, у него почти не было сомнения в том, что Аршавер принимал участие в убийстве.

— Невероятно.

— Когда он появляется у сестры?

— Часов в восемь.

— Я подожду его у вас.

— Как хотите... Ужинать будете?

— Не откажусь.

Барин устало поднялся, вышел из комнаты и вскоре загремел на кухне посудой. Азимов потрогал усы и взглянул в трюмо, стоявшее почему-то у двери, неторопливо прошелся по комнате.

23

В семь часов в дом к Бариной и находившемуся в нем Азимову пришел Шаикрамов. Он, по-видимому, очень устал, однако держался бодро и буквально засыпал Тимура вопросами.

Азимов охотно отвечал, хотя после сытного ужина, он, как правило, любил помолчать.

Барин не мешал работникам милиции. Он сидел на веранде и любовался огненным закатом.

— Значит, у тебя дело на мази? — наконец пришел Шаикрамов к выводу. — Я рад.

— Почему — у меня? У нас, — поправил Азимов.

— Пусть так... Черт возьми, неужели мы сегодня закончим это дело? Непостижимо!

— Непостижимо?

— Разумеется.

— Не понимаю.

— Нелегко раскрыть такое преступление, Тимур Назарович.

— Ты что узнал о Носе?

— Считай, что майор прав. Занимаясь Носом, я остался с носом. Однако я не расстраиваюсь. Рад, что Нос оказался честным человеком. Мне было бы очень жаль, если бы оказалось наоборот. Ты знаешь, что он сказал мне?

— Что?

Шаикрамов засмеялся, по-видимому, представив на мгновение один из моментов беседы с Носом, хлопнул себя по коленям.

— Меня чуть инфаркт не хватил от его слов. «Не умеете вы работать!» Слышишь? «Мотаетесь по колхозу третий день и все без толку. За что вам только деньги платят?» Видал? Прямолинейно. Без тени страха. Нос, действительно, нос... Кстати, у него сегодня утром был один наш общий знакомый.

— Кто?

— Не догадываешься?

— Мороз? — вспомнил Азимов разговор у Голикова.

— Он. — Шаикрамов помолчал чуть-чуть, словно собираясь с мыслями. — Между прочим, они чем-то похожи друг на друга. Я не говорю о внешности, нет. У них, по-моему, одни привычки и наклонности. Оба не терпят равнодушия и бюрократизма. Оба, как говорится, режут правду-матку в глаза. Оба не лезут в карман за словом. Оба в прошлом основательно прикладывались к белой головке. Нос сейчас не пьет?

— Пьет. Изредка. Знаешь, кто заинтересовал Мороза? Депринцев.

— Почему? — удивился Шаикрамов.

— Очевидно, ему что-то стало известно. Давай сегодня съездим к нему. Так, между прочим, будто в гости, — предложил Азимов.

— Успеем? — усомнился Шаикрамов.

— Ты думаешь, что Аршавер задержится?

— Может быть, — согласился Шаикрамов. — Это я так... Извини. Очевидно, все-таки Депринцев замешан в этом деле. Возможно, даже он принимал участие в этих преступлениях. Рука у него нечистая. Ты знаком с делом об убийстве Василия Войтюка?

— Знаком.

— Такие, брат, дела. Панченко не видел?

— Нет.

— Неладно получилось у него с Примовым, — помолчал еще немного Лазиз. — Не мог старик совершить тяжкое преступление. Никак не мог. Я уверен... Что будем делать?

— Ждать Аршавера, — сказал Тимур.

— Это само собой разумеется. Будем брать?

— Увидим.

— Может быть, он не придет?

— Может быть.

— Послушай, давай сделаем так. Ты жди, я поеду в гостиницу, к Роберту. Возможно, он попытается удрать. Это дело надо предупредить.

— Только будь осторожен.

— Не беспокойся. Ты, между прочим, тоже не лови галок.

— Я не один.

— Не один?

— Со мной Барины.

— Думаешь, они помогут тебе?

— Конечно.

— Ни пуха ни пера, как говорится. Встретимся в отделе. Хорошо? Я на всякий случай пришлю тебе участкового Сабирова.

Лазиз будто вылетел из комнаты. Через минуту его гибкая атлетическая фигура промелькнула у окна и исчезла за деревьями, которые почти вплотную подходили к дому, защищая его от холода и зноя.

«Метеор», — с любовью подумал Тимур, вспомнив, как это слово произнес Зафар, когда Лазиз убежал за Примовым.

На веранде загремел ведром Барин.

Азимов неторопливо поднялся и пошел к нему.

— У вас есть шахматы?

— Сыграем? — тотчас оживился Дмитрий.

— Сыграем.

— Отлично!

— Давай, — сказал Тимур.

Лида Барина подсела к мужчинам в девятом часу. Она долго, не шевелясь, следила за игрой большими задумчивыми глазами, однако, судя по всему, ничего не видела.

24

Аршавер Степанян появился перед утром. Он был пьян и, увидев в комнате Тимура, разразился потоком отборной матерщины.

— Заткнись! — крикнул Барин.

— Что? Ты запрещаешь мне говорить? Да? Лидуха, ты тоже запрещаешь? Значит, я вам не нужен? Да? Не нужен?

Лида кивнула на Тимура:

— Он из уголовного розыска.

— Из... уголовного розыска?

Должно быть, Аршавер частично отрезвел. Он замер посредине комнаты и внимательно посмотрел на Тимура. В его остановившихся глазах заметался неприкрытый страх.

— Здесь расскажете все или поедем в отдел? — спросил Азимов.

— Я не понимаю вас.

— Жаль.

— Что поделаешь: дефект извилин.

Азимов повернулся к Бариным:

— Оставьте нас.

Лида вздрогнула, будто перед ней неожиданно появилась пропасть, прижала руки к груди и, сильно склонив голову, вышла.

Дмитрий бросил Аршаверу:

— Если виноват, не крути! Понял?

— Понял, — автоматически повторил Степанян.

— Я буду у себя, Тимур.

— Хорошо, Дмитрий.

Барин вышел.

Азимов жестом указал на стул. Аршавер сел, сжал ладонями голову, закачался из стороны в сторону.

— Где вы были?

— Гулял, — не сразу ответил Аршавер.

— С кем?

— С друзьями.

— У кого? Только прошу вас, не вздумайте меня обманывать. Это к хорошему не приведет. Я все равно узнаю правду. Поняли? Итак, у кого?

— У брата.

— В гостинице?

— Нет, у его знакомой.

— Как ее фамилия?

— Не знаю.

— Не знаете или не хотите говорить?

— Не знаю. Он недавно познакомился с ней. Ее зовут Сонькой. Живет одна. В частном доме. Недалеко от гостиницы.

— Перечислите друзей.

— Зачем? — тупо уставился Аршавер в пол. — Впрочем, пожалуйста. Сабир Якубов, Сергей Смирнов, Вано Георгадзе, Адыл Гулямов... Хватит? Или еще?

— Перечислите всех! Я хочу знать, где вы провели ночь?

— У знакомой брата. Разве вы не слышали? — Аршавер попытался встать, однако не смог. — Лидка! Где ты? Приготовь нам что-нибудь! Слышишь?

— Не кричите. Она не придет.

— П-почему н-не п-придет? К-кто т-ты такой?

— В честь чего ваш брат устроил гулянку?

— Как это — в честь чего? У него позавчера... нет, послепозавчера... б-была получка. Разве мы не имеем права повеселиться?

— Имеете. Вы много получаете в месяц?

— Много.

— Все-таки?

— Семьсот-восемьсот.

— Много.

— Нет, вы неверно поняли меня. Это я с братом столько получаю. Один столько не заработаешь. Жилы тонковаты.

