Обжалованию не подлежит — страница 2 из 3

1

Полковник Розыков вышел из-за стола, пожал капитану Джаббарову руку, горячо сказал:

— Счастливого пути, Касым Гулямович!

— Спасибо, Якуб Розыкович!

— Только чур: не забывай о нас. Пиши сразу, как только приедешь в Москву. Кариму берешь с собой?

— Беру. Она у меня еще нигде не была. Прямо, как дикарка.

Розыков еще раз пожал руку Джаббарову, дошел с ним до двери.

— О работе пока забудь. Отдыхай. Передай Кариме поклон.

Джаббаров вышел из кабинета начальника ОУР и неожиданно почувствовал, что никуда ехать ему не хочется. Домой не пошел — повернул в коридор, чтобы зайти проститься с товарищами.

Азимов радостно улыбнулся, увидев Джаббарова.

— Никак не можешь уйти?

— Не могу, Тимур, — согласился Джаббаров. — Понимаешь, что-то происходит со мной.

— Бывает, — сказал Азимов.

Все, что нужно было решить, они решили вчера. Сегодня Джаббаров зашел в ОУР, чтобы проститься перед дорогой. Зашел на полчаса, да так и задержался до вечера. То ему казалось, что он не все еще объяснил Азимову, который принял у него дела, то, казалось, что начальник отдела не все сказал ему.

Азимов неожиданно хлопнул себя ладонью по лбу:

— Чего же это я молчу? Тебя Карима разыскивала.

— Давно? — забеспокоился Джаббаров. Он словно увидел смуглое тонкое лицо Каримы. — Что она сказала?

— Сказала, чтобы ты не остался ночевать в отделе, — снова улыбнулся Азимов.

Джаббаров улыбнулся тоже:

— Это она скажет.

Он вышел из кабинета.

Вечерело. Над городом розовели легкие тучи. Дул теплый ветер. По улицам тесным потоком шли автомашины — наступал час пик. На троллейбусной остановке толпились люди.

— Привет стражу порядка! — обратился к Джаббарову мужчина лет сорока, встав на его пути.

Джаббаров поднял голову:

— Здравствуйте.

— Ты что? Не узнал меня? Это же я! Колька Крась! Узнал?

— Узнал!

Джаббаров в самом деле узнал мужчину. Это был медвежатник Николай Красов. В свое время он попортил немало крови оперативникам города. Его поймали с поличным и привлекли к уголовной ответственности.

— Узнал? Молодец! Может, посидим где-нибудь? А? Покалякаем о том о сем.

Джаббаров посмотрел на приближающийся троллейбус, увидел нужный номер, однако с места не сдвинулся, перевел взгляд на Красова, открывающего пачку сигарет.

— Когда вышел?

— В январе.

— Работаешь?

— Подожду. Куда торопиться? Впереди вечность. Успею: намылю холку. Может, посидим все-таки? У меня сегодня питейное настроение. Не пожалеешь, клянусь! Кого-нибудь ловишь?

— Ловлю. У меня должность такая, — усмехнулся Джаббаров. Он проводил взглядом еще один троллейбус. — Прописался?

— Прописался. Не беспокойся. Береженого бог бережет. Зачем рисковать зря? Ты все в лейтенантах?

— В лейтенантах.

— Что же так? Плохо борешься с нашим братом? Поднатужься.

Красов скривил губы, покачался на тонких ногах и, запустив руки в карманы, зашагал по тротуару в сторону Урды.

Джаббаров вспомнил о своем «подопечном» Иване Рябцеве, пропустил очередной троллейбус и тоже зашагал по тротуару — только в другую сторону, к скверу Революции.

Рябцев жил в двухкомнатной квартире на улице Карла Маркса. Он обрадовался, увидев Джаббарова, усадил на диван, заходил по комнате, не скрывая волнения. Обрадовалась и жена Рябцева. Она тут же ушла на кухню, чтобы поставить чайник на газовую плиту и приготовить ужин.

— По гроб жизни не забуду вашу помощь, Касым Гулямович, — сказал Рябцев.

Джаббаров тоже величал бывшего карманника по имени-отчеству, говорил, что у него все лучшее еще впереди и что он еще сослужит добрую службу народу.

Жена Рябцева была другого склада. Она пренебрегала «выканьем» и смеялась над «излишней вежливостью» двух «вполне взрослых мужчин», замечая нередко с любовью:

— Чумовые вы, ей-богу, чумовые!

Не нашлось у нее других слов и сегодня.

— Ты, Настасья Ивановна, помалкивай, — притворно-грозно предупредил Рябцев. — У нас с Касымом Гулямовичем — особые отношения. Тебе, по твоей бабьей натуре, этого сроду не понять.

— Где уж мне понять. Только ты у меня можешь все понять. Министр!

— Ладно тебе.

Джаббаров невольно вспомнил время, когда впервые встретился с Рябцевым. Тогда это был другой человек: замкнутый, ненавидящий всех, кто пытался учить его уму-разуму. Он не стыдился ни крепких слов, ни плохих поступков. Мир представлялся ему скопищем бездельников и болтунов. Особенно озлобляли его встречи с работниками кадров, которые не принимали его на работу, узнав, что он вышел из заключения.

— Бюрократы! Заелись! Так вашу!..

Джаббаров сердился:

— Ведите себя прилично, Рябцев! Вы же взрослый человек! Честное слово, мне стыдно за вас. Неужели вы не понимаете этого?

Рябцев вел себя прилично до следующей встречи... с кадровиками.

— Касым, что же ты так плохо ешь? — прервала Анастасия Ивановна мысли Джаббарова. — Ты попробуй мои вареники. Попробуй, попробуй. Плов-то, поди, надоел? Или он, как у нас, картошка: в еде главный? Моя покойная матушка говаривала о картошке: варишь её, печешь её, жаришь её, всюду — она. Без неё — никуда!

2

Карима с упреком посмотрела на мужа, приближавшегося к дому. На ней было темное платье, туго обтягивающее тонкую стройную фигуру, черные туфли на высоких каблуках. Она стояла у калитки под старым ветвистым дубом.

— Ты что? В гости собралась?

— Да.

Джаббаров забеспокоился: уловил в голосе жены печаль.

— Что с тобой?

— Ничего.

— Не обманывай!

— Чудак!

Она прошла в дом.

Он догнал ее, взял за руки, повернул к себе:

— Пойдем в кино?

У неё дрогнули губы:

— С ума сошел! Кто же сейчас ходит в кино? У нас есть телевизор.

— Пойдем!

Улица встретила молодых супругов тихим шелестом листвы, ярким светом электрических фонарей, далеким неумолчным гулом большого города, провалом бездонного темного неба.

Они долго шли молча прямо посередине улицы, занятые только друг другом.

Карима простила мужу поздний приход. Не могла она долго сердиться на него — понимала, что сегодня ему нужно было побывать у друзей, решить с ними необходимые вопросы. Он уходил в отпуск на два месяца.

— Что волнует тебя, Карима?

— Ничего... Ты!

— Я? Чудачка!

Они замедлили шаги и снова долго молчали. Впереди по-прежнему весело перемигивались фонари, вокруг все так же тихо о чем-то своем шелестела листва, вверху таким же загадочным провалом темнело небо.

Ночью Джаббаров проснулся от неясной тревоги. Он полежал некоторое время, глядя на застывшие силуэты мебели, едва вырисовывающиеся на фоне белой стены, тихонько поднялся и вышел во двор.

Светало. Звезды, будто испуганные светлячки, пронизывали пространство слабыми лучиками. Глубокая тишина сковывала дома и деревья.

Джаббаров закурил и, повернувшись к калитке, изумленно вскинул голову.

Впереди, как грозовой всполох, поднялось огромное розовое зарево. Под ногами что-то загрохотало и покатилось куда-то вниз.

«Что это?» — огляделся Джаббаров.

Страшный толчок, последовавший тут же, отшвырнул его к дереву. Он схватился за оголенную ветвь, с трудом удержался на ногах, рванулся к двери.

— Карима!

Голос жены потонул в страшном грохоте:

— Касымджан!

Налетел ветер. Унес пыль, взметнувшуюся к небу желтым столбом. Обнажил дом.

«Что это?» — снова застыл на месте Джаббаров.

Дома, собственно, уже не было. Было покосившееся глинобитное сооружение из трех стен. Четвертая стена валялась рядом с искореженной дверью.

— Карима?!

— А-а-а-а-а! — отозвалось эхо.

Джаббаров кинулся к пролому, перелез через груды кирпичей в комнату, метнулся, будто помешанный, к кровати.

Жены на кровати не было.

— Ка-арима?!

— Ка-асымджан?!

Они встретились в темноте. Она еле держалась на ногах. Он поднял ее и, осторожно ступая, вынес из комнаты во двор.

— Пусти.

У него не нашлось слов ответить ей. Он остановился на миг у дерева, прислушиваясь к голосам, доносившимся из-за дувала.

— Что это было?

— Землетрясение.

— Землетрясение? — У нее расширились глаза от ужаса. — Касым, у наших, наверно, дом тоже развалился? Может быть...

Она не решилась сказать то, что готово было сорваться с языка.

— Не беспокойся, пожалуйста. Янгишахар далеко. Твои родители живы. Эпицентр где-то здесь. Возможно, даже под городом. Не беспокойся. Родители живы. Я уверен.

— Уверен? Это землетрясение, Касым!

— Пожалуйста, не беспокойся. Отдохни... Отдохни, Карима, прошу тебя.

Он говорил спокойно, словно был уверен в том, что с родными жены ничего не случилось. Однако у него так же, как и у нее, было тревожно на душе. Ему хотелось сейчас же бросить все и полететь в Янгишахар.

Они вышли на улицу.

На улице толпились соседи. В воздухе стоял все усиливающийся гул потревоженного города. Беспокойно, с надрывом лаяли собаки. Кто-то совсем рядом голосил истошно:

— Вай дот, вай дот, вай дот!

Джаббаров остановился — к нему сразу со всех сторон кинулись люди: в пижамах, в трусах, босиком.

— Касым-ака, что же это? Что, Касым-ака? Землетрясение, да? Землетрясение? Скажи, как быть? Что делать? Что, Касым-ака?

Джаббаров посмотрел на женщину, которая требовала ответа, внимательно оглядел собравшихся соседей. Они, по-видимому, ждали слова поддержки, помощи от него.

— Землетрясение, Халида-апа.

— Землетрясение? Ты не ошибаешься?

— Нет.

— Слава аллаху! Я думала — война, — молитвенно сложила руки женщина. У нее было темное, землистое лицо. — Слава аллаху!

— Стихия, — дрогнувшим голосом произнес юноша в очках, стоявший рядом с ней.

— Стихия? — переспросил старик в чалме. — Ты еще юн говорить о таких вещах... Правоверные, всё в руках аллаха! — обратился старик к людям. — Аллах разгневался и наказал нас! Идите в мечеть, правоверные. Молитесь.

— Отец, что вы такое говорите. Как можно? — сказал юноша.

Старик выступил вперед, вскинул руки к небу:

— Аллах не простит нас, если мы не покаемся. Обрушит на нас новые беды.

В толпе зароптали. Послышались разноречивые голоса. Загудел ветер в проводах, пересекающих улицу.

Юноша стал успокаивать старушку, причитающую рядом.

— Это землетрясение, биби, понимаете, землетрясение!

— Все в руках аллаха, сын мой. Как он захочет, так и будет. Достопочтенный Садык-бобо прав. Позабыли мы обычаи своих предков, вот аллах и покарал нас.

Джаббаров сжал локоть жены.

— Пошли, Карима.

— Пошли.

Толпа притихла. Над полуразрушенными дувалами и домами повисла звонкая тишина.

— Скажи что-нибудь, Касым!

Джаббаров снова сжал локоть жены, словно поблагодарил за совет, остановился и, повернувшись, посмотрел на старика в чалме.

— Я думаю, что вам лучше поговорить с аллахом с глазу на глаз. Оставьте соседей в покое. У них сейчас и без вас немало хлопот. Идите, товарищи, по домам. Скоро на работу. Еще опоздаете.

Через несколько минут улица опустела.

3

Город гудел. Полыхало за деревьями зарево. В домах то вспыхивали, то потухали испуганные огни. По-прежнему надсадно лаяли собаки. Люди выбегали из калиток, торопливо шли вдоль глинобитных дувалов к высокому административному зданию. За ним была площадь. В нее, как реки, вливались улицы.

— Слышишь? Трамвай.

Джаббаров услышал скрежет колес, доносившийся издалека.

Мимо проехали одна за другой две «Волги», переполненные пассажирами. Потом неожиданно появился из-за поворота троллейбус, почти пустой. Джаббаров проводил его взглядом и неожиданно замер, будто натолкнулся на невидимое препятствие: к магазину, стоявшему под высокими деревьями, пригнувшись, бежали два человека.

— Подожди. Я сейчас.

Карима не успела ответить. Джаббаров резко повернулся, перепрыгнул через широкий арык и, задержавшись на мгновение, кинулся к магазину.

— Касым, наш автобус! — крикнула Карима.

Магазин был залит светом электрических ламп. На его желтых стенах темнели глубокие неровные трещины. Деревянные двери перекосились и, казалось, чудом держались на петлях. Из витрин с разбитыми стеклами выглядывали товары.

Джаббаров подбежал к этим двоим, уже находившимся у магазина. У одного чернел на шее бугристый рубец, должно быть, след от ножа, другой, судя по всему, накурился анаши — смотрел безумным, отсутствующим взглядом.

— Я постою на атанде, а ты поработай, — тоном приказа сказал тот, что с рубцом.

У Джаббарова привычно сжались кулаки, однако он сдержался, огляделся, надеясь, что его заметит кто-нибудь и придет к нему на помощь.

— Что будешь делать? — спросил мужчина с рубцом.

— Темнота, — махнул рукой анашист. — Видишь дыры? — Он указал на разбитые окна. — Бери хрусталь, часы, сапоги... Понял?

— Понял, — жадно повторил первый, тот, что был с рубцом. — В общем, давай, действуй, пока мусор не привалил. Я дам знать, если что. Только бери самое ценное. Не мельчи.

Он быстро юркнул под навес небольшого сооружения, стоявшего в стороне, застыл у стены, напряженно поглядывая на прохожих.

Анашист шагнул к разбитому окну.

— Подожди, — сказал Джаббаров.

— Что случилось?

— Тебе придется «поработать» в другом месте. Я — сотрудник уголовного розыска.

— Кто? Ты? — Глаза анашиста налились кровью. — Брось пугать честных людей.

Джаббаров резко схватил грабителя за руку, когда он потянулся к окну, с силой завернул за спину. Грабитель мгновенно присел, крикнул сообщнику, страшно скаля зубы:

— Чего стоишь? Бей гада!

Однако сообщник не откликнулся — метнулся за строение и, перебежав улицу, скрылся за полуразрушенной кирпичной стеной.

— Предал, сволочь, — зло выругался анашист. — Пусти, слышь, пусти!

Джаббаров огляделся — к магазину спешили люди. Среди них увидел жену. «Подкрепление ведет... Карима, Карима. Трудно тебе со мной».

Грабитель, должно быть, тоже понял, что к его неожиданному противнику идет подкрепление. Это ничего хорошего не сулило ему, поэтому он решил поиграть на чувствах толпы — зло взглянул на Джаббарова и закричал:

— Задержите этого гада, граждане! Он пытался ограбить магазин. К счастью, я успел. Задержите, граждане!

— Не старайся, — предупредил Джаббаров.

— Заговорил, заговорил... Задержите его, граждане. На нашей беде решил нажиться... А-а-а, пусти руку! Пусти руку, слышь? Граждане, что же это получается? Почему вы стоите? Граждане?!

— Не надрывайся!

Джаббаров оттолкнул от себя грабителя в руки подступивших людей, достал из кармана удостоверение, показал людям:

— Я из уголовного розыска...

— Молчи, — подошел к грабителю мужчина лет пятидесяти.

— Дай ему хорошенько, Денис Макарыч, — крикнул из толпы старик с короткой белой бородой. — Дай ему, гадюке ползучей!

Мужчина, очевидно, не нуждался в совете — он наотмашь ударил грабителя по лицу и возвратился на место. Грабитель схватился грязными руками за окровавленный рот, подскочил к Джаббарову, сжался в комок, не сводя с людей испуганных глаз.

— Ты еще дай ему, Денис Макарыч, — снова посоветовал старик. — Раньше за такие вещи к стенке ставили.

— Поставим и сейчас, не сомневайся.

Джаббаров поднял руку, увидев отделившихся от толпы двоих рослых парней, которые, судя по всему, собирались «поставить к стенке» грабителя.

— Прошу вас, товарищи, успокойтесь! Мы накажем его... Карима, побудь здесь. Я съезжу в отдел. Отвезу его.

Карима растерянно огляделась:

— Как же я одна?

— Почему одна? Смотри, сколько у тебя помощников.

— Убирай его отсюда, убирай, — сказал мужчина. — Мы подежурим здесь, у магазина. Не тревожься.

Джаббаров толкнул грабителя в спину:

— Пошли!

— Возвращайся скорее, — попросила Карима.

Джаббаров повел грабителя через улицу. Из переулка минуты через полторы на большой скорости выехала машина и резко затормозила на перекрестке. В дверцах машины показался Рябцев.

— Касым Гулямович, доброе утро! Как у вас?

— Здравствуйте, Иван Семенович, — остановился Джаббаров, не выпуская руку грабителя.

— Настасья Ивановна выгнала из дому. Езжай, говорит, к Касыму Гулямовичу. Может, говорит, помощь нужна. Дом, говорит, может развалился, так к нам вези.

— Дом у меня, конечно, уже не дом: три стены да крыша. Не об этом сейчас речь — активизировались нечестные люди. Уже растопырили карманы — ищут, где что плохо лежит.

— Что вы говорите, Касым Гулямович? Неужели?

Рябцев быстро повернулся к спутнику Джаббарова.

Джаббаров приподнял руку.

— Это один из охотников. Пытался ограбить магазин.

Рябцев сразу шагнул к грабителю:

— Что же ты, падла, делаешь? Может, не знаешь, какая беда обрушилась на город? Чего рыло воротишь? Касым Гулямович, разрешите съездить ему один раз по фотографии? В порядке профилактики.