— Расходы большие?

— Немалые.

— Сколько пропили сегодня?

— Рублей сто, наверное.

— Значит, вас было человек десять-пятнадцать?

— Не считал.

— Вы часто так собираетесь?

— Почти каждую неделю.

— На это нужно много денег.

— Лидка, где ты?! — снова закричал Аршавер. — Сообрази нам что-нибудь... Значит, ты из милиции? — обратился он тут же к Азимову, должно быть, забыв о том, что только что звал Барину.

— Из милиции, — терпеливо повторил Тимур.

— Что тебе надо?

— Я пришел узнать, куда вы с Робертом дели деньги, которые украли из колхозной кассы?

— Из какой кассы? Из колхозной? Ты брось! Это, где кто-то убил... того... что ли? Лидка!

Вошла Барина.

— Нализался? — Она повернулась к Азимову и обреченно улыбнулась. — Пожалуйста, оставьте его. Все равно сейчас вы ничего не добьетесь. Видите, какой он.

Аршавер поднялся, подошел к Бариной, попытался обнять:

— Лидок, д-дай я тебя поцелую. Ты — мировая баба! Клянусь!

— Иди спать.

— Спать? Мы сейчас будем пить. Правда, Гришка? Тебя Гришкой звать, да? — потянулся Аршавер к Тимуру. — Собственно, как ты здесь оказался? А? Скажи, как ты здесь оказался? Кто тебе нужен?

— Я приехал к тебе.

— Что же ты не знакомишься со мной? — Аршавер снова обращался к Тимуру.

Азимов решил увести его в отдел милиции, решив, что доро́гой он немного протрезвеет и сможет отвечать на вопросы вполне членораздельно.

— Поедем пить, Аршавер.

— Поедем.

— Скажите, Лида, Дмитрию, чтобы он нашел нам машину, — обратился Азимов к Бариной. — Только, пожалуйста, пусть поторопится.

25

Доро́гой, как Тимур и предполагал, Аршавер протрезвел и, должно быть, поняв, что его ожидает, умолк и не проронил ни слова, пока не был доставлен в кабинет начальника ОУР.

Зафар некоторое время занимался своими делами и не обращал внимания на прибывших. Он, по всей вероятности, плохо спал в эту ночь. Под глазами синели круги, уголки губ опустились.

— Шаикрамов еще не был? — поинтересовался Тимур. Его томило молчание Зафара. Он думал, что начальник ОУР был недоволен тем, что Аршавер Степанян еще окончательно не протрезвел. Очевидно, не нужно было сейчас привозить его в отдел.

— Был.

— Как у него дела?

— Неплохо.

Зафар отвечал, не поднимая головы, чертя красным карандашом по листу бумаги, который лежал перед ним. Аршавер рассматривал кабинет. Судя по всему, он успокоился и принимал все, что происходило, как какую-то забаву, не больше. На его тонких губах дрожала полупрезрительная улыбка.

— Что у вас в карманах?

— У меня?

— У вас.

Вопрос Зафара, должно быть, ошарашил Аршавера. Он не думал, что начальник ОУР начнет беседу таким образом.

— Ничего.

— Все-таки?

— Разная ерунда.

— Ну-ну?

— Расческа, носовой платок, сигареты, спички.

— Деньги?

— Есть.

— Сколько?

— Немного. Рубля три-четыре.

Зафар посмотрел на Тимура, сидевшего напротив Аршавера.

— Проверьте.

Аршавер вскочил.

— Не имеете права!

— Вы в милиции, — не изменил тона Зафар.

— Все равно не имеете права! Я буду жаловаться. Где ордер?

— Вас пугает обыск?

— Я протестую!

Зафар снова посмотрел на Тимура.

— Проверьте!

В карманах Аршавера, кроме перечисленных вещей, оказалось четыре пачки новеньких пятерок.

— Вы, оказывается, неискренни, — сказал Зафар. Он отложил карандаш в сторону, отодвинул туда же лист бумаги. — Откуда у вас эти деньги?

— Как — откуда? Я работаю. Получил.

— Так много?

Аршавер оглянулся, словно хотел увидеть позади поддержку, затоптался на месте, потом приблизился к столу и, не спрашивая разрешения, взял графин с водой и прямо из горлышка стал пить.

— Я обманул.

— Знаю, — сказал Зафар.

— Мне эти деньги дал брат.

— Роберт?

— Да.

— Он — миллионер?

— У него хорошая специальность. Дай бог каждому такую. Строитель. Слышите? Сейчас рабочие руки ценятся.

— Возможно вы скажете, сколько он получает в месяц?

— Семьсот рублей.

— Порядочно.

— Врет он, — не стерпел Тимур. — Послушай, Аршавер, ты же говорил мне, что вы вместе с братом получаете в месяц семьсот-восемьсот рублей.

— Вместе мы получаем тысячу двести.

— Проверим, — сказал Зафар.

— Проверяйте... Можно? — Аршавер снова посмотрел на графин с водой. — Все во рту пересохло.

— Можно.

На этот раз он выпил немного, однако с прежней жадностью.

— Я обманул.

— Ничего, — сказал Зафар.

— Эти деньги мне дал один человек.

— Кто?

— Я его не знаю. Понимаете, — быстро заговорил Аршавер, — иду я вечером по улице, думаю, что бы купить Лидке, вдруг слышу: «Молодой человек, во-от, можно вас на минутку?» Я оглядываюсь, вижу мужчину лет тридцати пяти, здорового, в коричневом плаще, подхожу к нему: «В чем дело?» Он посмотрел по сторонам, потом выхватил из кармана пистолет, направил на меня: «Деньги есть?» У меня были, говорю: «Есть». «Давай, во-от!»

— Ну?

— Ну я вытащил все, что у меня было. Он взял, посчитал, потом достал из другого кармана вот эти четыре пачки и дает мне: «Это тебе, говорит, вместо твоих старых». Я вижу, что дело так оборачивается, сказал ему, что новые еще лучше старых. Он криво улыбнулся: «Не всегда новые лучше, старик, во-от». Тут меня будто током ударило, я подумал, что он ограбил кассу и убил Каримова, поэтому говорю: «Ворованные?» «Это не твое дело», — нахмурился он. — «Вот тебе еще деньги. Спрячь. Я приду когда-нибудь к тебе. Только смотри, не проболтайся, во-от. В случае чего, говорит, я тебя всего изрешечу».

— Дальше? Что дальше?

— Я пошел домой, положил деньги в ящик с гвоздями и спрятал в кладовку, под дрова... Поедемте, увидите, что я не вру. Вообще, с какой стати мне врать? Тем более вам. Правильно?

— Роберт знает об этом случае?

— Нет. Я ничего не сказал ему.

— Почему?

— Он жадный. Еще присвоил бы деньги... Поедемте.

Зафар вскинул глаза на вытянувшегося Тимура:

— Проверьте!

26

Нос сильно пригнулся, скользнул вдоль старого глинобитного дувала, притаился. Мужчина, за которым он следил, прошел почти рядом. От него сильно несло водочным перегаром. Старый плащ был в глине. Кепка с мягким козырьком была надвинута на самые глаза. Правая штанина черных брюк, распоротая, очевидно, по шву, оголяла тонкую волосатую ногу.

«Так. Так. Вай-вай!»

Нос глядел на небольшой сверток, белевший под мышкой мужчины.

Собственно, только этот сверток и заставил его потащиться вслед за мужчиной. Он догадался, что было в этом свертке.

Стояла холодная предрассветная пора. Небо, усыпанное крупными звездами, казалось, удалялось от земли, время от времени посылая к ней своих беспечных гонцов, которые сгорали высоко в атмосфере, оставляя после себя недолгий шлейф. Луна, будто турий рог, висела на краю неба. Она слегка подрагивала, должно быть, хотела дотянуться до крошечной пылинки, белевшей над ней.

«Так. Так. Вай-вай!»

Нос повторил ничего не значащие слова с прежней интонацией и, помедлив минуту-другую, осторожно двинулся вдоль дувала. Мужчина перестал оглядываться. По-видимому, решил, что здесь, вдали от города, за ним никто не следит. Правда, иногда останавливался, поднимал голову, будто прислушивался к звукам пробуждающегося утра. У развалившегося старого строения, обнесенного ветхой стеной, остановился. Нос подумал, что он собирается в этом месте спрятать свой сверток, притаился.

«Ничего. Ничего. Ты никуда от меня не уйдешь. Никуда».

Впереди, там, где начинался мазар, закричала сова, громко захлопала крыльями и, взлетев, села на сухое дерево, стоявшее недалеко от Носа.

Мужчина обернулся, с минуту настороженно следил за птицей, будто ждал чего-то. Не дождавшись, прижал к бедру сверток и пошел к мазару. Он снова озирался по сторонам и останавливался. Потом сразу куда-то исчез, словно провалился сквозь землю.

Нос испугался. Бросился вперед, позабыв об осторожности, налетел на камень, торчавший на узкой тропинке, расшиб колено.

«Дьявол! Ну, подожди!»

Мужчина оказался в неглубокой крутой расщелине. Расщелина шла в пологий холм сначала прямо, затем короткими полукружьями. В ее конце стоял полуразвалившийся мавзолей, построенный лет триста назад. К мавзолею давно никто не ходил: вокруг него росла высокая колючая трава, едва помятая только у тропинки, уходящей в глубь мазара.

Нос настороженно следил за мужчиной из-за надгробия, лежа грудью на сырой холодной земле.

Мужчина не спешил. Оглядывал со всех сторон мавзолей, постукивал по нему. Наконец, юркнул в темный проем, зиявший внизу, из проема тотчас брызнул свет электрического фонарика.

«Порядок, — потер руки Нос. — Порядок».

Он приподнялся и, отойдя в сторону, слился со стволом огромного векового карагача.

Небо из темного постепенно стало синим, с огненными подпалинами у горизонта, откуда вот-вот должно было появиться солнце. Оно, по-видимому, сразу войдет в тучу, повисшую над городским садом. Это задержит рассвет на минуту-другую.

Мужчина вышел из пролома незаметно, будто был нематериален, так же, как и прежде, огляделся, медленно обошел мавзолей, потом вылез из расщелины, не спеша закурил и, махая руками, направился к старинной каменной арке, темневшей у входа на кладбище.

Нос не двигался до тех пор, пока мужчина не исчез. Он не стал спускаться в расщелину, не стал осматривать подвальное помещение мавзолея, потому что видел — мужчина удалился без свертка, значит, сверток остался здесь...

27

Голиков взял Тамсааре под руку, отвел в сторону, под дерево, сел с нею на скамейку, посмотрел на здание ресторана, желтевшее в конце аллеи. В третьем окне от двери темнели две, пододвинутые друг к другу, фигуры. Тамсааре невольно подалась вперед и проговорила с отчаянием, громко хрустнув всеми пальцами.

— Сергей Борисович, ну почему вы медлите? Он же может начать все сначала! Неужели вы не понимаете такой простой истины?

— Не беспокойся, Рийя, он не запьет. Я хорошо знаю его.

— Не знаете. Он еще ребенок. У него никакой воли. Уверяю вас!

— Рийя! — упрекнул Голиков.

— Вы неправильно поняли меня. Я говорю совсем о другой воле... Простите, я, кажется, говорю что-то не то... Зайдите в ресторан. Остановите его. Депринцев уже все равно ничего не добавит.

— Добавит.

— Вы уверены? Боже мой, откуда у вас эта уверенность? Депринцев — конченый человек. Это понятно даже ребенку. На что вы надеетесь, Сергей Борисович? Я боюсь за Ивана. Понимаете, боюсь.

— Подожди, Рийя.

Голиков, помимо своей воли, испытывал терпение Тамсааре.

Тамсааре неожиданно схватила Голикова за руку, сжала ее так, что он попытался высвободить руку.

— Смотрите!

По аллее в больших кирзовых сапогах шагал Нос. У него, очевидно, было отличное настроение. Он громко насвистывал какой-то мотив, широко улыбался.

— Остановится?

— Не думаю. Наверное, все в порядке. По-моему, тебе надо зайти сейчас, — Голиков кивнул на дверь ресторана. — У тебя больше шансов найти с ним общий язык. Не забывай, ты еще и красивая женщина.

Тамсааре умоляюще посмотрела на участкового:

— Не могу, Сергей Борисович.

— Можешь, Рийя, — сказал он.

Она больше не сопротивлялась, решив в конце концов, что ей, действительно, нужно зайти в ресторан. Иван может напиться.

— Не остановился, — прошептал Голиков.

Нос поспешно вошел в ресторан.

— Нашли того, кто стрелял в вас?

— Нет, Рийя.

— Это был Депринцев.

— Нет, Рийя, — повторил Голиков.

— Почему?

— Он не станет стрелять в меня. Зачем?

Тамсааре хотела сказать, что Депринцев был как раз тем человеком, который может поднять на него оружие, однако промолчала — нелегко было Голикову выслушивать версию, к которой невольно имела отношение его жена Катя...

— Сергей Борисович!

— Да, Рийя?

— Я слышала, Эргаш на свободе. Это правда?

— Правда.

— Что же получается, Сергей Борисович? Выходит, у нас можно убивать безнаказанно?

— Не фантазируй, пожалуйста. Произошло недоразумение. Мы исправим его. — Голиков нахмурился так, что брови сошлись у переносицы. — Я был в горкоме партии, у самого Ядгарова. Он пообещал разобраться во всем.

— Разберется?

— Ты что? Ядгарову не веришь?

— Ему верю. — Голос у Тамсааре стал жестким. — Не верю другим, стоящим на страже наших законов.

— Перестань, Рийя!

— Ядгаров, конечно, разберется.

Автюхович и Зафар позавчера тоже были у Ядгарова. Тоже говорили об Эргаше... Нет, правду нельзя сломать.

— Я пошла, Сергей Борисович.

— Иди, Рийя.

— Вы будете у себя?

— Да. Звони.

— Мы зайдем.

Тамсааре поднялась и неторопливо направилась к ресторану. Голиков не спускал с нее глаз, пока она не скрылась за дверью ресторана.

28

Тамсааре не сразу подошла к столу, за которым сидели Мороз, Депринцев и Нос: некоторое время постояла у входа, пытаясь унять волнение. Потом, поправив сумочку, висевшую на плече, подошла к зеркалу, потрогала кончиками пальцев брови, шагнула из вестибюля в зал.

Она сначала увидела Депринцева. Он сидел к двери лицом, положив руки на стол, сильно втянув голову в плечи. Ему что-то доказывал Нос, сидевший к двери спиной. У Носа была большая взлохмаченная грива. Он откинулся назад, словно глядел мимо Депринцева, в потолок, разрисованный прямыми синими линиями. Затем бросился в глаза Мороз — его сразу трудно было узнать. Он сидел к двери боком, у самого окна. Яркие лучи солнца, падающие сверху, будто окутывали его невидимой кисеей. Хорошо были видны только его ноги — длинные, вытянутые вперед, вдоль стола, что-то отбивающие в такт негромкой музыки, льющейся из транзистора, который стоял на подоконнике.