— Отойди, отойди, — неожиданно заорал грабитель, видя, что Рябцев намеревается выполнить угрозу, не дожидаясь разрешения.

— Не марайте рук, Иван Семенович... Давайте его сюда, товарищ, — обратился шофер к Джаббарову. — Нечего ему по городу разгуливать.

Джаббаров сел с грабителем в машину, однако тут же вышел, отозвал Рябцева в сторону, попросил:

— Иван Семенович, пожалуйста, позвоните в Янгишахар, к родителям Каримы. Узнайте, все ли у них в порядке. Мы шли на переговорный пункт. Немножко не дошли, как видишь.

— Не тревожьтесь, Касым Гулямович, я все сделаю... Вы думаете, что землетрясение в Янгишахаре тоже... — Рябцев не договорил, схватил Джаббарова за руку. — Где? Карима? Вы что-то скрываете? Да?

— Ничего с ней не случилось. Она у магазина, охраняет... Подождите, может быть, мы сделаем наоборот, — оживился Джаббаров. — Вы подежурите у магазина, а она пойдет на переговорный пункт. Как это я сразу не догадался. Или вы заняты?

— Нет.

— В таком случае, не медлите, идите... Идите, идите, Иван Семенович, у нас нет времени. Ну?

— Куда? — будто не понял Рябцев.

Джаббаров хотел показать, как пройти к магазину, однако, встретившись взглядом с Рябцевым, невольно сделал шаг назад, увидев безвольное, испуганное лицо Рябцева.

— Брось, Иван Семенович, слышишь, брось! — перешел Джаббаров на «ты». — Иди. Скажи Кариме, чтобы шла на переговорный пункт.

— Касым Гулямович... Касым Гулямович...

— Что это с ним? — спросил шофер, когда Рябцев наконец побежал к магазину.

Джаббаров обернулся, сказал шоферу:

— Вспомнил юность... Поехали.

— В ГУМ[3]?

— Да.

«Волга» рванулась с места и вскоре затерялась в потоке машин. Из нее хорошо просматривались покосившиеся дувалы и потрескавшиеся дома.

Над городом вставало жаркое апрельское солнце, подернутое свинцовым туманом.

4

В отделе было шумно.

Сотрудники обходили кабинеты, рассматривали трещины, появившиеся на стенах, громко комментируя последние события. Повсюду валялись кирпичи, разбитые графины и люстры. Воздух был насыщен запахом пыли, которая густым слоем покрывала полы, столы, шкафы, подоконники, стулья. С потолков свисали оголившиеся провода и искореженные фанерные листы.

Слышались возбужденные голоса. Вспыхивали короткие горячие споры.

— Здорово все-таки тряхнуло.

— Я не хотел бы находиться здесь в пять двадцать шесть[4]. Бррр!

— У тебя дома было лучше?

— Ни одной трещины. Кроме, разумеется, вывалившейся стены. Это же сущий пустяк!

— Есть ли жертвы, не слышали?

— Наверное, есть.

— Теперь к нам не только энтузиасты-строители приедут, пожалуй, но и кое-кто из тех, кто неравнодушен к чужому добру.

— Видели? Джаббаров уже привел одного субъекта.

Джаббаров в это время переступил порог кабинета начальника отдела.

Розыков сидел у приставного стола и хмуро тер щетинистый подбородок, глядя на сотрудников, сидевших напротив.

«Забыл побриться, — отметил про себя Джаббаров. — Этого никогда не случалось с ним».

— Джаббаров? Прибыл? — поднял голову Розыков. — Садись... Надеюсь, у тебя все в порядке?

— Да. — Джаббаров сел на диван, стоявший у стены.

— У меня, к сожалению, дом потрескался, — сказал Розыков. — Сейчас жена с детьми подпорки ставят.

— Если еще раз тряхнет так же, то никакие подпорки не помогут, — заметил Азимов. Он сидел около полковника, подтянутый, в темно-синем полувоенном костюме. Его черные усы, как всегда, были аккуратно подстрижены.

— Не паникуй, Тимур Назарович, — вскинул глаза Розыков.

— У меня нет оснований для паники. Я живу на Чиланзаре. Знаете, какие у нас дома? — прищурился Азимов. — Даю голову на отсечение — двенадцать баллов выдержат. Последнее слово техники.

— Ладно, — встал Розыков. — О личных переживаниях и впечатлениях поговорим в более благоприятное время. Сейчас за работу, товарищи. Только не увлекайтесь. Помните, сейчас от каждого из нас требуется максимум сил. Касым Гулямович, разве вы еще не уехали? — словно впервые заметил начальник отдела Джаббарова. — Вы же говорили, что уезжаете рано утром.

— Мой поезд уже ушел, — посмотрел Джаббаров на часы.

— Карима уехала?

— Звонит к родителям в Янгишахар... Мы не поедем, Якуб Розыкович. Я не могу, ну вот так не могу! Отдохнем после. Когда земля успокоится.

— Боюсь, что вам придется долго ждать, — улыбнулся Азимов.

— Подождем.

Зазвенел телефон. Розыков повернулся к нему, как к живому существу, и, помедлив мгновение, потянулся к трубке.

— Розыков слушает... Что? Да-да! Обязательно... Спасибо, у меня все в порядке. Желаю успеха.

Офицеры, будто по команде, проследили за рукой начальника отдела, державшего некоторое время руку над рычагом аппарата, потом одновременно посмотрели на его изменившееся лицо.

— На Асакинской кража!

— Началось, — тяжело вздохнул Григорьев.

— Преступление было совершено до землетрясения, товарищ Григорьев, — сказал Розыков. — Товарищ младший лейтенант, — обратился полковник к Батраеву, — займитесь этим делом. Предварительно свяжитесь с дежурным по городу. Сообщение о краже поступило к нему. Вечером доложите обстановку.

— Есть! Разрешите идти? — вытянулся Батраев.

— Да.

Младший лейтенант вышел.

Снова зазвенел телефон. Розыков выждал немного, затем взял трубку.

— Слушаю... Здравствуйте, Джура Касымович... Хорошо. Хорошо-хорошо.

Офицеры переглянулись: звонил начальник управления милиции. Он отдыхал в санатории, находящемся недалеко от Ташкента.

— Спасибо, Джура Касымович. Не беспокойтесь, мы не подведем... Приступайте к работе, товарищи. — Розыков положил трубку, оглядел вытянувшихся офицеров. — Меня вызывает комиссар.

— В санаторий? — настороженно спросил Азимов.

— Почему в санаторий? Комиссар у себя.

5

Джаббаров прошел вместе с Азимовым в кабинет.

— Да, здорово тряхнуло, — Азимов посмотрел на осколки плафонов, валявшиеся на полу, остановился посредине кабинета. — Ты что собираешься делать? Примешь руководство? Или все-таки уедешь в Москву?

— Приму... Только не сейчас, Тимур, — поднял руку Джаббаров, видя, как потянулся Азимов к сейфу. — Я в отпуске. Разве ты забыл? Через два месяца, пожалуйста, я к твоим услугам.

— Ты что? Не будешь работать?

— Буду.

— Не понимаю.

— Командуй парадом ты, я похожу в рядовых. Только прошу, сегодня не загружай меня. Постарайся обойтись наличными силами. Я сначала устрою некоторые домашние дела. Кстати, ты не знаешь, где будут давать палатки?

— В райисполкоме.

— Туда я и направлюсь.

— Послушай, Касым. Может быть, вам лучше пока перейти ко мне, — предложил Азимов. — Правда, у меня не хоромы. Однако за прочность дома ручаюсь. Вам мешать не буду.

— Спасибо, Тимур, — поблагодарил Джаббаров. — Если мне придется туго, то я с радостью обращусь к тебе.

В кабинет заглянула секретарша Розыкова — Машенька.

— Касым Гулямович, к телефону.

— Кто? — невольно подался вперед Джаббаров.

— Жена.

— Спасибо, Машенька.

— Пожалуйста.

В приемной хозяйствовало солнце. Оно будто специально заглянуло сюда, чтобы подбодрить Джаббарова.

Джаббаров некоторое время молча прислушивался к хрипам, которые доносились из трубки, затем среди этих хрипов раздался голос Каримы, снимая с лица Джаббарова заботливые морщины.

— У них все в порядке, Касым, родной, не беспокойся. Толчок был слабый — всего два балла. Папа выехал к нам. Мама передает тебе поклон... Касым, ты почему молчишь?

— Слушаю, Карима. Говори, говори!

В трубку хлынул поток встревоженных слов.

— Ты что будешь делать, Касым? Останешься в отделе или поедешь домой? Послушай, не забудь дать телеграмму в Москву. Друзья будут беспокоиться. Сообщи, что мы живы и здоровы. В общем, сам знаешь. Касым, родной, если можешь, приезжай поскорее домой.

— Хорошо, Карима.

Машенька вопросительно посмотрела на Джаббарова. «Что это с ним? — подумала она. — Может быть, с родными что-нибудь случилось?»

— У вас все в порядке, Касым Гулямович?

— Все в порядке, Машенька. До свидания.

— До свидания.

Азимов ждал Джаббарова. Когда он вернулся — прикрыл окно и забарабанил пальцами по столу, следя за солнечным зайчиком, дрожавшим на оголенной сырцовой стене. Джаббаров заметил это и невольно улыбнулся.

— Никто не спрашивал меня?

— Нет, — сказал Азимов.

— Карима звонила. В Янгишахаре все в порядке.

— Я знаю.

— Звонил?

— Утром. Говорил с Голиковым. До родителей не дозвонился. Он проведает... Потом я позвоню еще. Ты иди домой. Приведи свое хозяйство в порядок. Будешь нужен — позовем.

— Хорошо, — улыбнулся Джаббаров. — Между прочим, как бы поступил ты, если бы оказался на моем месте? Только не криви душой, пожалуйста.

— Я бы уехал в Москву.

— Да ну?

— Уехал бы.

— Неужели действительно уехал бы? Фу, дьявол, — увидел Джаббаров в глазах Азимова смешинки. — Как тебе не надоело портить людям нервы! Не понимаю.

— Состаришься — поймешь, — сказал Азимов.

6

На третий день после землетрясения в отдел поступило сообщение об ограблении квартиры. Полковник поручил расследование этого преступления Азимову и Джаббарову.

Они немедленно выехали на место происшествия.

Дом барачного типа встретил работников милиции глухой тишиной. Около него на проезжей части улицы стояли армейские палатки. Во дворе, у каждой двери, возвышались горы домашнего скарба: шифоньеры, тумбочки, столы, стулья, кровати. Из открытых окон выглядывали телевизоры, радиоприемники, магнитофоны, аквариумы. На крутой глиняной возвышенности, желтевшей у дощатого забора, стоял деревянный идол.

Джаббаров невольно залюбовался творением неизвестного мастера: подошел к идолу, словно приехал сюда только для того, чтобы увидеть его.

Азимов попросил проводника служебно-розыскной собаки старшину Гафурова оставаться пока на месте.

Квартира, из которой были похищены вещи, находилась в середине дома. Хозяйка квартиры увидела работников милиции, когда они подходили к крыльцу, молча открыла двери и отступила в сторону.

— Вы Королева Анна Дементьевна? — спросил Азимов.

— Да.

— У вас произошла кража?

— Да.

В квартире ничего не напоминало о краже — всюду царил порядок. Полукруглый стол покрывала белоснежная скатерть, на окнах висели голубоватые прозрачные занавески, у кровати, покрытой шелковым зеленым покрывалом, стоял торшер. Рядом с ним, на тумбочке, белел бюст Чайковского. В углу чернел тяжелый гранитный четырехугольник. На нем четко обозначался желтоватый круг.

— Что было на этом четырехугольнике? — поинтересовался Азимов. Он стоял у двери, задумчиво пощипывая левой рукой усы.

— Идол, — с неохотой отозвалась Королева.

— Это он во дворе?

— Да.

— Вы вынесли его?

— Да.

— Это было необходимо?

— Трясет.

Азимов быстро взглянул на Королеву. Слишком много горечи было в слове «трясет».

— После того, как вас обокрали, вы убирали в квартире? — спросил Азимов.

— Убирала.

— Жаль.

— Простите, я не знала. Здесь был такой беспорядок. Неприятно.

«Неприятно, — подумал Азимов. — Попробуй теперь, найди нужные следы».

— У вас кто-нибудь был сегодня?

— Был... Нет-нет, в квартире никого не было, — поспешно добавила Королева. — Не беспокойтесь, пожалуйста.

— Спасибо. — Азимов подождал секунду-другую, решая, как быть дальше, затем повернулся к проводнику, застывшему у двери с овчаркой. — Товарищ старшина, прошу вас!

— Есть, товарищ лейтенант!

Гафуров натянул поводок — овчарка взглянула на него, навострила уши, вытянулась, будто увидела впереди человека, осквернившего квартиру своим присутствием. Гафуров подвел овчарку к шифоньеру, открыл дверцы, приказал строго:

— След! След, Найда!

Овчарка обнюхала вещи, находящиеся в шифоньере, прошла к трельяжу, замерла у места, где стоял гранитный четырехугольник, рванулась к двери, резко обогнув стул.

Гафуров подбодрил:

— Молодец, Найда! Молодец!

Азимов тронул за рукав практиканта Аденина, прибывшего с Гафуровым, кивнул на дверь:

— Действуй!

— Есть, товарищ лейтенант!

Аденин лихо козырнул и, круто повернувшись, вышел из комнаты.

Азимов невольно улыбнулся — вспомнил себя, таким же вот желторотиком, самоуверенным и наивным, попортившим немало крови капитану Сорокину.

Гафуров встретил Аденина вопросом:

— Бегать умеешь?

— Умею!

— Не отставай... Найда, след! След!

Овчарка натянула поводок.

Через несколько минут Гафуров и Аденин обогнули возвышение во дворе, на котором стоял идол, пересекли двор и, выйдя на улицу, устремились вслед за овчаркой в узкий переулок, ведущий к стадиону «Динамо».

Около квартиры Королевой собрались люди.

7

— Подождите, подождите! Говорите по очереди! Давайте начнем с вас... Пожалуйста, товарищ!

Мужчина, на которого смотрел Джаббаров, только что кричавший громче всех, внезапно умолк, словно воды в рот набрал.

Азимов видя, что Джаббаров попал в затруднительное положение, проговорил, покалывая мужчину насмешливым острым взглядом:

— Что же вы испугались? Говорите! Ваше показание может помочь. Судя по всему, вы опытный поборник истины. Это делает вам честь. Вы видели преступника?

Мужчина не успел ответить: из толпы выделилась полная, пожилая женщина. Она приблизилась к мужчине и запальчиво произнесла, уперев руки в бока:

— Опять молчишь? Давеча тоже молчал? Почему ты не задержал ворюгу? Испугался?

— Ты, Авдотья, не очень-то командуй! — оскорбился мужчина. — Сама бы задерживала! Ручищи вон какие! Ударом любого мужика свалишь!

— Да ты что! Бабье ли дело ворюг задерживать?

— Вернемся к преступнику, — прервал перепалку Азимов.

Джаббаров молчал. Он стоял рядом и глядел на собравшихся внимательными прищуренными глазами. Это повторялось всякий раз, когда рядом с ним оказывался Азимов. Азимов мысленно благодарил его за это, брал «вожжи в свои руки» и торопил события, боясь упустить момент.

— Пусть она расскажет о нем, — указал старик, оказавшийся рядом с пожилой женщиной. — Глаза у нее острые, как у кошки. Все видит.

— Не умею я рассказывать, — неожиданно смутилась женщина. — У него лучше получится, — кивнула она на мужчину, с которым только что повздорила.

В полдень во дворе появился высокий блондин лет тридцати с коричневым чемоданом в руке. Он неторопливо подошел к водопроводной колонке, напился спокойно, точно был в собственном дворе, посмотрел вокруг и направился к подъезду, в котором жила Королева. Многие знали, что она в это время на работе, однако никто не придал этому особого значения: уверенность незнакомца загипнотизировала людей.

Молча, пожалуй, даже с любопытством, наблюдали они за ним и тогда, когда он вышел из квартиры Королевой.

Все были подняты на ноги позже — после того, как сын Королевой, вернувшись из школы, обнаружил на столе записку с таким текстом:

«Уважаемые хозяева, прошу извинить меня за экспроприацию некоторых ваших вещей. Если мне удастся разбогатеть, то я не останусь в долгу. Если же судьба не смилостивится надо мной, то вам придется экспроприированные вещи купить снова. С искренним уважением...»

Далее следовала непонятная подпись-закорючка.

— Всё?

— Что же еще? — Женщина посмотрела на Азимова, словно удивилась, услышав его вопрос.

— Как был одет блондин?

— Просто.

— Может, уточните?

— В костюме он был, товарищ начальник, — сказал мужчина. — В коричневом. В шляпе, конечно. Тоже в коричневой. В туфлях, черных, узконосых. Это я хорошо запомнил, на днях купил себе такие туфли. В новом универмаге. Около гостиницы «Ташкент».

— Когда купил-то? Когда пьяный приплелся, что ли? — насмешливо поинтересовалась женщина.

Азимов и Джаббаров отошли в сторону и некоторое время молча смотрели на идола, темневшего на стальном фоне неба. К ним вскоре подошла Королева. Она устало вскинула на Джаббарова глаза, спросила тихим извиняющимся голосом:

— Найдете... вещи?

Джаббаров ответил не сразу. Подождал минуту, словно решал: быть откровенным с потерпевшей или не быть? Он тоже беспомощно сузил плечи.

— Найдем... вора.

— Вора? — повторила Королева. — Зачем мне вор? Вы найдите мне вещи. Даже не все. Не надо все. Найдите статуэтку Лепешинской. Боже мой, откуда у нас берутся такие люди?

— Не расстраивайтесь. Мы используем все наши возможности.

— Спасибо.

Королева пошла к себе.

Джаббаров и Азимов направились к машине, стоявшей у дома, недалеко от калитки.

— Поехали?

— Поехали, — сказал Джаббаров, не глядя на шофера. Он сел на заднее сиденье, распахнул перед Азимовым дверцу. — Прошу, маэстро!

— Вы очень любезны, — расправил усы Тимур.

Через полчаса они подъезжали к площади имени Пушкина.

8

— След, Найда! След!

Овчарка тревожно нюхала землю, кружилась на одном месте, заискивающе глядя на людей.

— След, Найда! След!