В зале сидело человек пятнадцать. В основном, это были молодые люди, пришедшие сюда, по-видимому, недавно. Одни из них были заняты только собой, другие с интересом посматривали по сторонам, третьи молча ели.

Тамсааре не спеша прошла между столиками и, подойдя к Морозу, опустилась на стул. Мороз, должно быть, не думал увидеть ее в ресторане, да еще в дневное время. Он некоторое время не то с недоумением, не то с восхищением глядел на нее.

— Спасибо.

Она неожиданно растерялась, задвигала стулом, сняла с плеча сумочку и снова надела. Может быть, обрадовалась, поняв, что Мороз не пьян, может быть, просто не знала, как вести себя с ним, когда рядом были чужие люди.

— Пожалуйста.

Нос перестал говорить. Он с недоумением оглядел неожиданную посетительницу, скривил тонкие, будто ниточка, губы, потянулся к рюмке с водкой.

Депринцев заулыбался, захлопал в ладоши, протянул руку над столом.

— Добро пожаловать, шахиня, во-от... Почему это вы так долго не приходили? Вот командир чуть с ума не сошел.

— Некогда было, Анатолий, — кокетливо склонила голову Тамсааре.

— На свидание ходили? А? — Депринцев снова захлопал в ладоши. — Сознавайтесь, во-от, иначе мы рассердимся. Рассердимся, правда, Иван? Нос?

Нос деланно пожал плечами:

— Я незнаком.

— Незнаком? — воскликнул Депринцев. — Как это так — незнаком? Это самая красивая женщина в Янгишахаре! Кроме того, во-от, слушай внимательно: это — самая опасная женщина в Янгишахаре. Ясно?

— Неясно, — признался Нос.

— Что тебе неясно?

— Как может один и тот же человек быть самым красивым и самым опасным?

— Темнота! — Депринцев почти лег на стол, сказал, сильно кося глаза на Тамсааре: — Дружинница! Теперь ясно?

— Теперь ясно.

— Молодец!.. Выпьем?.. Позвольте, мадам, я поухаживаю за вами? Кстати, не хотите ли экспромт? Пожалуйста, во-от, — не стал дожидаться разрешения Депринцев. —

Я третий день хожу в ударе,

все не могу в себя прийти

от вас,

шахиня Тамсааре,

о, дай припасть к твоей груди!

— Браво! — заорал Нос. — Ты, видать, того... с головой?

Депринцев перевел взгляд на Мороза, подмигнул многозначительно.

— Пожалуйста, полюбуйтесь.

Мороз покраснел, как школьник, передвинул с места на место свою тарелку, попросил:

— Брось, Анатолий!

Однако Депринцев уже оседлал своего конька. Он небрежно откинулся на спинку стула, сунул в зубы потухшую сигарету, захохотал так, что все посетители и официантки повернулись к нему.

— Брось? Почему, собственно, брось? Во-от! Наоборот, нужно говорить. Это такое дело, что...

— Брось!

— Во-о-о-от...

Фраза, которую Депринцев готов был произнести, застряла в горле. Он будто окаменел на мгновение, увидев перекошенное лицо Мороза, невольно отодвинулся вместе со стулом назад.

Нос насторожился, сцепил обеими руками кромку стола, вытянул шею.

Тамсааре побледнела. Она знала, что может произойти, если Депринцев продолжит свое дурацкое словоизлияние. Мороз не терпел, когда кто-нибудь пытался, особенно при нем, говорить о его чувствах к ней, тем более в таком тоне.

— Брось!

— В самом деле, — сказал Нос. — Неужели нам больше нечем занять досуг? Я, например, страшно люблю анекдоты. Ты рассказал бы какой-нибудь. Наверное, знаешь.

— Правильно, — поддержала Тамсааре.

Губы Депринцева дрогнули в насмешливой полупьяной улыбке, он принял прежнее положение, поправил небрежным движением галстук.

— Я, очевидно, сделал глупость? Прошу прощения, друзья, во-от. По-моему, лучше читать стихи. Хотите? Впрочем, мы еще не выпили. Прошу поднять бокалы... Поднимите, поднимите, — наклонился Депринцев к Тамсааре.

Тамсааре выпила.

Разом выпили Нос и Депринцев.

Мороз выпил не сразу: некоторое время смотрел на рюмку прищуренными глазами, словно пытался понять, как она оказалась в его руке.

В зале по-прежнему было мало людей. Правда, прежней тишины уже не было. За столиком, в углу, то и дело раздавались взрывы дружного хохота. Оживленно становилось и за столиком в середине. Два парня и две девушки, сидевшие за ним, спорили о чем-то энергично и упоенно, не сводя друг с друга оживленных глаз.

Официантки сидели у входа. Они сонно посматривали вокруг, перебрасываясь короткими фразами, неторопливо подходили к своим столикам, когда видели, что их ждут. Без особого энтузиазма принимали новые заказы, неторопливо делая какие-то пометки в своих записных книжках.

— Хороша! — щелкнул языком Депринцев.

Он закусил и с пьяной улыбкой следил за грудастой официанткой, подходившей к своим подружкам. Она знала, что нравилась ему, он вчера довольно щедро рассыпал ей комплименты, поэтому старалась держать себя так, чтобы постоянно быть у него на виду.

— Хороша? Эта? — указал Нос на тонкую стройную официантку.

— Нет. Другая.

— Ничего ты, я вижу, не смыслишь в женщинах. Лучше нашей очаровательной Тамсааре никого в городе нет. Впрочем, виноват, есть. — Нос взглянул на Тамсааре, словно попросил: не обижайся. — Знаете, кто?

— Кто? — спросил Мороз. Он почувствовал: Нос попытался направить разговор в нужное русло.

— Лида Барина.

— Не знаю. Где живет?

— В колхозе.

— Не знаю.

— Что ты вообще знаешь, — взял Депринцев графин с водкой. — Для тебя, конечно, лучше Рийи... Молчу, молчу, — отступил он, видя, как снова помрачнел Мороз. — Лида Барина — это, безусловно, кусочек, во-от. Только она не в моем вкусе.

— Ну да, не в твоем вкусе, — засмеялся Нос. — Говори да не заговаривайся. Видел, как ты ухаживал за нею, когда бывал у нас. Собственно, не ухаживал. Боялся.

— Боялся? Я?

— Ты.

— Я?

— Ты.

— Кого?

— Степаняна.

— Аршавера? Этого слизняка?

— Роберта.

— Что? Вот!

— Вот, — довольно проговорил Нос.

— Ерунда. — Депринцев наполнил свою рюмку и выпил залпом. — Ерунда. Роберт только с виду герой, на самом деле — слизняк, как и Аршавер. Я хорошо изучил его. Вместе кантовали недавно.

— По-моему, ты ошибаешься. Он способен на все, даже на мокрое дело. Думаешь, я ничего не вижу? Не гляди, что я такой. Я многое вижу и мотаю на ус. Когда-нибудь при случае все выложу. Понял? Всё. Про всех.

Депринцев вздрогнул, словно Нос решил сейчас же выложить все, что ему было известно «про всех», выпил еще одну рюмку, пьяно уставился в угол.

— Ерунда.

— Не ерунда. Хочешь секрет?

— Ну?

— Я сегодня рано утром видел его.

— Роберта?

— Да.

— Где?

— На мазаре.

— Что? — Депринцев снова держал в руке графин. — На каком мазаре?

— На каком мазаре? У нас один мазар.

— Ну?

— Не беспокойся. Ничего с ним не произошло. Он жив и здоров. Между прочим, передал тебе привет.

— Ты разговаривал с ним?

— Разумеется. — Нос взял из рук Депринцева графин, покрутил над столом, рассматривая на свет водку. — Выпьем?

— Давай.

— Мальчики, может быть, хватит? — сказала Тамсааре.