Гафуров и Аденин находились напротив арки стадиона «Динамо». Позади них шумела многолюдная Ново-Московская улица. В небе собирались тучи — тяжелые, обложные, с иссиня-черными краями внизу.

— Найда, след! След!

Овчарка ткнулась еще несколько раз в выбоины на земле и снова заискивающе посмотрела на людей. Гафуров ослабил поводок, поняв, что овчарка потеряла след.

— Всё!

— Попробуйте еще раз, — предложил Аденин.

— Бесполезно. Вор, по-видимому, здесь остановил машину и уехал, — сказал Гафуров.

— Вы уходите?

— Моя миссия, к сожалению, окончена.

— Возможно, поможете мне?

— Чем?

— Давайте осмотрим стадион. Это займет немного времени, — поспешил заверить Аденин Гафурова.

— Дело не во времени. Уехал вор, понимаете? Если бы он направился на стадион, то Найда привела бы нас к нему. Это как дважды два. Я хорошо знаю ее. Не первый год работаем вместе.

— Ладно. Я осмотрю один.

— Подождите. Какие-то вы, оперативники, ненормальные... Пойдем, Найда, — обратился Гафуров к овчарке. — Поможем этому юному Пинкертону. Может, действительно, снова нападем на след. Чем черт не шутит.

— Спасибо, — поблагодарил Аденин.

Через два часа они возвратились на Ново-Московскую. Найда не оправдала надежд курсанта — не напала на след вора. Аденин нервничал. Гафуров, напротив, торжествовал. Он был рад, что Найда «не разбрасывается» — вернулась к прежнему следу.

— До свидания, — вздохнул Аденин.

— Ты остаешься здесь?

— Я должен найти преступника.

— Как хочешь... Найда, пойдем. — Гафуров прошел несколько метров вдоль арыка, неторопливо обернулся. — Может, пойдешь со мной? Только зря время потратишь. Вор уехал на машине. Он сейчас где-нибудь на другом конце города.

— Знаешь пословицу: «Семь раз отмерь, один раз отрежь»?

— Ну?

— Я отмерю сто раз, только свое дело выполню точно, без зазубринок. Уловил?

— Уловил.

Оставшись один, Аденин довольно долго стоял у плакучей ивы, глядя на мутные воды Салара. Неспокойно было у него на душе. Он перебирал в памяти аналогичные дела, прослушанные в школе милиции, взвешивал и анализировал.

Впрочем, возможно, Гафуров прав: преступник действительно уехал на попутной машине. Возможно, Азимов и Джаббаров уже задержали его и доставили в отдел?

Аденин круто повернулся и почти побежал к зданию дирекции стадиона.

— Я из угрозыска, — представился он симпатичной крашеной секретарше. — Разрешите воспользоваться вашим телефоном?

— Пожалуйста, — с опаской отодвинулась от телефона секретарша.

Ответила Машенька. Нет, ни старшего оперуполномоченного, ни оперуполномоченного в отделе еще не было. Они тоже звонили и спрашивали, не было ли известий от практиканта Аденина.

— Серьезно?

— Серьезно. Так что ты давай знать о себе, — сказала Машенька. — Может, ты уже напал на след?

— Нет, что вы, Мария Демидовна!

— Не отчаивайся. У тебя всё впереди. Какие твои годы. Ты еще поймаешь свою жар-птицу. Только не спеши. До свидания.

— До свидания.

Аденин вышел на улицу несколько ободренный разговором с Машенькой. В самом деле, для отчаяния у него не было никаких оснований. К тому же у Джаббарова и у Азимова тоже не все клеилось. Преступник знал, на что шел и, конечно, сделал все, чтобы замести следы. Нужно только по-настоящему взять себя в руки и продолжить поиск — нераскрытых преступлений не бывает. Об этом не раз говорили на уроках криминалистики.

Должно быть, судьба все-таки смилостивилась над практикантом. Когда Аденин решил покинуть стадион, то увидел у старого вяза, на берегу Салара, молодого человека с коричневым чемоданом. Молодой человек сидел на траве, прислонившись спиной к дереву, держа правую руку на коричневом чемодане.

— Ваши документы? — строго спросил Аденин.

— Документы? Пожалуйста, — встал молодой человек. — Только вы не думайте... ничего такого. Я уеду сегодня же. Увидите.

Он торопливо зашарил по карманам, напряженно хмуря лоб. По его длинной бледной шее поползли крупные капли пота.

— Так, так, — просмотрел паспорт Аденин. — Не прописан. Судим. Так, так. Фамилия?

— Балов.

— Балов. Правильно. Имя?

— Аркадий.

— Отчество?

— Аркадьевич.

— Аркадий Аркадьевич, значит, — криво усмехнулся Аденин. — Так, так. Вполне возможно. Ничего, как говорится, не имею против. Что в чемодане?

— Вещи.

— Чьи?

— Мои.

— Откройте.

— Чемодан?

— Нет, рот! — закричал Аденин. — Ты мне брось эти штучки! Я тебя насквозь вижу! Советую быть откровенным. Иначе снова окажешься там, откуда пожаловал. Ясно?

— Ясно... Пожалуйста.

Балов открыл чемодан. Вверху лежала яркая желтая косынка. Аденин удовлетворенно присвистнул, бросив на Балова насмешливый взгляд.

— Косынка тоже твоя?

— Моя... Собственно...

— Вот именно: собственно... Можешь не продолжать дальше, — милостиво разрешил курсант. — Давно на стадионе?

— Нет. Только что пришел. Хотел искупаться.

— В такой холод?

— Я привык.

— На Колыме?

— На Колыме... Тебе-то какое дело? — внезапно озлился Балов. — Чего ты прицепился ко мне, как банный лист? Что я тебе сделал? Может, хочешь пришить какое-нибудь дело?

Аденин стоял, как бог, уверенный в себе, в своей непогрешимости. Он откровенно любовался вспышкой Балова и с удовольствием слушал его, не вникая, впрочем, в суть.

— Закрывай чемодан, пошли.

— Пошли, — с прежним ожесточением сказал Балов.

— Только не вздумай бежать. — Аденин расправил китель, потрогал погоны. — Уловил?

— Уловил. Можешь не беспокоиться. Не убегу.

— Молодец. Знаешь, с кем имеешь дело. Кстати, где «фомич»?

— Какой «фомич»?

— Которым ты взламывал дверь? В чемодане или выбросил? Я слушаю. Ну? Чего же ты молчишь? А, Балов Аркадий Аркадьевич?

— Выбросил.

— Напрасно. Ладно. Иди. Найдем, если надо будет.

Балов закрыл чемодан, взял его на плечо и медленно зашагал к воротам, желтевшим вдали. Аденин пошел за ним, не без гордости посматривая по сторонам.

9

Азимов и Джаббаров возвратились в отдел поздно вечером. Они устали и сразу пошли в кабинет. Здесь, не глядя друг на друга, сняли пиджаки и сидели молча, прислушиваясь к глухому людскому говору, доносившемуся из коридора.

Минут через десять в кабинет вошел Аденин. Он был сильно возбужден и, не ожидая разрешения, сел в кресло, стоявшее напротив Джаббарова.

— Неужели нашел?

— Нашел, Касым Гулямович, — встал и тут же сел снова Аденин. — Понимаете, иду, гляжу, он — сидит. Я иду прямо к нему и вот... такое дело.

— Ты беседовал с ним?

— Беседовал. Сознался во всем. Ничего не утаил. Не хватило, как говорится, пороху. Растратил на пустяки. Может, здесь, может, в другом месте. Между прочим, у него в чемодане я обнаружил косынку Королевой.

— Даже? Где он сейчас?

— У следователя Макарова... Балов. Аркадий Аркадьевич Балов.

Джаббаров взял трубку внутреннего телефона, набрал трехзначный номер.

— Макаров? Здравствуй. Джаббаров. У тебя Балов? Что-что? Хорошо. Сейчас приду. Да-да!

— Что? — спросил Азимов.

— Разве ты не знаешь Макарова? — Джаббаров тихонько положил трубку на рычаг аппарата. — Он всегда сомневается. Сказал, что Аденин зря задержал человека.

— Как это — зря? — вскочил курсант. — Он же сам мне во всем сознался. Я нашел у него косынку потерпевшей. Не могла же эта косынка сама попасть к нему в чемодан. Интересно!

— Ты не обижайся, Василий, — успокоил Джаббаров. — Не ошибается тот, кто ничего не делает.

— Что же все-таки вы думаете о нем? — спросил следователя Джаббаров.

Следователь пожал плечами: у него пока не сложилось определенного мнения о задержанном.

— Григорий Максимович, расскажите все по порядку.

Макаров придвинул к себе протокол допроса. В раскрытии любого преступления важно все, что имеет хоть какое-либо отношение к данному преступлению. Ничто не должно ускользать от внимания тех, кто пытается установить справедливость. Скрупулезно нужно проверить показания свидетелей и показания подозреваемых.

В данном случае, например, показания свидетелей раздвоились: одни утверждали, что Балов был в квартире Королевой, другие, напротив, говорили, что в квартире Королевой был другой человек.

Джаббаров ждал, когда Макаров изложит свои соображения. Ему нравился этот уже немолодой напористый следователь, который распутал за годы работы в органах немало «больших» и «малых» дел. Он обладал способностью неоспоримой логикой и неумолимыми фактами заставлять допрашиваемого сознаться в совершенном преступлении.

Сейчас с Макаровым что-то случилось. Рассказав Джаббарову о беседе с Баловым, о том, что ему было известно об этом человеке, о том, что сообщили свидетели, он не мог точно определить: виноват Балов или нет.

— Все-таки, что вы думаете о нем?

Макаров пожал плечами:

— Не знаю, что и сказать. Скорее всего, он не виноват.

Джаббаров подсел к приставному столику.

— Вы не поинтересовались: в Саларе не обнаружено вещей?

— Вы думаете, что Балов выбросил вещи Королевой в воду? — вопросом на вопрос ответил Макаров.

— У вас тоже возникло такое подозрение.

— Хорошо. Я проверю.

— Ладно. Зовите Балова. — Джаббаров всем своим видом хотел показать Макарову, что дело было не таким уж безнадежным, несмотря на то, что сам еще не знал, какие препятствия окажутся на пути.

— Учтите, Касым Гулямович, парень с характером, — поднял Макаров телефонную трубку.

— Характер характеру — рознь... Посмотрим.

Макаров набрал нужный номер.

— Это ты, Нетудыхата? Приведи ко мне Балова... Нет, потерпевшая пока не нужна. Развлеки ее чем-нибудь.

В кабинет вошли Азимов и Аденин.

— Разрешите, товарищ капитан? — взглянул Аденин на Джаббарова.

Джаббаров хотел побеседовать с Баловым «с глазу на глаз», однако, встретив умоляющий взгляд курсанта, молча кивнул на стул, стоящий недалеко от двери.

— Я тоже могу присутствовать? — спросил Азимов.

— Ты теперь мой начальник, — пошутил Джаббаров. — У меня даже язык не повернется отказать тебе. Если вот Макаров откажет...

Макаров поднял обе руки:

— Сдаюсь!.. Касым Гулямович, вы только посмотрите на них! Богатыри! В два счета положат на лопатки!

10

Макаров предложил продолжить допрос Балова Джаббарову.

Балов смотрел на Джаббарова исподлобья. Аденин и Азимов присутствовали на допросе.

— Ну что вам от меня нужно? Что? Ну был в заключении! Ну отсидел срок! Ну приехал в Ташкент! Ну и что?

— Успокойтесь, Аркадий Аркадьевич, — попросил Джаббаров. — Мы хотим знать правду и только правду.

— Какая правда нужна вам? Скажите, какая? — все больше озлоблялся Балов. — Разве вы сможете понять человека? Не сможете!

Джаббаров сел напротив Балова:

— Как вы оказались в Ташкенте?

— Это важно?

— Важно, Аркадий Аркадьевич.

— Для кого?

— В первую очередь, конечно, для вас... Будьте с нами откровенны. Прошу вас.

Балов настороженно посмотрел на Джаббарова.

— Я уже был однажды откровенен с вами. Это не очень помогло мне. Наоборот, повредило.

— Не преувеличивайте, Аркадий Аркадьевич. По-видимому, вы что-то не учли или упустили. Откровенность необходима вам, как воздух. Итак, как вы оказались в Ташкенте?

— Приехал к другу.

— В гости?

— Может, в гости, может, нет... Это другой вопрос.

— Вас обнаружили на стадионе, — сказал Джаббаров. — Наверное, между вами что-то произошло?

— Сволочь! — сжал кулаки Балов. — Не стал слушать. Выгнал, как собаку.

— Почему?

— Выгнал да и все! Что говорить об этом? Кому нужны чужие заботы?

— Ну а вы выгнали бы?

— Нет.

— Где живет этот ваш приятель?

— Толька? — Балов назвал адрес.

Джаббаров взглянул на Азимова и Аденина. Балов назвал улицу, около которой была совершена кража.

— Почему все-таки приятель выгнал вас? — Джаббаров решил пока не спрашивать, как Балов очутился на стадионе.

Балов недобро усмехнулся.

— Зачем же вы приехали к нему?

— Собственно, я приехал не к нему, — заерзал на стуле Балов, затрудняясь сказать то, что его тревожило. — Так.

— Ну-ну? — подбодрил Джаббаров.

— Понимаете, везде говорят о землетрясении. Со всех сторон едут к вам, чтобы восстанавливать город, ну и я поехал. Не думайте, что меня потянула легкая нажива. Я — маляр-штукатур. Приобрел специальность в колонии. Решил: пригожусь здесь. Вышло, к сожалению, наоборот. Попал в заваруху. Пришиваете какое-то дело. Глупо!

Азимов воспользовался молчанием Джаббарова.

— Мы хотим установить истину. Что у вас в чемодане?

Балов посмотрел на Азимова так, словно решал, отвечать ему или не отвечать.

— Вещи... Костюм. Туфли. Разное тряпье.

— Успел, изучил, — перешел Азимов на «ты».

— Ничего я не изучал. — Балов вскочил, рванул ворот рубашки. — Это мои вещи. Мои! Вот этими руками заработал!

— Все? Косынку тоже?

— Я нашел косынку, будь она трижды проклята! Неужели вы никогда ничего не находили? Ну почему вы не верите мне? Шел и нашел!

— Где?

— У входа на стадион.

— Вы говорили, что косынка ваша, — вмешался в разговор Макаров. — Почему вы обманули меня?

— Сглупил.

— Прочтите это, — подал Джаббаров Балову записку, найденную в квартире Королевой.

Балов прочитал:

— Что это?

Джаббаров не ответил — протянул Балову чистый лист бумаги и авторучку:

— Напишите что-нибудь.

— Что?

— Все, что хотите.

— Пожалуйста. — Балов склонился над столом, поджал нижнюю губу и написал: «Человеку свойственно ошибаться, глупцу — настаивать на своей ошибке».

Джаббаров вгляделся в неровные строчки, тщетно пытаясь отгадать, кому принадлежит афоризм, написанный Баловым, затем передал лист бумаги Макарову. Макаров, должно быть, тоже пытался узнать, кому принадлежит афоризм. Во всяком случае он заговорил не сразу, долго держал лист в руке.

— Почерк другой, как и нужно было ожидать. Однако... Кому же принадлежат эти слова?

— Цицерону.

— Кому-кому? — иронически переспросил Азимов.

— Цицерону.

— Не Герострату? — с усмешкой проговорил Азимов.

Джаббаров осуждающе посмотрел на Азимова, когда Балов перевел взгляд на Макарова. Азимов возвратился на место, недовольно задвигал стулом, привычно разгладил усы. Аденин сочувственно пожал ему локоть, прошептал убежденно:

— Ты здорово срезал его, клянусь!

— Ладно тебе.

Джаббаров укоризненно покачал головой, обращаясь к Балову:

— Эх, Аркадий Аркадьевич, много еще у вас ложного рыцарства. Думаете, это хорошо? Вы решили принять участие в восстановлении Ташкента. Приехали издалека. Очевидно, вас побудили к тому добрые чувства. Как можно совместить все? Мне стыдно за вас, честное слово!

— Никакого ложного рыцарства у меня нет; напрасно вы так думаете, — глухо произнес Балов.

— Есть! Просто вы не хотите признаться в этом. Не хватает смелости... Тимур Назарович, пригласите, пожалуйста, потерпевшую.

Азимов вышел.

Балов опустил голову.

Какие мысли волновали его? Как он воспринял просьбу Джаббарова? Грозила ему чем-то встреча с Королевой или нет?

Вызвали Королеву. Она оглядела всех и, словно устыдившись чего-то, замерла у дверей.

— Садитесь, Анна Дементьевна, — сказал Джаббаров.

— Спасибо.

Королева села осторожно на свободный стул и снова оглядела всех — теперь внимательно, будто хотела понять каждого человека.

— Ваша? — кивнул Джаббаров на косынку, лежавшую на столе вместе с вещами, извлеченными из чемодана Балова.

— Моя, — не сразу ответила Королева.

— Что еще ваше?

— Больше ничего. Я уже говорила товарищам, — Королева все-таки встала, приблизилась к столу, близоруко переворошила вещи. — Ничего.

— До свидания, — приподнялся Джаббаров.

— Как же с моими вещами?

— Найдем.

— Найдете ли? Найдите статуэтку Лепешинской. Это подарок, понимаете? Мне он очень дорог.

Королева зябко поежилась, постояла с минуту, вроде хотела еще что-то спросить, потом медленно вышла из кабинета.

Через некоторое время пришел милиционер и увел Балова.

Еще раз пригласили свидетелей. Они давали разные показания. Кто из них говорил правду, установить пока было невозможно.

Так в этот день оперативные работники и следователь к четкому выводу не пришли: и обвинить Балова в краже не могли и признать его совершенно невиновным — тоже не могли.

Подобная неуверенность была вызвана еще и некоторыми сведениями, полученными Джаббаровым и Азимовым во время поиска, который они начали с площади Пушкина.

Вот как это было.

11

Прибыв на площадь, Азимов и Джаббаров зашли к диспетчеру и поговорили с ним, затем поговорили с двумя лотошницами, торговавшими — одна продуктами, другая — овощами: никто из этих людей не видел человека с коричневым чемоданом.