— Что ты, Рийя, — улыбнулся Мороз. — Эти мальчики могут выпить по бочке спирта и спокойно разгуливать по бревну. Пейте.

— Ты не будешь? — покосился Депринцев.

— Я уже готов.

— Врешь!

— Слабак! — махнул рукой Нос. — Разве ты не видишь? Он только кажется здоровым. Ты взгляни внутрь. Гниль. Или что-то в этом роде. Уловил?

— Да ну? — выпучил глаза Депринцев. Ему, должно быть, нравилось, что Нос так охарактеризовал Мороза. — Дела! Клянусь всеми святыми. Во-от!

— Сель ави. Такова жизнь, как говорят французы, — сказал Нос.

Депринцев посмотрел на Тамсааре.

— Вы тоже не будете пить?

— Разве ты видел в Янгишахаре пьяных женщин? — прищурилась Тамсааре. — Пейте сами, если хотите.

— Ладно. Давай. Во-от.

Депринцев протянул Носу рюмку. Нос наполнил ее до краев, налил себе и, поставив графин, потянулся к Депринцеву.

— Давай.

Тамсааре взглянула на Мороза. Он сидел свободно, развалясь на стуле, следя настороженными глазами за Депринцевым. Она знала, что ему нужно напоить Депринцева. Вчера почти ничего не удалось добиться от него. Однако никак не могла примириться с необходимостью такого поступка. Пьяный всегда вызывал в ней жгучее отвращение.

— Слушай, — наклонился Нос к Депринцеву, — чем это ты так рассердил Роберта? Человек прямо рвет и мечет!

— Я? Рассердил? — перестал жевать Депринцев.

— Не я же!

— Ничем.

— Заливай.

— Клянусь, во-от.

— Слушай, он говорил о каких-то деньгах, которые дал тебе.

— Мне? — Депринцев деланно расхохотался. — Зачем мне деньги, скажи, пожалуйста, во-от. У меня своих куры не клюют. Я — поэт. Понятно. Мне за одну строчку пять рублей государство бросает. Иногда — больше... Дал мне деньги. Меценат какой выискался.

— Кто меценат? Роберт? — спросил Нос.

— Темнота... Давай выпьем.

— Вы же напьетесь, — сказала Тамсааре.

— Не мешайте, — бросил Депринцев.

— В самом деле, — поддержал Мороз Носа и Депринцева.

— Не беспокойся... Знаешь что? Ты лучше иди. Прогуляйся. Тебе, пожалуй, вредно сидеть за одним столом с нами.

— Верно, во-от, — исподлобья взглянул Депринцев. — Иди. Не бабье дело в мужской разговор ввязываться.

— Да?

Тамсааре вспыхнула, вскочила и, ничего не говоря, выбежала из зала. Мороз проводил ее недоуменным взглядом, не поняв: играла она или нет, потом медленно поднялся, сказал извиняющимся голосом:

— Я сейчас. Подождите.

Некоторое время за столом было тихо. Депринцев и Нос смотрели на двери, за которыми скрылись Тамсааре и Мороз.

— Втюрился, — наконец констатировал Депринцев.

— Между прочим, — сказал Нос, когда рюмки снова были пусты, — у этого твоего «слизняка» хватка волчья. Ловко он это дело обтяпал. Не подкопаешься.

— К-какое д-дело?

— Будто не знаешь? Я говорю об убийстве и ог...

— Тссс, — зашипел Депринцев. — Нашел место? Рехнулся, что ли? Ты бы еще ляпнул это при них. — Он с опаской кивнул на двери. — Представляешь, сколько было бы шума? Они сразу побежали бы к своему Голикову.

— Это кто такой?

— Да ты что, с луны свалился? Голикова не знаешь? Его тут каждая собака знает. Участковый.

— Участковый, — пренебрежительно произнес Нос. — Я думал: начальник уголовного розыска. Не дрейфь!

— Мне нечего дрейфить, — пьяно напыжился Депринцев. — Я чист, как стеклышко. По крайней мере, против меня улик нет. Дошло? Во-от. Роберт — гад. А-а-а-а... Я вижу, все вы одним миром мазаны. Не можете пить по-настоящему. Только хвастаетесь.

Депринцев взял графин, вылил все, что оставалось в графине, в стакан, выпил, осовело взглянул вокруг, рухнул на пол, как мешок.

Нос поднялся.

Через некоторое время в зал вошли два милиционера. Они молча подошли к Депринцеву, взяли под руки и, вытащив на улицу, положили в крытую машину с красным крестом на борту.

29

Зафар с интересом посматривал на Голикова. Он неоднократно встречался с участковым, хорошо знал его привычки и наклонности.

— Как рана?

— Пустяки. Зажила. Наверное, мой доброжелатель не отличается особой меткостью?

— Может быть, наоборот?

— Не понимаю?

— Зачем ему убивать вас? За это, как говорится, по головке не погладят. Не лучше ли предположить так: выстрел потребовался для отвода глаз от более тяжкого преступления.

— От... убийства?

— Возможно. — Зафар постучал карандашом по настольному стеклу, помолчал немного, словно решал, говорить то, ради чего, собственно, и попросил Голикова зайти. — Депринцев может совершить преступление?

— Не думаю. Кроме того, прошу, увольте меня от решения этого вопроса. Я, очевидно, не смогу быть объективным. Депринцев — бывший муж моей Кати, моей жены.

Вошел Шаикрамов.

— Все в порядке, товарищ майор.

— Получил? — так и подался вперед Зафар.

— Нет.

— Ты во все издательства звонил?

— Да.

— Не мог ли он заключить договор в другой республике или, скажем, в Москве?

— Вы говорите о Депринцеве?

— О нем, — ответил Зафар.

— Вы зря беспокоите издательских работников. Никто никогда не возьмет его примитивные стихи в печать. Деньги дал ему Роберт Степанян.

— Правильно, — поддержал Шаикрамов.

— Кстати, где он?

— Степанян? У Панченко.

— Тимур еще не вернулся?

— Нет.

— Пригласите Депринцева.

— Хорошо.

Шаикрамов вышел.

Зафар прошелся по кабинету, постоял немного у окна, глядя на облака, застывшие вдали, за редкими деревьями, затем повернулся к Голикову.

— Если бы я вас пригласил работать к себе?

— Меня?

— Да. Вы прекрасно знаете город. У вас хорошее оперативное чутье. Не век же вам быть участковым. Плохой тот солдат, который не мечтает стать генералом, — улыбнулся Зафар.

— Надо подумать.

— Подумайте, подумайте... Мороз мог бы заменить вас. Знаете, я однажды присутствовал на заседании штаба. Любопытно, весьма любопытно. Я не спешу с ответом, дорогой, ты подумай, — перешел Зафар на «ты». — У нас достаточно времени впереди. Кстати, подполковник не против.

— Вы Лазиза пригласите в ОУР.

— Пригласил.

— Обрадовался?

— Опечалился.

— Серьезно?

— Подполковник против.

— Ясно.

— Ничего, — снова прошелся по кабинету Зафар. — Ничего. Подполковник поддержит меня. Я уверен. Можешь не сомневаться.

Открылась дверь.

— Можно?

На пороге показался Депринцев. Он был помят, страшно бледен. Волосы, будто клочья, прикрывали лоб.

— Войдите, — сказал Зафар.

— Здравствуйте, во-от.

— Здравствуй. Проходи. Садись.

Депринцев увидел Голикова, слабо улыбнулся ему, словно попросил прощения за то, что по-прежнему причинял хлопоты.

— Вы тоже здесь?

— Отдохнул? — спросил Зафар.

— Во-от.

— Садись. Садись, садись. Думаю, что разговор у нас будет долгий. Устанешь.

— Ладно, — Депринцев сел, беспомощно огляделся, нервно потрогал запекшиеся губы. — Воды можно?

— Можно.

Зафар взял с тумбочки графин, наполнил стакан, протянул Депринцеву.

Депринцев взял, поднес ко рту и отстранил: рука предательски дрогнула, вода выплеснулась из стакана, залила грудь.

— Где вы были в субботу ночью? — Зафар перешел на «вы».

— Не знаю. Где-нибудь валялся.

— Вы были пьяны?

— Я не бываю трезвым.

— Никогда?

— За исключением вот таких случаев.

— Почему вы пьете?

— Потому, что мои так называемые коллеги не дают мне ходу. Захватили всю власть в свои руки и делают, что хотят. Я не могу видеть их тупые морды. Между прочим, я не один. Нас много таких. Униженных и оскорбленных. Я еще и поэт. Не верите? Не надо. Другие верят.

— Те, что финансируют ваше существование?

— Никто не финансирует меня.

— На какие же средства вы живете?

— Продаю стихи.

— Кому?

— Кому придется.

— У нас есть частные издательства?

— Это как хотите, так и понимайте.

Голиков не принимал участия в разговоре. Порой ему хотелось встать и выйти из комнаты, зайти в дежурную комнату к Лазизу, поболтать с ним о каких-нибудь пустяках.

Депринцев облизывал белым языком сухие потрескавшиеся губы, с жадностью посматривал на стакан с водой, то и дело вытирал грязным платком вспотевшее лицо. Затем схватил стакан, опрокинул трясущимися руками в рот, облегченно вздохнул.

— Давайте, Депринцев, поговорим, как мужчина с мужчиной.

— Давайте, начальник.

— В субботу ночью вы были в колхозе «Ударник».

— Допустим.

— В субботу ночью один человек вручил вам приличную сумму денег.

— Та-ак.

— В субботу ночью этот человек убил сторожа Каримова.

— В-вот.

— В субботу ночью этот человек ограбил колхозную кассу.

— Интересно.

— Скажите, какие обязанности выполняли вы в это время?

— Вы берете меня на мушку?

— Бросьте, Депринцев, вы же умный человек... Не разочаровывайте меня. Кто этот человек?

— Роберт...

— Степанян? Спасибо. Какие обязанности вы выполняли?

— Так. Никаких. Бродил по колхозу. Задирался. Пил.

— Кто был с Робертом Степаняном?

— Наверное, брат.

— Почему — наверное?

— Похож на него.

— Вы все сказали?

— Все.

— Мы нашли у вас сто рублей.

— Так мало? — удивленно протянул Депринцев. — Неужели я за два дня размотал полтыщи? Странно.

— Подумайте.

Депринцев откинулся на спинку стула, долго морщил лоб, глядя перед собой, шептал что-то, два раза приподнимался и снова садился.

— Я больше ста рублей не мог потратить.

— У вас было пятьсот рублей?

— Да.

— Может быть, потеряли?

— Исключено.

— Значит, кто-то вытащил?

Депринцев метнулся к Зафару:

— Роберт?

— Или Аршавер?

— Нет, он... Сволочь! Он! Не сомневайтесь! Он все жилы вытянул у меня. Теперь здесь покоя не дает. Избавьте меня от него. Я, понимаете, хотел начать другую жизнь, да во-от не вышло. Снова запутался. Я ведь любил Катю. Вот какие стихи написал ей ко дню рождения.

Я любил тебя, может быть, разно,

может быть, иногда презирал —

вел себя до того безобразно,

что по году покоя не знал.

Без стука вошел Азимов. Он с порога хотел что-то сказать, однако промолчал, взглянув на Зафара. Зафар подался вперед над столом, приложив палец к губам.

Голиков, кажется, не заметил Азимова. У него было строгое нахмуренное лицо. Он положил руки на колени.

Депринцев читал:

С днем рожденья, мой друг!

С днем рожденья!

Много горя тебе причиня,

я с большим беспокойным волненьем

поздравляю сегодня тебя.

Долго никто не нарушал тишины. Получилось так, что Депринцев, сам того не зная, прочел стихотворение тем, кого любовь не баловала в жизни. Азимов сказал:

— Как же это ты, Анатолий, поднял руку на человека? Ты — все-таки поэт!

Депринцев медленно повернул голову к Азимову.

— Что?

— Ты ранил товарища Голикова.

— Сергея? — испуганно отшатнулся Депринцев к стене. — Нет! Не я. Верьте мне, верьте!

— Кто? — одними губами спросил Зафар.

— Не знаю. Может быть, он?

— Роберт?

— Да.

— Почему ты так думаешь?

Депринцев пожал плечами.

— Ладно. Иди в дежурную комнату. Отдохни. Я позову тебя.

30

В кабинет ворвался яркий луч света, лег широкой полосой на стол, запутался в стекле. Зафар оглянулся — в окне голубело небо. Тучи стояли низко, у самого горизонта, сдавленные с двух сторон высокими зданиями.

— Я пойду тоже.

— Хорошо.

Голиков не простился, возможно, собирался еще зайти.

Азимов проговорил:

— М-мда.

Зафар широко распахнул ставни — в кабинет ворвался холодный воздух, выветрил запах сивухи, оставленный Депринцевым.

— Чем порадуешь?

— Ничем.

— Не нашли деньги?

— Нет.

— Не беспокойся. Все в порядке. Где Аршавер?

— У Цоя.

— Давай его сюда.

— Есть.

Степанян сильно осунулся, потемнел, стал будто ниже ростом. Под глазами резче обозначились синие круги.

— Где же деньги?

Зафар задал вопрос тихо, словно боялся вспугнуть луч света, улегшийся на столе. Аршавер заговорил громко, с надрывом, не спуская глаз с Зафара.

— Не думайте, что я обманул вас. Я говорю правду. Ящик из-под гвоздей на месте. Черт его знает, что произошло! О деньгах никто не знал.

— Возможно, все-таки кто-нибудь знал?

— Нет, — замотал головой Степанян. — Никто, кроме меня, не знал об этих деньгах.

— Значит, вы обманули нас.

— Я не обманул вас.

— Значит, кто-то обманул вас.

— Меня?

— Да.

— Вы шутите?

— Нет.

— Кто меня мог обмануть?

— Подумайте.

Аршавер закрутил головой — остановил взгляд на Тимуре, словно попросил его помочь вывести из затруднительного положения. Тимур прищурился, дотронулся легонько до усов.

Зафар спросил:

— Ну?

— Вы ошибаетесь: меня никто не мог обмануть.

— У вас есть брат?

— Есть.

— Вы верите ему?

— Как самому себе. Вы думаете, что он взял деньги? Этого не может быть!

— Почему?

— Я спрятал деньги один. Ему ничего не было известно.

— Вы могли бы узнать человека, который дал вам эти деньги?

— Конечно. Я за версту узна́ю его. Из-за него мне приходится терпеть эти лишения. Вы уже поймали его?

— Поймали.

— Здорово! Сознался?

— Сознался.

— Здорово, — повторил Аршавер. Его лицо порозовело.

— Хотите поговорить с ним?

— Особого желанья нет. Он возвратил деньги?

— Вы считаете, что он побывал у вас в кладовке?

— Вы не считаете так?

— Мы считаем, что у вас в кладовке побывал другой человек.

— Кто?

— Роберт.

— Опять вы за свое!

— Давайте закончим наш затянувшийся разговор, — подошел Зафар к Степаняну. — Деньги взял ваш брат. Ему хорошо было известно, где вы спрятали их. Знаете, где они теперь?

— Где? — машинально спросил Аршавер.

— На кладбище.