Джаббаров и Азимов решили пройти по скверу. У памятника Пушкину, покосившемуся после первого подземного толчка, увидели юношу лет двадцати, на всякий случай проверили его документы. Он оказался студентом политехнического института.

— Ты давно в сквере? — спросил Азимов.

— Часа полтора.

Азимов задал еще несколько вопросов и будто между прочим поинтересовался, не проходил ли по скверу молодой человек с коричневым чемоданом.

Студент задумчиво потер лоб, неуверенно проговорил:

— Проходил.

Азимов так и рванулся к студенту:

— Когда?

— Минут сорок назад. Сел вот в такой же новый трамвай, подходивший к остановке. Уехал в сторону Сквера Революции... Извините, пожалуйста. — Он неожиданно забеспокоился. — Моя девушка. Я пойду. Мы опаздываем в кино. До свидания.

— Подождите.

У фонтана стояла невысокая стройная девушка, лет семнадцати, с книгой в руке. Она, по-видимому, только что пришла и с нетерпением поглядывала на машины, огибавшие фонтан бесконечным потоком.

— Как ваша фамилия? — спросил Азимов.

— Протокин. Сергей Гурьевич.

— Где вы живете?

— Ново-Звездная, двадцать пять.

— Возможно, вы будете еще нужны, — сказал Джаббаров. — До свидания.

— До свидания.

Азимов проводил студента задумчивым взглядом.

— Счастливый. Когда-то и я был таким. Как быстро летит время! Ты любил Кариму?

Джаббаров посмотрел на Азимова с удивлением:

— Любил? Люблю!

— Прости... Наш трамвай. — Азимов ускорил шаг навстречу подходившему трамваю, мысленно ругая себя за вопрос, который задал Джаббарову.

Джаббаров, взглянув на студента, пересекавшего с девушкой дорогу, направился за Азимовым.

Начались «хождения по мукам».

Эти слова, в шутку сказанные Азимовым, повторил после и Джаббаров. Многочисленные встречи с кондукторами и водителями трамваев до того утомили их, что они в конце концов еле волочили ноги. Хорошо, что труд не пропал даром: следы парня с коричневым чемоданом опять были обнаружены, причем дважды.

— Здесь, милый, здесь он сошел. Как только трамвай остановился, так он и сошел. Высокий такой. Представительный, — сказала кондукторша, пожилая женщина, с которой Азимов заговорил на остановке у театра оперы и балета.

Джаббаров, как и на площади Пушкина, почти не принимал участия в разговоре. Он целиком полагался на Азимова.

— Вы не заметили, в какую сторону он пошел?

— Чего, милые, не заметила, того не заметила, — с охотой продолжала кондукторша. — Поди, пошел туда, где такси. К гостинице.

— Почему?

— Торопился он. Я сначала думала, ищет кого-нибудь из пассажиров, потом вижу, нет, больше в окно посматривает.

— Спасибо за сообщение. Скажите, пожалуйста, как ваша фамилия?

— Моя фамилия? Может, я сделала что-нибудь не так?

— Вы ничего плохого не сделали, сделали важное сообщение, — поспешил успокоить женщину Азимов. — Вы будете нужны нам, когда мы найдем преступника.

— Преступника? Нет-нет, боже упаси! Обойдитесь без меня, — замахала руками кондукторша. — Это такие бандюги! Отомстят! Нет-нет, вы уж как-нибудь без меня!

— Хорошо. Постараемся обойтись без вас, — примирительно сказал Азимов. — Только фамилию все-таки сообщите нам. Не бойтесь! Ну что вы в самом деле! Ничего с вами не случится!

— Колодина Марфа Семеновна.

Женщина, должно быть, хотела еще что-то сказать, однако, увидев подходившего вагоновожатого, поспешно распрощалась и поднялась в вагон.

Джаббаров и Азимов направились к подземному переходу, темневшему у центрального универмага.

— Почему люди боятся преступников? — Азимов остановился у входа в тоннель.

Джаббаров тоже остановился:

— Не все боятся, Тимур. Вспомни, как в начале года жители рабочего городка задержали рецидивиста Гафурова? Между тем, он был вооружен. Не испугались преступника и жители дома двадцать шесть на Полторацкой.

Они спустились в тоннель и, выйдя на противоположной стороне, пошли к остановке такси. Здесь, побеседовав с водителями, снова напали на след парня с коричневым чемоданом: часа полтора назад он взял такси и, доехав до экскаваторного завода, смешался с людьми, толпившимися на автобусной остановке.

Дальнейшие поиски никаких результатов не дали.

12

Джаббаров посмотрел на карандаш, который вертел в руках Розыков, затем перевел взгляд на его лицо.

— Вот, пожалуй, и все.

Розыков осторожно положил карандаш на письменный прибор и некоторое время молчал, глядя в окно, за которым солдаты разбирали разрушенный землетрясением жилой дом.

— Ваше мнение, товарищ капитан?

— Мнение у меня одно, товарищ полковник, — сказал Джаббаров. — Продолжать поиски человека с коричневым чемоданом.

Из угла кабинета раздался возбужденный голос Аденина:

— Человека с коричневым чемоданом мы уже нашли. По-моему, следователь Макаров поторопился с заключением. Я считаю, что это преступление совершил Балов. Косынка потерпевшей, найденная в его чемодане, красноречиво говорит об этом.

Оперативники переглянулись — послышались смешки, кое-кто проговорил беззлобно:

— Ты зря, Аденин, поступил в школу милиции.

Однако Аденин упорно настаивал на том, что Балов и парень с коричневым чемоданом, за которым охотились позавчера Азимов и Джаббаров, один и тот же человек.

— Не фантазируй, пожалуйста, — возразил Аденину Джаббаров. — Балов не причастен к этой краже. Мы должны извиниться перед ним и отпустить его. Кроме того я считаю, что надо помочь этому человеку, причем, немедленно, иначе он может снова оступиться.

Сотрудники отдела сидели в кабинете Розыкова. Кабинет был заставлен столами и сейфами, принесенными из других кабинетов, которые считали наиболее опасными. Землетрясение сильно повредило здание — оперативники почти ежедневно меняли рабочие места. Наиболее «дальновидные» уже переселились в палатки, поставленные во дворе. Те же, кто не хотел покидать «насиженные места», остались в помещении.

Розыков сначала пытался убедить таких сотрудников «переселиться» в палатки, затем махнул рукой и больше не вмешивался в «кабинетные дела», тем более, что председатель горисполкома пообещал дать отделу новое здание, в котором уже шли отделочные работы.

На этом же совещании сообщили, что в квартире Ахмедовой, проживающей в доме по улице Байнал-Минал, была совершена аналогичная кража; это наталкивало на мысль, что действовал один и тот же человек. Следовательно, Балов, вернувшийся недавно из заключения, не мог принимать участия в этих кражах. Судя по всему, он не обманывал, говоря, что нашел косынку. Свидетели, утверждавшие, будто они видели его выходившим из квартиры Королевой, могли ошибиться.

— Таким образом, — подвел итог Розыков, — мы должны раскрыть, причем на этой неделе, две кражи. Надеюсь, вам не нужно говорить о том, что мы сейчас находимся на особом положении?

Минутную тишину, наступившую после этого, нарушил оперуполномоченный Григорьев:

— Плакала моя путевка в Кисловодск!

— Поедете в следующем году, — сказал Розыков.

Григорьев смущенно улыбнулся:

— Товарищ полковник, я пошутил, что вы так!

— Ладно, не обижайтесь. Каждой шутке — свое время. — Розыков взглянул на часы. — Через тридцать минут развод постовых милиционеров... Товарищ лейтенант, — посмотрел полковник на Азимова, отправляйтесь в свой отдел и сообщите приметы парня с коричневым чемоданом... Товарищ капитан, — Розыков перевел взгляд на Джаббарова, — сделайте это же завтра на инструктаже участковых уполномоченных Куйбышевского райотдела.

— Есть, товарищ полковник, — вытянулся Джаббаров.

Розыков помолчал, пытаясь вспомнить, что еще не сказал, потом добавил, ни на кого не глядя, однако каждый сотрудник понял, что полковник по-прежнему говорил Джаббарову и Азимову:

— Не забудьте напомнить милиционерам и участковым, что подозреваемый может появиться в районе экскаваторного завода. У меня все, товарищи!

Сотрудники поднялись, задвигали стульями, направились к выходу. Азимов пошел рядом с Адениным, взял за руку, заговорил с ним о чем-то горячо. Джаббаров замешкался у приставного стола, словно почувствовал, что Розыков хочет поговорить с ним.

— Садитесь, Касым Гулямович. Что вы думаете делать с Баловым?

Джаббаров сел.

— Надо помочь человеку. Мне кажется, что сейчас в Ташкент вместе с честными людьми, искренне желающими принять участие в восстановлении города, хлынет и разный сброд. Если мы не вмешаемся своевременно, то Балов снова окажется среди преступников.

— Так.

— Сегодня «Правда Востока» сообщила о создании «Главташкентстроя». Схожу в отдел кадров. Думаю, что меня поймут и дадут Балову работу. Он маляр.

— Пожалуйста, не выпускайте этого человека из виду. Жизнь настолько сложна, что порой в некоторых ситуациях не всегда разберешься. В общем, вручаю судьбу Балова в ваши руки.

— Спасибо.

— Не знаю, благодарят ли за это, — улыбнулся Розыков. — Дома все в порядке?

— Относительно.

— Это уже неплохо. Палатку достали?

— Достал.

— Приду на новоселье. Знаете, я в последние дни стал завсегдатаем новоселий, — доверительно сообщил Розыков. — Вчера, например, был на новоселье у Прозорова. У него изумительная мать. Угостила меня пареной калиной. Вы пробовали когда-нибудь пареную калину?

— Нет.

— Объеденье... Азимов занимался с Прозоровым магазинными кражами. По делу проходила Валентина Фролова. Помните?

— Да.

— Найдите ее.

— Хорошо.

— Только, пожалуйста, не говорите об этом Прозорову. Он может неверно понять нас.

— Ясно.

— Ждите в гости.

— Приходите, Якуб Розыкович. Будем рады вас принять, хоть живем как неандертальцы: без света и газа. Готовим пищу во дворе, в обыкновенной глиняной печке. Печку, между прочим, клал сам. По-моему, из меня вышел бы неплохой печник, — засмеялся Джаббаров. — Вот только дым почему-то упрямо не хочет идти из трубы. Предпочитает дверцы и щели.

— Наверное, у него такой же упрямый характер, как и у вас, — подал руку Розыков. — Сегодня приду посмотрю... Нет-нет, никаких приготовлений. Дело в том, что у меня тоже нет газа. Вы как специалист по печному делу должны проконсультировать меня. Будьте здоровы.

— До свидания.

Джаббаров вышел.

Розыков возвратился на прежнее место, взял авторучку и, перелистав несколько страниц настольного календаря, записал:

«Спросить К. Г. о Балове».

13

Тимур не верил своим глазам. Нет-нет, этого не может быть. Он только вчера говорил с Андреем по телефону. Андрей сказал, что начал одно интересное дело и с утра до вечера мотается по Барнаулу, как угорелый.

— Понимаешь, не могу приехать к вам. Извини, пожалуйста.

— Ничего, ничего. Мы пока обходимся без тебя. Не переживай

Андрей уловил в голосе Тимура насмешку, однако не стал упрекать его за это.

— У тебя все в порядке? Или тоже без угла остался? У нас тут ходят разные слухи.

— С каких это пор ты стал верить слухам?

— Я не верю, что́ ты! Просто так сказал. Ты все-таки не сердись, ладно? Я обязательно приеду к вам, вот только немного освобожусь.

— Ладно.

Конечно, после такого разговора не поверишь своим глазам, если даже ты совершенно трезв.

Андрей теперь стоял в дверях и широко улыбался, запустив большие пальцы рук за широкий армейский ремень.

Тимур тоже улыбался и по-прежнему не верил своим глазам.

— Здорово, ч-черт!

Андрей наконец шагнул к Тимуру, крепко сжал в объятиях, вытащил на лестничную площадку, закружился с ним на месте.

Тимур с минуту находился во власти Андрея, почти ничего не видя и не слыша, потом неожиданно оттолкнул его и замер у стены.

На лестнице, опершись о перила, стояла тоненькая девушка с небольшим чемоданчиком и хмурила черные густые брови. Ей было не больше семнадцати лет. Она, как подумал Тимур, видимо, хотела подняться на следующий этаж или зайти к кому-нибудь на этом этаже, и ждала, пока освободится площадка.

Впрочем, возможно, Тимур ошибался: может быть, она просто так стояла и смотрела на них.

— Простите, вы ко мне?

— Не знаю.

— Не знаете?

— Не знаю.

Тимур пожал плечами. Странно начинался день. Будто с неба свалился Андрей. Как по щучьему велению появилась девушка. Кто еще постучится в дверь? Див? Фея?

— Кто вы?

— Я? — У девушки был ясный чистый голос. — Сестра Андрея.

— Да?

Тимур, радостно оторопевший, смотрел на Андрея:

— Лита?

Девушка кивнула:

— Лита!

— О аллах, как это я сразу не догадался! Вы же точная копия брата! — Тимур еще раз взглянул на Андрея, словно хотел убедиться, действительно ли девушка похожа на него. — Проходите, пожалуйста. Вы надолго к нам? Андрей, что же ты стоишь? Возьми у Литы чемодан.

— Ты не можешь?

— Что? Ах, да. Простите, пожалуйста. — Тимур взял у девушки чемодан, левую руку протянув в сторону двери. — Прошу!

Он был взволнован: приезд Андрея, да еще с Литой! Вообще-то Лита такой и представлялась ему раньше: стройной, голубоглазой, тонкой. Правда, он думал, что она пониже ростом, как Мила, например.

— Пожалуйста, проходите в комнату.

Лита вошла в комнату, прижимая к груди небольшую красную сумочку, и замерла в двух шагах от порога, увидев трещину в стене у окна.

— Вы не боитесь? — обратилась она к Тимуру.

— Кого? — не понял Тимур.

— Ну... Трясет.

— А! — махнул рукой Тимур. — Не обращайте на это внимания. Этот дом выдержит все девять баллов.

— Неужели вам нисколько не страшно? — Лита сжала лицо ладонями.

— Боишься? — удивился Андрей.

— Боюсь.

Тимур хотел как-то успокоить гостью: ну что она в самом деле.

— Не бойтесь, пожалуйста. Все будет в порядке. Я защищу вас, если снова тряхнет.

Глаза у Литы расширились, она подалась к Тимуру, по-видимому, безотчетно схватила за пуговицу пиджака.

— Может тряхнуть?

— Конечно, — сказал Тимур как нечто само собой разумеющееся.

— Слушай, Литок, не позорь наш род, — нарочито сурово произнес Андрей. — Будь, как говорится, на высоте. В конце концов, ты сюда не навсегда приехала.

— Боже мой, Андрюшка, ну что ты говоришь?! — снова воскликнула Лита.

— Ладно, молчу, — поднял руки Андрей. Он деловито прошелся по комнате, оглядел ее так, словно никогда раньше не был в ней. — Богатеешь?

— С чего это ты взял?

— Ну-ну, не притворяйся. Магнитофон. Приемник. Гири... Двухпудовые? Богатеешь! Ты что собираешься делать сегодня? Пойдешь на работу или уже отбарабанил свое?

Тимур развел руками.

— Ясно, — подхватил Андрей. — Тогда давай проедем по городу — посмотрим его достопримечательности.

— Андрюшка, я с вами! Я почти ничего еще не видела.

— В таком случае готовьтесь к путешествию! Я буду вашим гидом, — сказал Тимур. — Только сначала попьем чаю. Андрей, ты не забыл аромат цейлонского чуда?

— Нельзя ли после путешествия? — несмело попросил Андрей.

— Ни в коем случае! — запротестовал Тимур. — Во-первых, вы с дороги, во-вторых, я с работы, в-третьих, пора ужинать, в-четвертых, не хочу нарушать законы гостеприимства. Можно и в-пятых, если хотите?

— Не хотим, — сдался Андрей. — Литок, скажи, наше чудо не разбилось?

— Нет, — вспыхнула Лита.

— Ставь на стол. Пусть к цейлонскому чуду прибавится наше.

Лита достала из чемодана банку малинового варенья и подала Андрею. Андрей, взяв банку, гордо расправил несуществующие усы. — Запомни, — обратился он к Тимуру, — это чудо готовила Лита!

— Андрюшка! — попросила Лита.

— Ясно... — Андрей подошел к Тимуру, протянул банку. — Принимай. От Алтая.

Тимур ушел на кухню.

Лита взглянула на брата с укором.

— Ну почему ты такой хвастунишка, Андрюшка? Мне стыдно за тебя, честное слово!

Андрей сделал испуганное лицо.

— Я вел себя плохо? Ай-яй-яй-яй! Нехорошо! Нехорошо! Что теперь подумает Тимур? Может, мне извиниться? Прямо сейчас?

В глазах у Андрея прыгали чертики. Лита бросилась к нему, застучала маленькими кулачками по груди, проговорила со слезами, хотя чувствовала себя удивительно легко и радостно:

— Вечно ты шутишь, Андрюшка! Ей-богу, это не приведет к добру. Возьми себя в руки, пока не поздно. Тут такое несчастье!

— Всё, всё, всё, — поднял руки Андрей.

Ему тоже было удивительно легко и радостно.

14

Долго в эту ночь в квартире Тимура не гас свет, никак не могли успокоиться, познакомившись с городом, Андрей и Лита, увидев развалившиеся кибитки, отошедшие стены, отвалившиеся кирпичи, осыпавшуюся штукатурку, палаточные городки, взбудораженных жителей, которые продолжали заниматься повседневными делами.

— Ты, Тимур, оптимист. Город сильно пострадал. Здесь, на Чиланзаре, все в порядке. Ты посмотри, что творится в центре.

— Не паникуй, Андрей. Мы не из таких положений выходили. К нам едут со всех сторон строители, поставляют стройматериалы: кирпич, цемент, шифер, мрамор... Понимаешь: мрамор! Значит, город изменит облик. Станет светлей и шире. Я уверен, что у нас будет даже метро!

— Заговорился, клянусь, — засмеялся Андрей, взглянув на Литу. — При этой-то сейсмичности!

Тимур тоже засмеялся, однако без того недоверия, которое появилось у Андрея.

— Разве на земле нет городов, находящихся в таком же сейсмическом положении, как и Ташкент, между тем, имеющих метро?