— На кла-адби-ище-е?

— Удивлены? — Зафар почувствовал, наступил момент, когда можно вырвать у Степаняна признание, поэтому сказал то главное, к чему вел его. — Мы узнали также, что вам никто не угрожал и не просил вас спрятать деньги. Эти деньги вы взяли с Робертом из колхозной кассы.

Степанян вздрогнул, словно услышал за собой выстрел, попятился назад, со стулом, к двери.

— Нет!

— Вы взяли с братом деньги из колхозной кассы, вы убили Каримова, Аршавер!

— Не-ет!

— Вы!

Степанян внезапно сжался. На его перекошенных губах, покрытых белым налетом, застыл отчаянный крик.

31

Кажется, дело подошло к концу. Те точки над «и», которые необходимо было поставить во время следствия, твердо покоились на своих местах. Правда, Роберт Степанян еще мог перепутать карты и оттянуть на время неизбежный конец завершающегося следствия.

Зафар был готов к любым неожиданностям. Тем не менее в этом варианте он не видел подвоха. Хотя и полностью не отвергал возможности такового: у преступника, каким бы он ни был, старым или молодым, опытным или неопытным, всегда имелась в запасе какая-нибудь пакость.

Роберт Степанян быстро окинул кабинет узкими, близко посаженными глазами, задержал взгляд на Зафаре, широко расставил ноги.

Азимов невольно подался вперед, поняв, что предстоит нелегкий поединок. Он, казалось, возмужал, во всяком случае, глядя на него, нельзя было сказать, что ему всего двадцать четыре года.

— Садитесь

— Благодарю.

Роберт вытащил из кармана пиджака носовой платок, неторопливо вытер лицо и руки, взял стул, на который указал Зафар, поставил к стене и сел с величайшей осторожностью, словно боялся, что стул не выдержит.

— Я вас слушаю.

Зафар приступил к допросу не сразу — решил парализовать Степаняна его же методом: медлительностью и недоверием. Он задал свой вопрос только после того, как Роберт снова напомнил о себе.

— Я вас слушаю.

— Ку́рите?

— Что вам нужно?

— У вас есть брат?

Роберт не успел ответить — зазвенел внутренний телефон. Зафар взял трубку, неторопливо поднес к уху.

— Товарищ майор?

Говорил Шаикрамов. Зафар узнал его и попросил зайти в кабинет.

— Вы уже допросили Роберта Степаняна?

— Нет еще.

— Бегу. Кстати, тут вам письмо из Ташкента.

— Неси.

Шаикрамов появился почти тут же, словно стоял за дверью. Он молча прошел вперед и положил перед Зафаром розовый конверт с несколькими марками.

«От Башорат? Странно!»

Зафар взял конверт, повертел в руках, однако распечатывать не стал — обратился к Степаняну с прежним вопросом:

— Итак, у вас есть брат?

Губы Степаняна скривились в полупрезрительной улыбке.

— Есть.

— Как его звать?

— Аршавер.

— Вы вчера встречались с ним?

— Встречался.

— Когда? Где?

— Днем. На работе.

— Вечером не встречались?

— Вечером ко мне пришел вот он, — кивнул Роберт на Шаикрамова. — Между прочим, научите своих сотрудников разговаривать с людьми вежливо.

Лазиз проговорил спокойно:

— Может, скажете, в чем проявилась невежливость моего сотрудника? — Зафар сделал ударение на слове «моего», будто всерьез принял обвинение.

— В чем? — Роберт прищурился еще сильнее. — Во-первых, в том, что пришел без разрешения, во-вторых, в том, что мучил меня весь вечер своими дурацкими вопросами, в-третьих, в том, что притащил сюда. Впрочем, сюда я пришел бы и сам. Не мог спокойно жить, не выяснив наших отношений.

— Даже так? — сказал Лазиз.

Зафар продолжал допрос:

— Значит, вчера вечером вы никуда не ходили?

— Это ясно, как дважды два, — развалился на стуле Роберт. — Вы могли бы даже не задавать этот вопрос.

— Аршавер сказал, что вчера вечером гулял с вами у одной вашей знакомой.

— Мальчишка, — скривился Роберт.

— Вы намного старше его?

— Это не имеет значения. Что он еще сказал?

— Сказал, что вы дали ему деньги.

— Какие?

— Свои.

— Сколько?

— Четыреста рублей.

— Еще что?

— Может быть, вы сами ответите на этот вопрос?

— Я не прорицатель.

— Не нужно быть прорицателем, когда знаешь, что может сказать брат, который еще не научился по-настоящему лгать.

— Я, по-вашему, лгу?

— Думаю, что это вам лучше известно. — Зафар молча перелистал документы, лежащие в тонкой папке, перевел взгляд на Роберта.

— Итак, вы хотите знать, что сказал Аршавер?

— Да.

Роберт внешне почти ничем не выдавал своего состояния. Судя по всему, ему неоднократно приходилось беседовать с работниками милиции, и он умел сдерживать себя, когда это было необходимо.

— Аршавер сказал, где вы были ночью четыре дня назад.

— Интересно.

— Разумеется... Сказал он также, что вы делали прошедшей ночью и как договорились вести себя, если мы заинтересуемся вами.

— Мне кажется, что вы хотите пришить мне чужое дело? — Роберт неестественно громко рассмеялся. — У вас ничего не выйдет, начальник. Я тоже кое-что знаю и кое-где побывал.

— В тюрьме тоже?

Роберт сорвался с места:

— Хватит! Я протестую!

— Садитесь, Степанян, — сказал Зафар. — Поберегите нервы. Вы должны хорошо знать: нас криком не возьмешь. За что вы отбывали наказание?

— Ни за что!

— Все-таки?

— За кражу.

— Может, за ограбление кассы?

— Да! Да-да! Что вы хотите от меня? Что? — Роберт снова рванулся к письменному столу, за которым сидел Зафар. — Я ни в чем не виноват! Всё!

— Где ломик?

— К-какой ломик?

— Которым вы открывали двери и взломали сейф?

— Я-ясно. — Роберт снова развалился на стуле. — Вы подозреваете меня в убийстве сторожа Каримова. Мне бы нужно было догадаться еще вчера, когда ко мне пожаловал ваш сотрудник. Наверное, вы здорово измельчали, если прибегаете к избитому приему, терроризируя тех, кто отбывал наказание. Ничего у вас не выйдет, говорю вам еще раз.

— Где все-таки ломик?

— Нет у меня никакого ломика.

— Итак?

Зафар вышел из-за стола, остановился перед Степаняном, поймал мечущийся взгляд.

— Вас видели с ломиком.

— Кто?

— Работники гостиницы.

Роберт хлопнул по коленям ладонями и захохотал, наклонившись вперед так, что едва не задел головой за край стола.

— Я так и думал, что вы будете расспрашивать обо мне всех, с кем я встречался. Не было у меня никакого ломика. Вас ввели в заблуждение. Вернее, я ввел в заблуждение ваших стукачей. Нет, это чертовски забавно. Они подумали, что я приносил в номер ломик. Это был обыкновенный резиновый жгут.

— Да?

— Не верите?

— Не кривляйтесь, Степанян, это все равно не поможет вам, — Зафар возвратился на место. — У нас есть улики, изобличающие вас.

— Липовые?

— Настоящие.

— Предъявите!

— Потерпите немного.

— Потерплю. Курить можно?

— Кури́те.

— Благодарю.

Роберт достал сигарету из портсигара, который вертел в руках, театрально похлопал по карманам, морща высокий лоб. Зафар кивнул на зажигалку, лежащую на столе.

— Берите.

— Вы очень любезны.

Лазиз тоже закурил.

Кабинет наполнился густым сизым дымом.

Зафар поднял телефонную трубку и попросил НТО.

— Слушаю, — послышался в трубке хрипловатый голос.

— Цой? Отпечатки готовы? Принесите, пожалуйста.

Цой зашел минуты через три с небольшой коричневой папкой. Он развернул ее перед Зафаром, искоса поглядывая на Степаняна.

Зафар взял первый лист. На нем ясно выделялись отпечатки пальцев. Они были сняты с колхозного сейфа и с бутылки, за которую брался Роберт. Зафар сразу отметил, что отпечатки принадлежат одному и тому же человеку. Впрочем, это мог легко увидеть даже не специалист, так четко была воспроизведена каждая линия.

Роберт по-прежнему внешне ничем не выдавал своего волнения. Он все так же самоуверенно посматривал по сторонам.

— Где вы были вчера ночью? Вас не было в гостинице.

— Есть свидетели?

— Есть. Вечером, разумеется, вы никуда не уходили. Были на виду у всех. Ночью же... Возможно, вы сами скажете, где были?

— Я уже сказал.

— Вы были на кладбище.

— Где-где? На кладбище? — Роберт снова захохотал. — Интересно, что я там делал? Беседовал с мертвецами?

Зафар быстро вытащил из сейфа небольшой сверток и положил на стол, глядя на Степаняна:

— Ваш?

Роберт рванулся к столу, стиснул зубы так, что под скулами вздулись огромные желваки, медленно принял прежнее положение.

— Вы хотите отдать мне этот сверток?

— Буду откровенным: не хочу, — сказал Зафар. — Я хочу только, чтобы вы подтвердили, что он — ваш.

— К сожалению, я не могу сделать этого. Не обессудьте, пожалуйста. С некоторых пор у меня отпала охота присваивать чужие вещи, даже если они имеют определенный ценный вес.

— Вас вчера видел с этим свертком один человек.

— Кто?

— Нос.

Роберт снова выдал себя — рванулся к столу:

— Нос?

— Да.

— Чепуха!

— Я устрою вам свидание.

— Сделайте одолжение. Только прошу вас, сначала сводите его в баню, иначе я не могу быть с ним в одном месте. Вам, конечно, не привыкать, как говорится. Милиция!

Зафар не успел ответить — Лазиз подскочил к Роберту, рывком поднял его со стула, бросил в лицо, с отвращением:

— Мы сначала тебя помоем, гад!

Степанян оторопело заморгал глазами.

— Что вы, что вы, я ничего. К слову пришлось.

Шаикрамов отвернулся — устало возвратился к Азимову. Тимур молча подбодрил его, указал глазами на стул.

Зафар не думал, что Лазиз сорвется, поэтому не сразу продолжил допрос, мысленно осуждая Шаикрамова.

— Итак, Нос видел вас с этим свертком.

— Где?

— На кладбище.

— Ловко! — К Роберту возвратилась прежняя самоуверенность. — Сначала вы спросили, что я делал на кладбище, потом — мой ли это сверток, потом вы стали утверждать, что Нос видел меня с этим свертком, теперь я, наконец, узнал, где он видел меня. Интересно, что я делал с этим свертком на кладбище? Возможно, вы ответите мне на этот вопрос?

— Пожалуйста.

— Благодарю.

— Вы прятали на кладбище деньги, которые взяли из колхозной кассы четыре дня назад.

Роберт болезненно сморщился:

— Дальше можете не продолжать... Неужели вы думаете, что кто-нибудь поверит этой вашей сказочке? Неужели вы считаете, что Нос имеет право давать свидетельские показания? Это подонок. Пьяница.

Зафар не возмутился. Он часто допрашивал преступников, хорошо изучил финты этих «законников».

Шаикрамов кипел от возмущения. Он снова то и дело вскакивал, правда, больше не прерывал допроса, не подходил к Степаняну.

— У нас есть, Степанян, еще один свидетель.

— Кто?

— Ваш брат.

— Аршавер? Какой же он свидетель, если сам...

— Ну-ну, договаривайте, — попросил Зафар. — Если сам — что? Вместе с вами совершал преступления? Так?

— Не ловите на слове.

Зафар покопался в папке, которую принес Цой, посмотрел на Роберта, настороженно застывшего на стуле.

— Подойдите сюда.

— Зачем?

— Подойдите, подойдите. Не стесняйтесь.

— Ну? — недовольно проговорил Роберт. Он встал, вяло приблизился к Зафару.

— Видите? — кивнул Зафар на лист бумаги с отпечатками пальцев.

— Что?

— Не узнаёте? Мы не так наивны, Степанян, как вам кажется. Мы имеем веские улики, доказывающие вашу виновность в совершении нескольких преступлений. Убийство сторожа — раз, — вышел Зафар из-за стола. — Ограбление колхозной кассы — два. Ранение участкового уполномоченного — три.

— Нет, это не я ранил его, не я!

— Вы, Степанян, бросьте притворяться, — повторил Зафар. — Мы не приняли версию, которую вы старались навязать нам... Анатолий Депринцев, разумеется, будет наказан. Он был связан с вами, очевидно, знал о всех ваших делах. Ему следовало бы своевременно сообщить нам об этом.

— У него не было времени, — засмеялся Шаикрамов.

Азимов с недоумением посмотрел на него.

— Нужно было сначала пропить деньги. Меценат мог в любой момент залезть в карман. Кстати, что заставило вас изъять у этого подопытного деньги? Жадность или новый тактический ход?

Роберт не ответил.

32

«...Так у нас все в порядке. Особых изменений нет. Седых остепенился. Не знаю, надолго ли? Порой мне становится жалко его. Нам, очевидно, нельзя до конца понять старших. Мы все время что-то ищем в них. Что? Может быть, хотим, чтобы они, как и мы, лихо отбивали ча-ча-ча? Или подчинялись нам?

Тимур по-прежнему работает в уголовном розыске города. Сейчас в отпуске. Уехал, кажется, домой, к родителям.

На днях у нас был полковник Розыков. Мы сейчас расследуем одно запутанное дело. Собственно, суть не в этом. Он тепло отозвался о Тимуре. Будто у него настоящий оперативный нюх или что-то в этом роде. Тут без тебя в городе было совершено несколько магазинных краж, занимались гумовцы[2], в том числе и Тимур.

Сам, как всегда, отечески суров и бодр. Он чем-то напоминает мне моего отца. Порой кажется, что я знаю его с детства.

Вчера ездила на кладбище. Была на могиле Наташи.

Как ты? Трудишься? Черкни несколько слов. Я до сих пор не верю, что ты уехал от нас. Каждый день, приходя в отдел, жду тебя. Это тоже, наверное, глупо?

Будь счастлив. Башорат».

«Башорат. Башорат».

Зафар сложил вчетверо тетрадный лист, исписанный крупным ровным почерком, вложил в конверт, несколько минут сидел молча, глядя перед собой задумчивыми глазами.

Он находился один в кабинете.

Был час заката. Солнце, опалив пожаром грани черных туч, смотрело в окна из-за негустых деревьев. В воздухе плавали огненные пылинки. Двери, казалось, вот-вот вспыхнут жарким пламенем.

Зазвенел телефон.

— Говорит Автюхович. Вы свободны?

— Да.

— Зайдите, пожалуйста, ко мне.

— Есть.

Зафар осторожно положил трубку на рычаг телефона, спрятал письмо во внутренний карман пиджака, шагнул в огонь, бушевавший у двери.

— Башорат. Башорат.

Дверь легко подалась вперед. Из коридора в кабинет хлынула полутьма. Зафар вошел в нее и снова, должно быть, машинально повторил имя далекой сотрудницы...

1964 г.

Перед вторым ударом