Лита незаметно посмотрела на Тимура: «Боже мой, как он любит Ташкент. Вообще, это — прекрасный человек, не зря Андрей так тянется к нему. А как он был взволнован, увидев меня!»

Незаметно разговор зашел о работе. Андрей пожаловался на текучку, на отсутствие серьезных дел.

Лита прервала брата:

— Андрюшка, как тебе не стыдно! Ты уже забыл, да? В тебя же стрелял бандит! Самый настоящий!

Андрей махнул рукой:

— Ну какой это бандит, да еще самый настоящий! Ты не видела бандитов, Литок, вот и фантазируешь. Алкаш, понимаешь, Тимур. Обыкновенный рядовой алкаш.

— Алкаш? — удивленно протянула Лита. — Вы не верьте ему, Тимур. В книге «Записки следователя» еще есть повесть о таком преступнике... Медведь? Нет?

— Медвежатник, — сказал Тимур.

— Вот-вот: медвежатник! Какой же это алкаш? — посмотрела Лита на брата. — Какой, а? Молчишь? Медвежатник! Преступник. Знаете, Тимур, он у них сбежал. Да-да, Андрюшка. Не возражай, пожалуйста. Я знаю.

— Ничего ты не знаешь, — возразил Андрей. Он встал и заходил по комнате.

Тимур потянулся к чайнику, взглянул на Литу, откинувшуюся на спинку стула.

— Будете?

— Всё-всё! Спасибо!

Андрей остановился, обернулся к Тимуру — глаза его заискрились радостью, по-видимому, он уже не думал о разговоре, который затеяла сестра.

Лита неожиданно сказала:

— Я останусь в Ташкенте. Ладно, а?

Она обращалась сразу к Тимуру и к Андрею. Они переглянулись, не ожидая, по-видимому, от Литы такого решения.

— Ты что? В своем уме? — натянуто улыбнулся Андрей.

— В своем. Ты считаешь, что я несерьезный человек?

— Ты еще вообще не человек, понимаешь? Ты ребенок, Литка!.. Хорошо, хорошо, молчу, ты уже не ребенок, но ты о маме подумала?

— Подумала. Я говорила с ней. Перед отъездом. Она не такая, как ты. Сознательная.

Андрей с недоверием посмотрел на сестру.

— Ну, если говорила, тогда, конечно... Чем же ты будешь заниматься здесь?

— Как чем? Буду строить Ташкент!

Лита с особым уважением произнесла слово «строить».

— Что же вы умолкли? Скажите что-нибудь. Тимур, ты устроишь меня на работу? Ну, какие вы чудны́е! Неужели вы думаете, что город воскреснет сам?

Андрей неуверенно пожал плечами:

— Никто так не думает. Ты посмотри на себя.

— Перестань, Андрюшка, — слегка скривила губы Лита. — Тимур, ты не ответил мне.

Тимур поставил на стол пиалу, посмотрел на Литу так, словно знал ее давным-давно, потрогал усы и сказал, тоже перейдя на «ты»:

— Считай, что ты уже работаешь у нас.

— У вас? — опередил Литу Андрей.

— Не пугайся. У нас, значит, в Ташкенте. Хотя я ничего не имею против, если Лита станет работать в милиции.

— Тимур, ты с ума сошел! Я страшная трусиха. Ты устроишь меня на стройку. Понял? Надеюсь, мне дадут персональную палатку? Я не прошу большую, не беспокойся. Меня устроит маленькая. Совсем маленькая.

— Все будет в порядке, — встал Тимур. — Ты получишь персональную палатку. Я беру это на себя. Договорились?

— Договорились.

Лита тоже встала. Она была рада, что Тимур поддержал ее.

Андрей обреченно махнул рукой.

15

Джаббаров был приятно удивлен, увидев в вестибюле «Ташкентстроя» Тимура с девушкой.

Тимур смутился и, не выпуская локоть девушки, направился к Джаббарову.

— Здравствуй, Касым Гулямович.

— Здравствуй, Тимур Назарович.

Джаббаров тоже назвал Тимура по имени и отчеству, решив, что для Тимура сейчас это важно.

— Что ты здесь делаешь? Не собираешься ли поступить на работу в «Главташкентстрой»?

— Я хочу задать тебе этот же вопрос, — улыбнулся Джаббаров. — Может, познакомишь меня с девушкой?

— Прости, пожалуйста. Лита. Сестра Андрея. — Он обратился к Лите. — Мой начальник.

— Ничего подобного, Лита, — возразил Касым. — В данный момент, наоборот, он — мой начальник. Я хожу в подчиненных с двадцать шестого апреля.

— Ладно, пусть так, — охотно согласился Тимур. — Ты у кого был?

— У начальника отдела кадров.

— Всё в порядке? A-а... Балов? Так?

— Да.

По лестнице спускался Балов. Увидев Джаббарова еще сверху, направился к нему.

— Всё, Касым Гулямович, всё!

Джаббаров знал, что Балова примут на работу, все же спросил, будто не понял, что хотел сказать Балов.

— Не говорите загадками, Аркадий Аркадьевич.

— Я — строитель!

— Поздравляю. — Джаббаров крепко пожал руку Балову. — Познакомьтесь. Лита. С Тимуром Назаровичем, надеюсь, вас не нужно знакомить?

— Не-ет. — Балов взглянул на Литу, слегка склонив голову. — Рад познакомиться с вами.

— Лита... Я тоже рада.

Тимур насупил брови. Касым, конечно, переборщил, знакомя Балова с Литой. Кому это нужно? Лита — чистая, искренняя девушка. Балов — человек запятнанный, бывший вор.

Касым Гулямович понял, что Тимур не хотел знакомить Балова с Литой, поэтому поспешил сгладить свою невольную вину:

— Тимур Назарович, ты совсем забыл нас. Карима сегодня спрашивала о тебе. Приходите послезавтра к нам. У Каримы — день рождения. Лита, убедительно прошу вас.

— С огромным удовольствием приду, Касым Гулямович, — пообещала Лита.

— В таком случае, я вас больше не задерживаю.

Лита подала руку Касыму Гулямовичу и посмотрела на Балова, который в это время усердно изучал плакаты, развешанные в вестибюле. Судя по всему, она не знала, как поступить: самой проститься с Баловым или дождаться, когда он сделает это. На выручку пришел Касым — он тронул Балова за рукав:

— Может, вы проявите джентльменство и проститесь с этими очаровательными людьми?

— Извините. — Балов неуверенно протянул руку. — До свидания.

Лита тоже подала руку и, почувствовав, как Аркадий взволнован, быстро повернулась к Тимуру.

Тимур взял Литу за локоть и повел на второй этаж.

16

Джаббаров и Балов долго шли молча. Они в этот день побывали еще в горисполкоме. Джаббаров надеялся получить для Балова какую-нибудь комнатушку. К сожалению, ничего не было. Все, что имелось в горисполкоме, заняли люди, оказавшиеся без крова.

Не удалось Джаббарову и подселить Балова к какой-нибудь семье: узнав, что он отбывал наказание за воровство, люди отмахивались от него, как от прокаженного.

Вечерело. Улица, по которой шли Джаббаров и Балов, тонула в пыли. Еще неделю назад на этой улице царили покой и чистота, теперь ее не узнать — некоторые дома покосились, некоторые разрушились, некоторые сносились. Деревья, еще недавно гордо охранявшие дома, никли к земле, словно в том, что происходило вокруг, были виноваты и они.

— Вы где были, когда тряхнуло?

Джаббаров не сразу отозвался — он находился во власти воспоминаний о пережитом землетрясении.

— Где я был, когда тряхнуло? Дома.

— Интересно было?

— Не очень.

— Еще тряхнет?

— Трясет все время.

— Нет, не так. Так, как в первый раз?

— Не знаю. Старики говорят, что так уже не тряхнет: или сильнее, или слабее.

— Интересно.

Балов посмотрел вокруг, будто еще ничего подобного не видел, пошел тише, прислушиваясь к звукам, доносившимся откуда-то справа. По всей вероятности, там, за этими вот большими домами, работали дорожники, потому что звуки напоминали удары отбойных молотков.

Касым Гулямович не понял, что вложил в слово «интересно» Балов: любопытство или страх, однако разговор этот не оставил:

— Интересно?

Балов не ответил. Он остановился и, глядя на развалившийся дом, долго молчал. Какие мысли волновали его?

— Пойдемте.

Касым Гулямович устал ждать — собственно, он устал и мотаться по городу. Захотелось домой. Карима, по-видимому, уже волновалась. Ему так и не удалось в течение дня позвонить ей и сказать, что придет поздно.

— Вы что? Идемте!

— Куда?

— Ко мне.

— К вам?

Балов отступил в сторону, к дереву, прислонился к стволу, опустив руки.

— Ко мне... Не беспокойтесь, я не съем вас, — улыбнулся Касым Гулямович. — Вы не помешаете нам. — Он взял Аркадия за руку, отстранив от дерева. — Через месяц-другой все уладится, и вы будете жить в собственном доме.

— Так уж и собственном доме? — проговорил Аркадий.

— Ну, может, не в доме, я преувеличил, однако собственную комнату будете иметь. В худшем случае, получите собственную палатку или собственную кровать. Это временно, — повел Касым Гулямович Аркадия вперед. — Понимаете, временно! В будущем вы непременно получите квартиру. Из нескольких комнат!

— Ну и дела!

— Не верите? Чудак-человек! Вы не всегда будете холостяком. Пойдемте-пойдемте, не упирайтесь!

Аркадий не упирался — в его голове никак не укладывалось, что «большой начальник» пригласил его домой, как равного.

Джаббаров догадывался, что происходило с Баловым, однако вида не подавал: только немного ускорил шаг.

Карима встретила Балова приветливо, гостеприимно, тотчас захлопотала у печки, стоявшей в глубине двора, весело загремела посудой.

Балов остановился на аллее, сердце, казалось, вот-вот выскочит из груди.

Касым Гулямович отвернулся, дал возможность Балову прийти в себя. Начал наводить порядок на тахте. «Наверное, нелегкой была судьба у этого человека», — подумал Касым Гулямович.

Он не ошибся.

Когда Аркадию было семь лет, умерла мать. Отец, не отличавшийся силой воли, запил и вскоре пропил все, что было в доме. Потом начал воровать, и то, что попадало под руку, пропивал. Если же не мог ничего достать сам, то посылал на «промысел» соседских мальчишек, награждая каждого за это мороженым. Года через три как-то вечером сказал:

— Ну, Аркаша, пора и тебе браться за дело. Ты уже большой, нечего на отцовской шее сидеть.

Балов точно не помнит, в этот вечер или в другой взялся за дело: вышел на улицу, увидел во дворе чье-то белье, висевшее на веревке, незаметно снял и принес отцу.

Отец не стал спрашивать, чье белье, засунул под пиджак и отправился в пивную — около нее всегда торчала бабка Фешка, скупавшая за бесценок вещи у пьяниц. Отец возвратился домой скоро — поставил на стол две бутылки вина, бросил ломоть хлеба и кусок колбасы.

— Садись, Аркаша, за стол, попируем малость. Заслужил, чего уж там говорить. Я не думал, что ты такой проворный.

До сих пор становится не по себе Балову, когда он вспоминает этот «пир». Отец налил стакан вина и грубо потребовал: «Пей!». От вина сначала закружилась голова, затем его швырнуло куда-то в ничто, как в пропасть, и будто из-за толстой глухой стены доносился смех отца.

Отец пил до тех пор, пока не свалился со стула и не захрапел на полу. Балов не помнит точно, пил ли он еще в тот день. Наверное, все-таки пил.

Больше четырех лет продолжалась такая жизнь. Она окончательно доконала отца: он в конце концов спился в конце зимы и окоченел недалеко от дома.

Дальнейшая жизнь почти ничего нового не принесла Балову. Он уже пристрастился к вину, уже лазил по чужим квартирам. Правда, работники милиции оказались расторопнее его: поймали с поличным и отправили в детскую колонию.

Можно сказать, что с этой поры жизнь Балова изменилась. Воспитатель отряда, в котором находился Балов, сделал все, чтобы отучить его от пагубных привычек и, обучив его нелегкому ремеслу штукатура-маляра, заставил учиться в школе.

Может быть, выйдя из колонии, Балов начал бы честную жизнь, если бы его не вовлек в свою компанию рецидивист Крась. Балов сначала отчаянно сопротивлялся, порой даже открыто шел против Крася, потом сдался и стал его первым подручным в новой преступной профессии: Крась был медвежатником.

Они долго «работали» вместе — вскрывали сейфы, как консервные банки. Правда, в сейфах не всегда были крупные деньги. Хотя наводчик Лис всякий раз перед «операцией» убеждал, что из сейфа можно выудить тысчонки три-четыре. После этих «операций» их сбережения росли. Особенно у Крася, который мечтал купить дачу под Москвой и зажить в свое удовольствие, когда уйдет «на пенсию».

Крась был силачом и отчаянным человеком. Он гнул подковы и медные пятаки, делал отмычки, резал, как жесть, броню сейфов.

— Тебе бы с такой силой, Николай Палыч, мировые рекорды ставить, — не раз убежденно говорил Лис.

Крась довольно улыбался:

— Я независтливый: пусть мировые рекорды другие ставят. Меня устраивает и то, что я делаю. Запомни, Лис: в этом мире тот чемпион, кто имеет толстый карман.

— Так-то оно так, — соглашался Лис. — Однако вроде и не так. Тут тебя кто знает? Я да Аркан? Да еще два-три человека. Там тебя знал бы весь мир. Улавливаешь разницу? По телеку показывали бы твою физиономию.

— Вот-вот, мне как раз только этого и не хватает, — иронически улыбнулся Крась. — Нет уж, уволь. Как-нибудь проживу в тени. Правда, порой с деньгами чувствуешь себя не спокойно: что-то червит и червит душу; деньги-то не твои — принадлежали другим — тем, кто их честно заработал.

Крась не осуществил свою мечту: как-то Лис нализался так, что ничего не соображал, устроил в ресторане дебош и попал в милицию. Из милиции уже не вышел — направился прямым ходом в пересылку. Во-первых, в милиции извлекли из его карманов больше двух тысяч рублей, во-вторых, обнаружили паспорт без прописки, к тому же липовый.

Дальнейшие события разворачивались как в детективном кино: Лис рассказал о своих ночных похождениях, не забыв упомянуть при этом Крася и Аркана. Милиция поблагодарила его за этот джентльменский шаг и забрала Красова и Балова в тот момент, когда они досматривали третьи сны, радуясь покою и свободе.

На этот раз Балов очутился в колонии для взрослых.

Сейчас, стоя на аллее и глядя на Джаббарова и его жену, Балов чувствовал себя разбитым и раздавленным.

Нет, он никогда не докатился бы до скамьи подсудимых, если бы на его пути раньше встретились такие люди. Балов еще раз посмотрел на Джаббарова и на его жену. Неужели вечно на Земле будут существовать красы и лисы? Разве нельзя сделать так, чтобы они исчезли навсегда?

— Ничего, Аркадий Аркадьевич, ничего. Все будет в порядке.

Балов вздрогнул — рядом стоял Джаббаров. Когда это он подошел? Только что был около тахты.

— Понял? — перешел на «ты» Касым Гулямович. — Вот и отлично! Снимай пиджак. Пойдем мыть руки. Хозяйка уже накрыла на стол.

Балов молча последовал за ним. Кто-то в это время громко постучал в калитку. У соседа беззлобно залаяла собака.

— К вам? — остановился Балов.

— Да, — Касым Гулямович тоже остановился. — Вон у дувала умывальник. Видишь? Держи направление к нему. Я посмотрю, кто пришел.

17

Пришли Иван и Анастасия Рябцевы.

Двор тотчас наполнился радостными голосами. Иван выучил традиционные узбекские приветствия и, ежеминутно прикладывая руки к груди, говорил:

— Яхшимисиз? Ахволинг яхшими? Сизмисиз? Тинчликми?

Касым Гулямович отвечал с улыбкой, любуясь коренастой фигурой товарища:

— Яхши, Иван Семенович, жуда яхши!

Анастасия обнимала Кариму, которая оставила печку, как только услышала знакомые голоса. Она, как и муж, была искренне рада гостям.

— У вас, оказывается, уже есть гость, — увидел Иван Аркадия, застывшего у дувала с полотенцем в руке.

— Есть, — сказал Касым Гулямович. — Ты опоздал сегодня. Наверное, Анастасия Филипповна задержала? Кстати, слышал выступление Уломова по радио? Его, должно быть, не зря назначили начальником сейсмической станции? Щедрейший человек. Пообещал подарить нам в этом году не менее четырехсот толчков.

— Многовато, — произнес Иван так, словно речь шла не о повседневной их жизни, а о стихии, бушевавшей на Луне или на Марсе. — Очередной крестник?

Касым Гулямович проследил за взглядом Ивана.

— Угадал.

— Рад за тебя... Вор?

— Вор.

— Толк будет.

Иван считал, что воры быстрее осознают, к чему может привести связь с преступным миром и, если уж завязывают, то завязывают навсегда.

— Познакомь.

— Пожалуйста.

Аркадий стоял напротив Ивана, протянув руку, он почувствовал свою вспотевшую ладонь в крепком рукопожатии этого человека, разволновался и с трудом отвечал на вопросы, которые задавал Иван.

— Что же мы стоим? Касым, приглашай гостей к столу.

Касым Гулямович с благодарностью взглянул на жену. Она как всегда появилась вовремя, словно чувствовала, что он не разрешит без нее возникшую трудность. Возможно, женщины вообще острее ощущают затруднения других и быстрее находят выход из положения?

— Прошу!

У стола Иван, как опытный иллюзионист, вытащил из внутреннего кармана пиджака бутылку водки и с блеском заправского официанта поставил рядом с бутылкой сухого вина.

— Иван Семенович, ну зачем вы это? — упрекнула Карима. — Сколько раз я говорила вам — не приносите водку. Вы обижаете нас, честное слово.

— Дорогая Карима Сабировна, могу согласиться с вами, — раскланялся Иван. — Но прошу в порядке исключения — разрешить. Думаю, что в данном случае она не повредит нам... Что ты скажешь об этом, Аркадий Аркадьевич?

Аркадий неуклюже пробормотал:

— Думаю, что не повредит.

Анастасия внимательно посмотрела на Аркадия и на мужа, сощурила смеющиеся глаза, поправила на груди косынку:

— Пьяницы несчастные!

— Что ты, Настасья Филипповна, что ты! — быстро проговорил Иван. — Какие мы пьяницы? Сознаю: водка — враг человека. Однако же... не всегда. В данном случае, например, она — друг. Касым Гулямович, поддержи!

— Поддерживаю, — сказал Касым Гулямович.

— Хватит уж вам, садитесь, — улыбнулась Карима. — Аркадий, что же вы стоите? Касым, приглашай гостя!

Очутившись за столом, Аркадий снова разволновался. Никогда еще за всю свою жизнь не видел он к себе такого душевного, внимательного отношения. Никогда еще ему не приходилось сидеть вот так, за столом, с людьми, которые ничего не требовали от него. Ему казалось, что он спал и стоило только ущипнуть себя, как мрачная действительность с прежней жестокостью швырнет его в преступный мир.

Касым Гулямович хорошо понимал своего гостя и всячески старался отвлечь его от мрачных мыслей. Не «отставал» от Касыма Гулямовича и Иван. Он расхваливал завод, на котором работал, называл лучших рабочих, мечтал о будущем.

— Наша продукция известна всему миру, — не без гордости говорил Иван. — На днях получили заказ из Латинской Америки. Стараемся вовсю! Как же иначе! Мы — советские люди — и все, что делаем, должно быть советским, то есть — лучшим! Поступай, Аркадий Аркадьевич, к нам на завод. Не пожалеешь!

— Поздно уже, — улыбнулся Касым.

— Неужели вы опередили? — преувеличенно удивленно спросил Иван.

— Опередил... Аркадий Аркадьевич теперь рабочий «Главташкентстроя». С завтрашнего дня начинает восстанавливать наш город. Вернее, свой город. Это не мое влияние. Абсолютно, — добавил Касым Гулямович.

— Не ваше? Серьезно? — с недоверием спросил Иван.

— Серьезно. — Касым поднял глаза на Аркадия, крутившего в руке вилку, уважительно добавил, зная, что это доставит ему удовольствие: — Он специально приехал в Ташкент. У него хорошая профессия.

— Какая же именно?

— Аркадий Аркадьевич, скажи!

— Ну что вы, Касым Гулямович, — покраснел Аркадий. — Расхваливаете меня, будто я чего стою... Вор я! Ничего хорошего не сделал людям.

— Брось, Аркадий Аркадьевич. — Касым Гулямович наклонился над столом. — Брось! Всё у тебя ясно! Всё! Жить начинаешь. Запомни: жи-ить!

Аркадий сжался, сдавил в руке вилку так, что побелели пальцы. Нет, не все еще было ясно, хотя, казалось, все встало на свои места.

— У тебя есть в городе знакомые? — воспользовался Иван паузой.

— Есть, — Аркадий отвернулся, с трудом проглотил слюну. — Есть. Был я у него. Вместе когда-то на дело ходили... На складе работает. Живет, как министр. Чего только нет в квартире... Выгнал. Говорит... В общем, черт с ним. Не хочу в такой вечер вспоминать о нем.

— Вы только не падайте духом, Аркадий, — вступила в разговор Карима. — У вас вся жизнь впереди. Осенью поступите в вечернюю школу. Потом — в вуз. Найдете себе хорошую подругу.

— Да-да!

Аркадий притих: показалось или на самом деле позвала Лита? Он оглянулся. Никого не было. У самого дувала увидел дерево, озаренное бледным светом выщербленной луны.

Иван решительно сказал:

— Пойдем к нам. Будешь жить у нас... Всё, всё! — Он поднял обе руки, заметив, как разом вскинул на него глаза Касым Гулямович. — Мы так решили с Настасьей Филипповной... Точка! Решение окончательное и обжалованью не подлежит. Правда, Настасья Филипповна?

Анастасия сверкнула молодыми глазами:

— Правда, Ваня!

— Видите, — обвел всех торжествующим взглядом Иван. — У вас ему неудобно будет. — Теперь он обращался и к Касыму Гулямовичу и к Кариме, зная, что они поймут его. — Сами посудите: палатка у вас одна. В доме жить опасно. Еще придавит. Не будет же он спать под деревом. Нет, ему вечером будет нужен покой. Строить новый Ташкент — не на прогулку ходить. Так, Аркадий Аркадьевич?

— Так, — сказал Аркадий.

— Видите... На новоселье пригласишь?

— На какое новоселье?

— Как это на какое? Тебе дадут квартиру. Строитель!

— Пригласит, — сказал Касым Гулямович.

У Аркадия глаза заволокло слезами. Карима неожиданно заторопилась — почувствовала, что надо вмешаться.

— Я принесу чай.

Касым Гулямович поднял рюмку:

— Подожди. Давайте выпьем за дружбу.

— За мужскую дружбу, — поправил Иван.

Он тоже взял рюмку и, чокнувшись с Касымом Гулямовичем и Аркадием, выпил залпом, глядя перед собой, в темноту сада.

18

Поиски человека с коричневым чемоданом между тем продолжались. Временами казалось, что он почти найден, осталась самая малость — найти улики и предъявить обвинение. Временами опускались руки — казалось, что дело зашло в тупик, человек с коричневым чемоданом потерялся.

По улице шли три преступника: Степанов, Пулатов, Каранов. Они спешили — несли ворованные вещи, уложенные в темные объемистые чемоданы.

Главарем этой необычной тройки был Каранов, высокий брюнет, одетый в синий добротный костюм. Он шел позади, следя за улицей и за своими однодельцами. Пулатов не вызывал у него подозрений, а за Степанова он опасался. Парень только что начал ходить на дело и мог в любую минуту засыпать обоих.

Дойдя до кинотеатра «Искра», преступники смешались с толпой: огромный танк вгрызался в развалившиеся пристройки кинотеатра, на противоположной стороне собирались люди.

— Кажется, все идет нормально, — сказал Пулатов.

— Не каркай! — оборвал Каранов. Он не любил без дела чесать язык. — Сопи в две ноздри молча. Усек?

— Усек.

У здания цирка стоял милиционер. Преступники на секунду замерли, пересекая дорогу, за которой возвышалось здание цирка.

— Если остановит, отвечаю я, — шепнул Каранов.

— Да вроде бы не должен остановить, — заметил Пулатов.

— Разве ты не знаешь этих мозгокрутов? — скривился Степанов. — У них особый нюх на нашего брата!

— Опять? — зашипел Каранов.

Степанов опасливо втянул голову в плечи.

Милиционер не остановил — только кивнул, как старым знакомым, весело спросил:

— Из командировки?

— Не отгадал, старшина, — чуть-чуть замедлил шаг Каранов. — Приезжие. Строители. Идем в гостиницу.

— В «Зерафшан»?

— В «Зерафшане» нет мест. Мы только что оттуда. Хотим попасть в «Ташкент». Говорят, не гостиница — дворец!

Милиционер приложил руку к козырьку фуражки:

— Желаю удачи!

Каранов бодро ответил:

— Спасибо!

Пулатов и Степанов улыбались — они считали, что опасность миновала. Не зря, наверно, Каранов взял их под свое крыло: у него голова варила.

Каранов похвастался:

— Со мной не пропадете.

— Мы понимаем, — заискивающе ответил Степанов.

— Надо бы заглянуть в гостиницу, — предложил Пулатов. — Уж играть так играть до конца. Нечего на середине останавливаться. К добру это не приведет. Как пить дать. Я не впервые на дело хожу.

— Давай, давай, — засмеялся Каранов. — Держи хвост пистолетом! Сейчас возьмем такси и... покажем спины.

Каранов переоценил свои силы.

Милиционер не просто так заговорил с ворами. Он еще издали выделил их из толпы, узнав Каранова, обвинявшегося в прошлом в квартирной краже.

На остановке «такси» было многолюдно. Начался час «пик». Воры заняли очередь. На время они позабыли об опасности. Стояли спокойно, перебрасываясь шутками. Особенно уверенно вел себя Каранов. Он закурил и, втягивая в себя дым, поглядывал на хорошенькую молодую женщину, стоявшую впереди.

Милиционер подошел к ворам, когда они пытались сесть в очередную машину. Он встал у дверцы и, приветливо улыбаясь, поинтересовался:

— Вы не нашли гостиницу «Ташкент»?

— То есть? — Каранов не сразу понял, что хочет милиционер, потом сделал огорченную гримасу, метнул в сторону гостиницы негодующий взгляд. — Мест нет.

— Может, вы не были в гостинице?

— Как это не были? — возмутился Каранов. — Были... Они подтвердят! — Он кивнул на Пулатова и Степанова, которые топтались рядом, не зная, как вести себя дальше.

— Они подтвердят. — Милиционер внимательно посмотрел на дружков Каранова. — Они подтвердят, я не сомневаюсь в этом. — Он снова перевел взгляд на Каранова и с прежней приветливой улыбкой попросил: — Документы!..

— Документы? Мои? Пожалуйста! — воскликнул Каранов. Он, казалось, даже обрадовался этой просьбе. — Вы удивительный человек, старшина. Зачем вам понадобились мои документы? Что- то вы нашли во мне примечательного? Сознавайтесь, старшина.

— Хочу познакомиться с вами поближе.

— Вот как! Рад. Очень рад. Пожалуйста.

Каранов положил в открытую машину чемодан, запустил руку во внутренний карман пиджака и неожиданно, ударив головой милиционера в грудь, резко метнулся в сторону, вдоль здания гостиницы. Не медлили Степанов и Пулатов. Они побежали к трехэтажному зданию, стоявшему напротив театра оперы и балета. Милиционер выдержал удар Каранова и, машинально схватившись за кобуру, бросился за Степановым, который оказался ближе всех.

...Степанов четыре дня не давал никаких показаний, на пятый рассказал все — ничего не скрыл.

Воры действовали сообща. Узнав, где можно было хорошо «заработать», они несколько дней находились поблизости намеченного дома, изучали, как говорится, обстановку, затем днем, на глазах у соседей, приступали «к делу».

Степанов обычно оставался на улице. Пулатов и Каранов заходили в дом. Они открывали дверь «фомичом» и забирали самые ценные вещи. Причем старались сделать так, чтобы не нарушить порядок, царивший в квартире. Хозяева, возвратившись вечером с работы и обнаружив просто прихлопнутую, но не закрытую на ключ дверь, в первый момент удивлялись, обнаруживая вроде все на своих местах.

— Где вы жили? — спросил Седых, занимавшийся «святой троицей».

— Где придется, — сказал Степанов. — Постоянного места у нас не было.

— У вас есть родные?

— У меня нет. Круглый сирота. У Каранова и Пулатова, кажется, кто-то есть. В Самарканде. Точно не знаю.

— Они не собирались к ним?

— Вроде нет.

— Больше вы ничего не сообщите?

— Нет.

После длительных безуспешных поисков Седых направил запрос в Самарканд. Через некоторое время Пулатов был задержан и этапирован в Ташкент.

Пулатов оказался более крепким орешком. Он знал, где находится Каранов, однако не сказал, хотя и ненавидел этого человека.

Каранов так и не был найден. Вскоре состоялся суд. Степанов и Пулатов были осуждены на различные сроки.

19

— Ты заметил, Касым Гулямович, парень с коричневым чемоданом действовал так же, как и Каранов?

— Заметил, Тимур Назарович.

Они шли по Братской улице. Мимо них разноцветным потоком бежали автомашины. Теплый ветер перебирал листья деревьев, выстроившихся вдоль арыка. Над городом плыли легкие облака. Низко, у самого горизонта, стояло огромное красное солнце, затемненное внизу.

Джаббаров любил вечера. В такое время хорошо мечталось: то, что волновало днем, приобретало свой особый смысл. Часто трудные дела, долго не дававшие покоя всему отделу, в такое время прояснялись, приобретая четкие контуры.

— Эту версию нужно проверить... Сколько в Ташкенте Карановых, как ты думаешь?

— Фамилия не очень распространенная. Думаю...

— Пойдем, — не дал договорить Джаббаров. — Смотри, — сказал он Азимову, — повернувшись к поврежденному одноэтажному зданию, белевшему в начале улицы.

Азимов запротестовал:

— Куда?

— В кустовое адресное бюро?.. Э, ч-черт, поздно! — остановился Джаббаров. — Зайдем завтра.

— Ты думаешь, он прописался?

— Надо проверить. Что еще?

О квартирных кражах было известно всем работникам отдела. Знали все и приметы человека с коричневым чемоданом. Если завтра через кустовое адресное бюро удастся узнать адрес Каранова, то, возможно, через день-другой будут раскрыты кражи. Судя по всему, парень с коричневым чемоданом и Каранов одно и то же лицо.

Вообще, это дело порядком потрепало нервы Азимову. Ведь он какое-то время считал, что Балов и есть парень с коричневым чемоданом. Хорошо, что Джаббаров сумел вовремя найти Седых, который занимался «делом Степанова».

Джаббаров был сегодня в светло-сером костюме и в бежевых лакированных туфлях. Короткие черные волосы непослушно падали на его широкий лоб.

— Не знаю, что тебе сказать еще, — признался Азимов.

— Неужели? — обернулся Джаббаров.

— Честное слово.

— Ладно. Сходи завтра в НТО, поговори с сотрудниками, возможно, они уже сталкивались с «фомичом»?

— Что еще?

Теперь интересовался Азимов. Джаббаров отвечал. Они нередко делали так. Особенно, когда дело затягивалось. Оба будто читали мысли друг друга, принимая самые неожиданные решения, выходя из непредвиденных тупиков.

— Кто проверяет рынки? — вопросом ответил Джаббаров.

— Бондаренко и Григорьев.

— Послезавтра воскресенье. Вещи Королевой могут оказаться у скупщиков. Попытайтесь обнаружить эти вещи.

— Кроме того, может быть, зайти в штаб дружины?

— Конечно, зайдите — побеседуйте с дружинниками. Кстати, — обратился он к Азимову с новым вопросом. — Что ты сделал с Закировым?

— С кем? A-а, с Закировым... который недавно освободился из заключения? Ничего. Отпустил. Он у нас и одних суток не пробыл.

— Да нет. Я не о том. Как он устроился, как живет?

Азимов пожал плечами.

— Благоустройством преступников занимаются общественные организации. У нас своих дел невпроворот.

— Что с тобой?

В голосе Джаббарова послышалась тревога. Азимов нахмурился: кажется, он переборщил. Не нужно было так отвечать. Многие работники милиции интересуются судьбой бывших преступников, помогают им устроиться на работу.

В прошлом месяце, например, сам Розыков помог определиться в новой трудовой жизни бывшему карманнику Федьке Рыжему. Немало крови попортил Прозоров, вызволяя Шкваркина, оказавшегося в сетях Тарзана. Недавно Джаббаров устроил на работу Балова. Теперь следил: как бы человек не сорвался.

— Что с тобой? — уже мягче спросил Джаббаров.

— Ничего, Касым Гулямович, — поспешно ответил Азимов. — Я позабочусь о Закирове. Вам не придется краснеть за меня.

— Хорошо, Тимур Назарович. Только не тяни. А то можем потерять человека.

— Не потеряем.

Азимов хотел спросить, как идут дела у Балова, однако промолчал, считая, что Джаббаров сам расскажет обо всем, когда сочтет нужным.

20

Был ветреный день. С севера, громоздясь друг на друга, шли тяжелые черные тучи. В воздухе кружилась крикливая стая ворон.

По неширокой кривой улочке неторопливо шагали два человека. Один в темно-синем милицейском костюме, другой в легком коричневом плаще. Оба внимательно смотрели по сторонам, иногда перебрасываясь короткими фразами. С ними почтительно здоровались встречные, очевидно, жители этого квартала.

Молодая худенькая женщина, торопливо оглядываясь, направилась к ним.

— Товарищ участковый, тут недалеко, у одного дома, какие-то парни околачиваются, — сказала она человеку в милицейском костюме. — Я уже третий раз вижу их.

— Дригола? Нина Васильевна? Правильно?

— Правильно, товарищ участковый.

Через четверть часа мужчина в плаще и участковый уполномоченный у высокого дома, отгороженного деревянным забором, обнаружили людей, о которых сказала Нина Васильевна. Они были пьяны: нескладный длинный мужчина наклонялся к парню и пытался что-то объяснить ему.

— Предъявите документы, — произнес стереотипную фразу работник милиции: он хорошо знал свою территорию и обоих видел впервые.

— Разве это необходимо? — спросил мужчина.

Участковый уполномоченный повторил:

— Предъявите документы!

— Оставь, старик, — вяло проговорил парень. — Не видишь, с кем имеешь дело. Вы, очевидно, кого-то ищете. — Он лениво посмотрел на участкового, вывернул карманы брюк. — Нет у нас документов. Дома оставили. На рояле. Такая ситуация. Хотите, поедемте с нами.

— Хорошо, — согласился участковый. Мысль его напряженно работала, нервы были на пределе. Он видел: парень походил на того самого, о котором говорил на разводе оперуполномоченный Азимов. — Идемте.

— Это далеко, — предупредил длинноногий.

— Ничего, доберемся. Только давайте сначала зайдем ко мне. Я надену плащ, что-то знобит.

— Старик, ты слышишь, лейтенант замерз, — с усмешкой обратился парень к длинноногому. — Может, погреем его? Как у тебя с бумажками? Все в порядке? Лейтенант, опрокинем по сто пятьдесят? — Парень перевел взгляд на участкового. — Может, тебе нельзя?

— Почему нельзя? Разве я похож на язвенника или на гипертоника?

— Поддубный! — захохотал мужчина.

— Метко, старик, метко, — ободрил парень. — Вперед. Так, что ли? В ближайший питейный дворец?

— Сначала все-таки разрешите надеть плащ? — сказал участковый.

— Неужели выпьешь? — усомнился длинноногий.

— Выпьет, старик, выпьет. К тому же он в самом деле, как Поддубный. Я бы на его месте... Пойдемте, лейтенант!

Доро́гой парень начал рассказывать анекдоты, подтрунивая над длинноногим, подмигивая встречным женщинам.

Когда до оперативного пункта оставалось несколько десятков шагов, длинноногий ссутулился и, схватившись за живот, подбежал к арыку, сделав вид, что его тошнит. Через некоторое время послышался слабый стук падающего предмета. Участковый обнаружил у арыка ломик.

...По-прежнему дул ветер. Все так же тревожно шумели деревья. Вокруг были те же дома: то низенькие с полуразвалившимися дувалами, то высокие, четырехэтажные. Только теперь наступила глубокая темная ночь.

— Ты не замерз?

— Что ты, лейтенант! Посмотри, посмотри, звезда!

— Метеорит... Слышал, между Юпитером и Марсом была планета? Фаэтон? Метеорит — осколок от нее. Она взорвалась несколько миллионов лет назад.

— Сама?

— Возможно, сама, возможно, нет. Некоторые ученые считают, что ее взорвали.

— Смотри, смотри, еще... метеорит. Интересно, узнали в угрозыске или нет, что это за люди? Длинноногий какой-то странный. Заплакал.

— Да.

Голоса постепенно стихли. Говорили два человека: мужчина в плаще и человек в форме милиции. Они шли по улице, на которой встретили женщину, сообщившую о незнакомцах. Это были участковый уполномоченный Абдувалиев и дружинник Сафин.

21

Муравьев изворачивался, как уж: то с преданностью заглядывал в глаза Джаббарову, то отворачивался, то делал вид, что заинтересовался какой-нибудь вещью, находящейся в кабинете. Его путаный, сбивчивый рассказ был переполнен многочисленными фразами: «так сказать», «как водится», «это такое дело».

Джаббаров терпеливо выслушивал Муравьева, поддакивал, когда он чересчур часто сорил вводными словами, кивал головой, слушая его вымышленные истории.

Минут через сорок, достаточно наслушавшись и поняв, что Муравьев не так уж изворотлив, как показалось вначале, Джаббаров переменил тактику: вышел из-за стола, остановился напротив Муравьева, потребовал:

— Говорите правду!

Это подействовало. Муравьев сразу обмяк, заморгал глазами, начал неуверенно, положив руки на приставной столик.

Джаббаров откинулся на спинку стула и внимательно слушал Муравьева, отбирая из его показаний то главное, что решало исход следствия.

С парнем Муравьев познакомился случайно. Возвращаясь домой с работы, Муравьев зашел в пивную, прилепившуюся у ворот Паркентского рынка. В воскресенье у жены был день рождения, Муравьев перепил и весь день чувствовал себя неважно: сильно болела голова.

Две кружки пива не принесли облегчения. Муравьев захотел выпить еще. Пошарил по карманам — нашел две копейки и с тоской посмотрел на мужчин, разместившихся у стойки, надеясь увидеть знакомых.

Знакомых не было. Морщась от досады, Муравьев шагнул к выходу. В это время кто-то положил на плечо тяжелую руку. Он нехотя обернулся.

— Чего тебе?

— Ничего. Давай выпьем.

Парень, сказавший это, стоял возле пивной бочки. Муравьев не любил случайных знакомств, тем не менее принял приглашение парня.

— Садись за столик. Я организую что-нибудь крепкое, — сказал парень. — Не стесняйся. В следующий раз ты угостишь меня. Такова жизнь, старик.

— Я ничего. Угощу, конечно.

Полуразрушенные старые дувалы, пыльная извилистая тропинка, высохшие арыки и ни одного огонька вокруг.

Наклонясь вперед, Муравьев то бежал, то шагал устало, не останавливаясь, тупо глядя под ноги. Он не мог сказать, как очутился среди этих дувалов и арыков, сколько времени шел по этой тропинке, когда расстался с парнем, о чем говорил с ним, где был.

Некоторое облегчение пришло к Муравьеву, когда он, наконец, добрался домой. Муравьев увидел плачущее испуганное лицо жены, уцепившихся за подол ее платья детей. Жена помогла ему лечь на тахту, и он уснул мертвым сном.

На следующий день Муравьев опять оказался в пивной и встретил вчерашнего парня.

— Старик, привет, — радостно приветствовал он Муравьева. — Как голова? Не трещит? Я чувствую себя превосходно. Пропустил два раза по сто... Представь, до сих пор перед глазами стоит этот мужчина. Крепко мы его обработали. Не правда ли?

Муравьев промолчал, не поняв даже, на что намекает парень, с тоскливым желанием посмотрел на прилавок, заставленный бутылками.

Парень продолжал, схватив Муравьева за пуговицу пиджака:

— Не мычи, как тысяча коров. Скажи что-нибудь членораздельное. Может, совесть мучает? Брось, старик! Совесть — пережиток проклятого прошлого.

— Я... Ты...

— Ну-ну, телись, телись. — Парень внезапно засуетился, потащил Муравьева в угол, к свободному столику. — Что будешь пить? Вино? Водку? Пиво?

— Всё!

Муравьеву казалось, что у него вот-вот развалится голова от адской боли.

— Может, возьмем коньяк?

Муравьев покачнулся — о чем говорит этот пижон? Кому он нужен? Лучше взять водку или портвейн, на худой конец, пиво. Хотя ладно. На худой конец можно и коньяка выпить.

— Бери коньяк, если хочешь. Только быстрее. Вообще, лучше давай водку. Не мудрствуй. В ней — корень жизни!

— Ну если так... Садись. Я сейчас.

Они выпили по стакану водки и по две кружки пива. Муравьев снова почувствовал себя в «тарелке», однако не хотел больше сидеть в пивной — заторопился домой: нужно было поговорить с женой, объяснить все, извиниться. Парень захохотал, выслушав Муравьева, встал, сдавил плечи сильными руками.

— Сиди!

На столе снова появились водка и пиво.

— Жена подождет. Ничего с нею не случится. Вообще, старик, ты — молоток! — наклонился над столиком парень. — Я не ожидал от тебя такой сноровки. Клянусь Иисусом Христом!.. Пей! Пей, чего ты!.. Четыре сотни. Целое состояние!.. Ты не потерял свою часть? Нет? Вижу, что не потерял. Молоток!

Муравьев непонимающе оглядел парня. О чем это он? О каком мужчине говорит?

— Ты что? — улыбнулся парень. — Может, еще выпьешь?

— Потом. Выйдем.

— Выйдем.

На улице накрапывал дождь. Электрический фонарь, висевший у входа в пивную, тускло освещал землю. От железнодорожного полотна шел трамвай — его четкий перестук гулко отдавался в пустых закоулках огромного рынка.

— Я дал тебе двести пятьдесят рублей.

— Подожди, — прервал Муравьев. — Ты скажи прямо, что я натворил? Ну?

— Ничего особенного. Ограбил того мужика. Чуть руку ему не оторвал, когда снимал часы...

Муравьев испуганно затоптался на месте: «Я грабитель? Что за чертовщина!»

— Врешь!

— Пусти, дурак! — оторвал парень руку Муравьева от лацкана пиджака. — Я не люблю таких штучек!

Муравьев не послушался — снова схватил парня за лацканы пиджака. Парень на этот раз ударил Муравьева коленом в живот. Муравьев взвыл от боли, шарахнулся в сторону.

Парень раскатисто захохотал.

— Ладно. Не дрейфь. Со мной не пропадешь. Я все обделаю так, что комар носа не подточит. Пойдем, пропустим еще. Закрепим, как говорится, дружбу. В этом есть практический смысл.

В дальнейшем он назвался Крыловым и они еще неоднократно встречались и выпивали.

Неделю назад после очередной попойки Крылов сказал, что мирному времени наступил шабаш и предложил заняться серьезным делом. Муравьев не стал противиться, боясь, что Крылов заявит в милицию об ограблении мужчины. Они начали появляться на Кладбищенской улице, у дома, который решили ограбить.

22

Джаббаров задал Муравьеву еще несколько вопросов, затем отвел его в КПЗ и попросил к себе Азимова.

Тимур зашел минут через десять. У него было хмурое, осунувшееся лицо. Он много работал в последние дни.

— Устал?

— Устал, Касым Гулямович. Ты не устал?

— Я железный.

— Так вот, Тимур, — сказал Джаббаров, — Муравьев заявил, что вместе с Крыловым ограбил мужчину. Нам никто не сообщал об этом. Проверь, пожалуйста. Возможно, в райотделы поступало заявление.

— Не думаю.

— Почему?

— Крылов, очевидно, шантажировал Муравьева.

— Я тоже думал об этом. Пожалуй, так и было на самом деле. Однако мы не должны руководствоваться только собственной интуицией. Семь раз отмерь — один раз отрежь.

— Ясно.

— Как поживает твой племянник?

— Закиров? — Тимур улыбнулся, привычно потрогал усы. — Ничего. Работает. На экскаваторном заводе. Пока жалоб нет.

Джаббаров молча кивнул. Подумал о своем подопечном — о Балове.

23

Балов неторопливо шел по пыльному тротуару: сносили квартал, и пыль густым слоем ложилась на деревья, приглушая зеленый цвет и вызывая грустные мысли.

Вообще-то Балов не жаловался на судьбу. Он работал на строительстве дома в центре города. Его бригадиром был энергичный рослый мужчина — украинец Виктор Хижняк с тяжелым неуживчивым характером, как считали многие. Однако люди к нему тянулись — видели, что он справедлив и в беде не оставит. Понимал и уважал Хижняка и Балов. Правда, вида не подавал, просто при случае обращался за советом или за помощью, зная, что получит и добрый совет, и дружескую помощь.

Сам Хижняк относился ко всем как будто одинаково, никого не выделяя и никому не давая поблажек, хотя чувствовалось, что к Балову и некоторым другим товарищам он относится с душевным расположением.

Приятным для Балова оказалось присутствие Литы, работавшей в соседней бригаде. Она заходила к Балову — то приносила что-нибудь почитать, то делилась обедом, то рассказывала какую-нибудь интересную историю, связанную с ней или с братом.

Балов не знал, что привлекало ее в нем — может, умение слушать, с затаенным дыханием ловить каждое ее слово и зачарованно не сводить с нее глаз. Порой Балову казалось, что она заходила к нему потому, что этого хотел кто-то из милиции, например, тот же Азимов. Однако он тут же упрекал себя за эту мысль, слишком разило от нее прошлым, тем прошлым, с которым уже ничего общего у него не было.

Сегодня Лита дольше обычного пробыла в бригаде. Она сидела на небольшом деревянном ящике и смотрела, как работал Аркадий. Он заканчивал отделку комнаты и был, казалось, целиком поглощен этим кропотливым занятием. Лита следила за его мастерком, который будто пел в его руках. Аркадий чувствовал, что ее внимание было обращено к нему: к его фигуре, к его движениям, к его мыслям... именно к мыслям! Это мешало — мастерок незаметно терял свою песню, руки тяжелели, появлялись ненужные движения, Аркадий терял прежнюю уверенность

— Ты шо? Пэрэпив вчора?

Появился неожиданно Хижняк, будто только и ждал, когда Балов сорвется.

Аркадий не успел ответить: вмешалась Лита. Она взволнованно сказала:

— Захар Кононович, ну что вы такое говорите? Вы ведь знаете, Аркадий Аркадьевич не пьет. — У нее в последнее время появилась добрая привычка — она стала называть своих знакомых по имени и отчеству. Может, брала пример с Тимура. Может, сама поняла, что это красиво. — Вы лучше посмотрите, как Аркадий Аркадьевич вывел колер. Это же великолепно!

— Побачив уже, — прежним тоном произнес Хижняк. — Звиткеля ты взялась на мою голову? Слухай, Балов, не мордуй стену. Працюй, як працював до этого. Выгоню!

Снова Аркадий не успел ответить: или не захотел ответить, потому что боялся, что может нагрубить. Попробуй потом — восстанови контакт, никакой дипломатии не хватит.

Снова ответила Лита:

— Захар Кононович, ну что вы, честное слово, разве Аркадий Аркадьевич делает что-нибудь не так? У него же мастерок поет. Вы напрягите слух, Захар Кононович! Боже мой, мне бы такие руки! У меня вот ничего не получается. Ничего! Честное слово, Захар Кононович!

Хижняк внезапно предложил:

— Приходь до нас в бригаду. Не злякаешься — чоловиком станешь!

Пожалуй, Хижняк и самому себе не ответил бы, почему он предложил этой девушке перейти к нему в бригаду. Свои новички порой доводили его до белого каления. Может, она приглянулась ему своей непосредственностью или вниманием к этому непутевому парню, к которому он питал почти отеческое чувство?

Лита так и встрепенулась.

— Приду, Захар Кононович! Обязательно!

Хижняк ушел. Встретив вечером Балова, посоветовал:

— Займись с дивчиной, научи ее своему мастерству. Видать, вона с головой.

— Конечно, Захар Кононович, — обрадовался Балов. — Я научу ее, Захар Кононович.

— Ну вот и добре.

Балов пошел еще медленнее. Конечно, он научит Литу своему мастерству. Жаль только, что она заинтересовалась его профессией. Разве на свете нет других профессий? Более интересных и более нужных? Может, прошлая никчемная жизнь до того опустошила его, что ему уже во всем виделись «ловушки»?

Вообще-то, все шло у него хорошо. Он был счастлив, пожалуй, впервые в жизни. Может, такое время было и раньше, только давно, когда он ходил пешком под стол.

Балов попытался вспомнить лицо матери. Сначала, будто из света, выплыли глаза. Они, казалось, заглянули в душу и потеплели, увидев в ней что-то важное и значительное. Он остановился посередине тротуара, боясь нарушить призрачные секунды.

Наверно, еще долго жило бы это видение, если бы Балова не остановил человек. Он бесцеремонно толкнул Балова в грудь и захохотал, раскачиваясь на толстых коротких ногах. Балов не сразу понял, что произошло, потом невольно сжал кулаки и замер, чувствуя, как застучало в висках.

— Не узнаёшь?

— Узнаю́.

— Я думал, не узнаёшь. Здравствуй.

— Здравствуй.

— Балдеешь?

— Что тебе нужно?

— Может, я буду задавать вопросы?

— Что тебе нужно? — повторил Балов.

— Все-таки ты? Наверное, тебе вправили мозги. Ладно, не дуйся. Пойдем опрокинем по стопарю.

— Не пью.

— Не пьешь? Может, завязал?

— Что тебе нужно?

Балов знал, что хочет от него этот человек, однако снова задал тот же вопрос, ощущая одно желание — освободиться от этого человека, и в то же время не зная пока, как вести себя — пройти мимо него или поговорить с ним.

Впрочем, ни то и ни это уже не изменит его жизнь.

— Ты забыл, что мне нужно?

— Ну, допустим, не забыл. Но я есть я, ты есть ты. Комментарии не требуются.

— Ты думаешь?

Балов промолчал. Он понял: нужно уйти. Никаких дел с этим человеком у него не может быть. Хватит и того, что уже было.

— Я не хочу видеть тебя. Достаточно и того, что было. У нас разные дороги. Слышишь?

— Не глухой. Только ты не виляй задом. Я все равно не оставлю тебя. Нас одна веревочка связала до гробовой доски. Выкинь из головы бред о разных дорогах.

— Не пугай.

— Я не пугаю, предупреждаю, Аркан! Еще вот что: брякнешь своим новым дружкам обо мне — получишь перо в спину. Так и знай. Я не бросаю слов на ветер.

— Не пугай, — повторил Балов.

Он решительно шагнул вперед и уверенно пошел дальше, стараясь не думать о том, что случилось.

Человек, остановившийся на тротуаре, с трудом сдерживал гнев.

Это был Красов.

24

Лита не могла понять Андрея. Ну какое дело ему до ее чувств? Ну понравился ей Аркадий, ну полюбила она его, ну и что же из этого? При чем здесь Тимур? Никто не спорит: он красивый и умный парень. Только сердцу не прикажешь. Оно тянется к другому, если даже этот другой не такой привлекательный, и не такой красивый, и не такой умный. Наверное, какие-то иные пружины управляют чувствами?

Андрей сказал:

— Ты пойми: Балов не пара тебе. Он вор, не забыла? Доходит это до тебя или не доходит?

— Не доходит, — упрямо стояла на своем Лита. — Во-первых, Аркадий никакой не преступник, во-вторых, мне лучше знать, с кем строить жизнь.

Андрей оторопел:

— Ты что, серьезно?

— Нет, нарочно, — не сбавила тона Лита. — Я люблю его, понимаешь? Может, в уголовном кодексе есть статья, которая запрещает любить?

— Литка, ты еще девчонка, — улыбнулся Андрей. Он хотел до конца разобраться во всем, что происходило с ней — к нему в первую очередь предъявят претензии родители. — Нет, Литок, ты действительно еще девчонка. Не смотри на меня так сурово, прошу тебя. Разве не тебе только что исполнилось семнадцать лет. Балову, наверное, тридцать, если не больше. Молчишь?

— Не больше. Тридцать.

— Видишь, тридцать. Улавливаешь разницу? Целых тринадцать лет. Эпоха! Эра!

— Ты, оказывается, ничего не понимаешь. — Лита тоже улыбнулась. — Мужчина должен быть старше. Иначе зачем он? Представь: мне семнадцать, мужу семнадцать лет. Детский сад!

— Ты что! Собираешься за него замуж?

— Разве он так безобразен, что за него нельзя выйти замуж?

Лита начинала дерзить. Андрей внутренне сжался. Неужели она в самом деле влюбилась? В таком случае, ее уже не переубедишь. Она умела настоять на своем. Он не один раз убеждался в этом.

— Я полагаю, что ты должна прислушаться к моему совету. — Андрей оглядел Литу так, словно видел впервые, внутренне усмехнулся, представив ее в роли жены. — Ты знаешь, как я отношусь к тебе. Знаешь также, что ты у меня одна. Одна, понимаешь? В общем, не глупи!

— Будь проще, пожалуйста, не усложняй то, что ясно, как день.

— Я ничего не усложняю. Ты забыла, кто он.

— Кто? — Лита резко подалась вперед. — Кто?

Андрей невольно отпрянул назад.

— Ты не знаешь? Ладно, ладно, успокойся. Может, я не прав.

— Может? Никаких «может»! Ты неправ! Совсем неправ. Он такой же, как все — как ты, как Тимур... Почему ты считаешь себя лучше? Потому что работаешь в милиции? Тебе известно, как он жил? В детстве? В юности? Неизвестно.

Андрей скрывал от Литы, что в Ташкент его привело не землетрясение, хотя и оно сыграло определенную роль в этой поездке. Он прибыл в Ташкент, зная, что сюда уехал Красов. «Ты прожил в этом городе три года, тебе и карты в руки, — сказал Запорожец. — Только смотри: не увлекайся и не донкихотствуй. Свяжись с уголовным розыском». Розыков заверил: «Найдем. Красов не иголка. Если, конечно, он у нас». «У вас. Точно». Андрей был уверен, что Красов в Ташкенте, поэтому произнес эти слова твердо. Розыков слегка улыбнулся и попросил зайти через два-три дня.

Конечно, этого Лите не нужно было говорить. Тем более, не нужно ей говорить о том, что Балов был в банде Красова и мог снова попасть в его лапы. Судя по всему, Балов не так уж и тверд, как считает Джаббаров, если Красов настоит на своем, то он может сдаться.

Нет-нет, этого Лите нельзя было говорить. В то же время нельзя и молчать.

— Ладно, поступай, как знаешь. Только будь осторожна. Я прошу тебя. Все-таки у человека позади неясное прошлое.

— Пощади меня, пожалуйста, не говори больше! У тебя нет сердца!

Андрей отошел к этажерке и застыл около нее, сделав вид, что заинтересовался книгами, стоявшими на средней полке. Пожалуй, надо завтра поделиться своими опасениями с Розыковым. Он может установить наблюдение за Баловым и оградить его от Красова, если в этом появится необходимость. Хотя еще неизвестно, где находится сам Красов. Может, он уже уехал из Ташкента — почувствовал, что появился «хвост», принял необходимые меры и укатил, куда глаза глядят. Впрочем, вряд ли он сделает это. В Ташкенте был Балов, вскрывший с ним не один сейф, а значит, нужный ему, как воздух.

Может быть, поговорить об этом с Тимуром? Ему, кажется, нравится Лита, он оградит ее от Балова. Жаль, что она не увидела в нем то, что увидела в Балове. Это была бы замечательная пара.

Андрей незаметно посмотрел на сестру, словно неожиданно почувствовал рядом с ней Тимура, они, действительно, могли бы составить замечательную пару.

Пришел Тимур.

Он устал, это сразу бросалось в глаза. Наверно, день был нелегким.

— Сидите? Скучаете? Позор!

— Позор! — сказал Андрей.

Лита поднялась с дивана:

— Ужинать будешь?

— Буду, Литок. Непременно.

Тимур прошел в комнату, оглядел ее так, словно не был в ней добрую неделю.

Андрей улыбнулся — бодрость Тимура успокоила его.

— Всё в порядке?

— Конечно! Разве у нас может быть что-нибудь не в порядке? Розыковцы! — вытянулся Тимур.

— Это что-то новое!

— Новое? Наоборот, старое. Розыковцы! Спроси любого милиционера республики, что это за люди, клянусь, услышишь такие слова, что захочешь примкнуть к нам. Розыковцы! Это звучит здорово!

— Не слишком ли?

Это сказал Андрей.

Тимур быстро повернулся к нему и, прощупав глазами каждую черточку на его лице, с прежним жаром заверил:

— Не слишком!

Лита решила не мешать им.

— Ладно, мальчики, я пошла на кухню. Поговорите без меня.

— Что ты, Лита, не спеши, — попросил Тимур. — У нас впереди уйма времени, еще поужинаем. Кстати, может, сходим в кино?

— Я готов, — сказал Андрей.

— Мальчики, идите без меня. Я сегодня лягу пораньше спать. Завтра еду в Чимган.

— Одна? — насторожился Андрей.

— С ним.

— С н-и-и-м?

— С ним.

— Литка!

— Всё, всё, Андрюшка, ни слова больше!

— Это же неразумно, ты понимаешь, неразумно. Он... Нет, ты сумасшедшая. Клянусь!

Тимур, должно быть, догадался, с кем Лита едет в Чимган, но все же спросил, не сводя с нее настороженных глаз:

— Ты едешь с Баловым?

— Да.

— Я-ясно.

— Ты тоже против?

— Ну что ты, Лита, что ты! Я не против, — поспешно сказал Тимур. Он разволновался и заходил по комнате, ненужно прикасаясь то к шкафу, то к тумбочке.

— Спасибо.

— Ну что ты!

Андрей отвернулся, не в силах смотреть на Тимура. Таким потерянным и беспомощным Андрей еще не видел его.

Лита вышла.

Тимур сказал:

— Слушай, Андрей Павлович, тебя завтра Розыков просит. Ты был у него, что ли?

Андрей пожал плечами — он по-прежнему не знал, рассказать Тимуру, что привело его в Ташкент, или не нужно. Вообще-то, ничего страшного не случилось бы, если бы Тимур узнал правду. Он работал в уголовном розыске, то есть в такой организации, которая, собственно, решала судьбу Красовых и Баловых.

— Был.

— Ты что-то скрываешь?

— Откуда ты взял?

— Вижу.

Андрей все-таки не рассказал Тимуру, что привело его в Ташкент: решил, что для этого еще не настал момент. Конечно, уезжая в Барнаул, он расскажет все, ничего не скроет: в Ташкенте останется Лита, она работает вместе с Баловым, в одной бригаде, встречается с ним, завтра вот едет с ним в горы — за ней нужен присмотр, очень нужен. Можно не сомневаться, Тимур сделает все так, как надо. Только сначала нужно поговорить с Розыковым. Он просил пока ничего никому не сообщать.

Вошла Лита.

— Мальчики, кушанье готово. Извольте пройти на кухню.

— Как? — притворно-грозно спросил Андрей. Он чувствовал себя разбитым от постоянного напряжения и хотел как-то сбросить с себя тяжесть, тем более, что это нужно было и для Тимура, который едва владел собой. — Как? — повторил тем же тоном Андрей. — Ты приглашаешь нас на кухню? Разве ты не можешь накрыть дастархан в этом зале? Мы требуем к себе должного внимания. Прими необходимые меры, иначе мы не ручаемся за себя.

Тимур, должно быть, принял слова Андрея всерьез. Он с осуждением посмотрел на него и, покачав головой, повернулся к Лите, застывшей у порога.

— Ты не слушай этого краснобая. Поступай, как тебе удобней. Договорились?

— Договорились, — с милым задором сказала Лита.

Она была очень симпатична в эту минуту.

25

Розыков одобрил Андрея: правильно сделал, что ничего не рассказал Азимову. Нет-нет, Азимов великолепный работник, он отлично знает свое дело, однако в данном случае все-таки лучше будет, если этим займутся другие сотрудники, менее занятые.

Андрей не мог не согласиться с Розыковым, но и оставить Тимура в полном неведении тоже не считал правильным.

— Мы скажем ему все, не волнуйтесь, — заметил Розыков. — Только не сейчас. Пожалуйста, будьте благоразумны, ничего не говорите и сестре.

Андрей беспокоился за Литу и хотел, чтобы около нее постоянно находился кто-нибудь из работников милиции, тот же Тимур, например. Нет, он верил Балову, вернее, чувствовал, что Балову можно верить, однако был еще Красов. Этот человек ни перед чем не остановится, когда почувствует дичь. Не дрогнула же у него рука в Барнауле: поднял оружие. Хорошо, что промахнулся. Наверное, поспешил. В другой раз наверняка не промахнется.

— Вас еще что-то тревожит?

Розыков задал очередной вопрос, не глядя на Романова, словно был занят еще каким-то делом. В действительности же он хотел дать Романову время для ответа, так как видел — этот вопрос насторожит его, во всяком случае, не оставит равнодушным.

— Пожалуй, ничего.

— Ну-ну, — слабо улыбнулся Розыков. — Не играйте со мной в прятки, Андрей Павлович. Я вижу: вас что-то еще тревожит. Возможно, вы боитесь за сестру?

— Да, боюсь, Якуб Розыкович.

— Напрасно.

— Вы еще не все знаете, Якуб Розыкович. Она сегодня поехала с Баловым в Чимган.

— Ну и что же? Я и вам посоветовал бы побывать в Чимгане.

— Якуб Розыкович, вы, наверное, не представляете, чем это может кончиться. Всё гораздо сложнее и запутаннее. Порой мне кажется, что вообще нет выхода из этого тупика.

В голосе Андрея послышались тревожные нотки.

— Что пугает вас?

— Не знаю, Якуб Розыкович. Голова идет кругом. Может, вы знаете?

— Не хитрите, Андрей Павлович.

Розыков догадывался, что волнует Романова. Однако он не хотел говорить об этом. Конечно же — они предприняли необходимые меры: установили за Баловым наблюдение... чтобы оградить его от Красова.

Балов после того, как устроился на работу, подробно рассказал Джаббарову о своей жизни.

Джаббаров внимательно выслушал его, вспомнил недавнюю встречу с Красовым и решил, что Красов не случайно появился в городе. Он наверняка знал, куда отправится Балов, когда окажется на свободе. Ему нужны были люди и именно такие, как Балов, испытавшие на себе взлеты и падения преступной жизни. С ними легче было договориться, во всяком случае риск стоил игры.

Джаббаров не сказал Балову, что видел Красова в городе, и организовал наблюдение за Баловым. Впрочем, возможно, в данном случае Джаббаров преследовал иную цель. Он не знал адреса Красова и, организуя наблюдение за Баловым, расставил ловушки на пути Красова. По-видимому, так поступил бы любой оперативник. Это был наиболее верный и наиболее безопасный шаг. Не случайно он получил одобрение на совещании.

Романов внезапно заторопился:

— Извините, Якуб Розыкович, я, наверное, отнимаю у вас время?

— Скорее всего я у вас, — сказал Розыков.

— Мне некуда девать время.

— Счастливчик. — Розыков произнес это слово, чтобы побороть неловкость Романова. Он ведь не бездельничал — разыскивал Красова. — О Лите не беспокойтесь. Кстати, она не собирается домой?

— Нет. Пожалуй, не-ет, — не сразу ответил Романов. — Ее дом теперь здесь.

— До свидания. Не рискуйте напрасно.

— Ну что вы! Я не новичок в ОУРе.

— Поэтому и не рискуйте, — сказал Розыков. — Почему вы не поехали в горы?

Романов замялся:

— Ну, во-первых, меня никто не пригласил, во-вторых, вы попросили меня к себе, в-третьих, Тимур рассоветовал.

Простившись с Розыковым, Андрей решил съездить к знакомому Балова, который выгнал его в первый день приезда в Ташкент.

26

Допрос Крылова вел следователь Макаров. Установив необходимые анкетные данные, он внимательно наблюдал за Крыловым, стремясь вести допрос тактично — не давить своим присутствием.

Джаббаров стоял у окна, прислонившись к стене, тоже незаметно наблюдая за Крыловым. Рядом с ним, на тумбочке, мирно гудел «подхалим»[5]. Напротив, под портретом Дзержинского, темнела трещина.

— Будем откровенны до конца?

— Как вам угодно, — выдержав взгляд Макарова, с дежурной улыбкой ответил Крылов.

— Признаете ли вы себя виновным?

— В чем?

— В краже вещей из квартиры Королевой?

— Странный вы человек, гражданин начальник. Как же я могу сознаться в том, чего не делал. Вы сначала докажите мне мою вину. Вам за это платят деньги.

Макарова покоробило такое циничное заявление, однако он сделал вид, что это только позабавило его.

— Что же, и докажу. — Макаров взял трубку телефона, набрал нужный номер. — Товарищ Якубов, пригласите, пожалуйста, свидетельницу Майорову.

В кабинет торопливо вошла пожилая женщина, та, что несколько дней назад, во дворе, где жила Королева, отчитала мужчину, проявившего трусость, когда стало известно, что незнакомец, заходивший в квартиру Королевой, преступник.

— На очной ставке, которую проводил капитан, — кивнул Макаров на Джаббарова, — вы сказали, что видели этого человека. — Он посмотрел на Крылова. — С коричневым чемоданом у вас во дворе. Так?

— Так, так, — быстро отозвалась Майорова. — Он, ей-богу, он!

— О чем говорит эта старая перечница? — продолжая улыбаться, поинтересовался Крылов. — У меня что-то неладно со слухом. Повторите! Сделайте, пожалуйста, такую милость.

Джаббаров вдавил окурок в пепельницу, стоявшую на подоконнике, повернулся к Крылову:

— Перестаньте паясничать!

Майорова быстро оценила обстановку и немедленно перешла в наступление.

— Ах ты, идол проклятущий, это я — старая перечница? У тебя еще молоко на губах не обсохло, пес паршивый! Он это, он! — посмотрела она на Джаббарова.

Не было других мнений и у остальных соседей Королевой. Все подтвердили свои прежние показания: студент, встретившийся Азимову и Джаббарову на площади Пушкина, кондукторша и шофер такси.

Когда эта очная ставка была закончена, Крылов с некоторой раздражительностью сказал:

— Допустим, все они говорят правду, какой от этого толк? Не пойманный — не вор. Прямых улик у вас нет.

Раздражение Крылова обрадовало Макарова. Он понял, что преступник выдыхается, и, помедлив, усилил наступление, использовав два главных козыря: показания Муравьева и «фомич», которым была открыта квартира Королевой.

27

Муравьев зашел медленно, нехотя опустился на стул. Он заметно осунулся, стал, кажется, еще длиннее и нескладнее.

Крылов внешне спокойно встретил Муравьева. Если бы не Джаббаров и не Макаров, то он наверняка не сдержался бы, и Муравьев, пожалуй, не устоял бы, не смог бы устоять.

— Здорово, старик. Что ты хочешь сообщить этим приятным молодым людям? Здесь все понимают наоборот. Не забывай.

Джаббаров и Макаров догадались: Крылов предупреждал. Как отнесется к этому Муравьев? Сдастся? Атакует?

Муравьев не испугался Крылова и ничего не скрыл. Крылов сначала нервничал — пытался перебить Муравьева, потом начал успокаиваться, и вскоре на его лице появилась прежняя дежурная улыбка. Склонив голову так, чтобы глядеть на Муравьева снизу, он то и дело говорил: «Молодец, старик!»

Джаббаров и Макаров с интересом наблюдали за обоими. Они видели: Крылов и Муравьев ненавидели друг друга, хотя Крылов внешне был любезен. Значит, усилия работников ОУР не были напрасными. Цель была близка — через час-другой все встанет на свои места. Одни будут реабилитированы, другие, наоборот, уличены в преступлении. Дело уйдет в архив. Может, на год или на два, может — навсегда. Смотря по тому, как станут вести себя люди, причастные к этому делу.

Крылов неожиданно захохотал:

— Мели, Емеля, — твоя неделя. Врать ты, вижу, здоров. Наверное, специальные курсы закончил. А, старик?

— Значит, я вру, да? — вскочил Муравьев. — Вру, да? Ты говоришь правду? Э-эх, ты! Дураком прикинулся! Таких, как ты, надо...

— Нервишки не выдержали?

— Не выдержали!

— Гад! Тебя первого надо к стенке! Тебя! — Крылов грузно, всем телом повернулся к Муравьеву, стиснув зубы так, что на щеках вздулись темно-красные бугры. — Тебя! Ты ограбил мужчину! Ты! Как он умолял тебя! Забыл? — Он повернулся к Джаббарову, вытянул шею, напрягся. — Пишите, гражданин следователь. Пишите, ладно. Я тоже был с ним. Нужно бы обо всем раньше рассказать. Пожалел человека. Думал, в тюрягу попадет — натерпится горя. Пишите. — На его лице опять появилась дежурная улыбка. — Только не мудрите, гражданин следователь. Не пришивайте чужое дело. Я свое отстрадал. На этот грабеж пошел по глупости. Пьяным был. Ничего не соображал. Вообще-то я не пью. Эта длинноногая цапля меня совратила.

— Ах ты, мать твою... Значит, я совратил тебя? — еще раз вскочил Муравьев. — Ты, выходит, ни того... не пьешь? А?

— Подождите, Муравьев, — сказал Джаббаров. — Не кипятитесь. Побудьте пока в коридоре.

— Хорошо.

Муравьев вышел.

Джаббаров кивнул вслед:

— Когда вы познакомились с ним?

Крылов подумал немного, потер вспотевший рукой лоб:

— Дней двадцать назад.

— Он называет число. Двадцать девятое апреля.

— У него память лучше.

Макаров положил перед Крыловым ломик «фомич», получив взглядом у Джаббарова разрешение, продолжил допрос:

— Узнаете?

— Видел.

— Где?

— У Муравьева.

— Муравьев утверждает, что ломик ваш.

— Врет.

Крылов еще что-то хотел сказать, однако не успел: казалось, кто-то пнул здоровенной ногой здание. Оно вздрогнуло, заскрипело, как старое дерево, заходило ходуном. С потолка посыпалась штукатурка, замигала настольная лампа, запрыгала на столе, как живая. С тумбочки на пол полетел графин с водой. Во дворе что-то ухнуло.

«Ну вот, снова началось», — с досадой подумал Джаббаров.

— Семь баллов, — посмотрел на него Макаров.

— Не меньше.

Крылов неожиданно сорвался с места: метнулся к выходу, заорал, как помешанный:

— А-а-а-а! А-а-а-а-а-а!!

Макаров шагнул за ним.

—Не беспокойся, Григорий Максимович, — остановил его Джаббаров. — Никуда он не уйдет. Сегодня дежурит Якубов. У него нервы железные. Пост не бросит. Вообще-то тряхнуло здорово. Я не завидую тем, кто сейчас находится в эпицентре. Когда это кончится?

— Не скоро, говорят. Слышали выступление Уломова?

— Слышал... Как там Карима?

— Так же, как и вы. Судя по всему, у вас характеры одинаковые. Такой толчок не испугает ее... О, вот и наш гость, — вскинул Макаров глаза на входившего в кабинет Крылова. — Куда это вы убежали? Мы уже забеспокоились. Нельзя же так. Садитесь, пожалуйста. Не стесняйтесь.

Крылов сел:

— Стихия.

— Стихия. А нервишки у вас, оказывается, с надрывом. Не мешало бы подлечить.

Джаббаров посмотрел на следователя. Макаров продолжал спокойно сидеть. Чего там таить — такой толчок многих сорвал бы с места.

Макаров между тем продолжал:

— Квартиры на Луначарском шоссе и на улице Байнал-Минал были открыты вот этим ломиком. Возможно, вы объясните, кому он принадлежал в то время? Последняя кража была совершена двадцать восьмого апреля. Первая — пятнадцатого марта.

— Интересно. — Голос у Крылова дрогнул, — Не собираетесь ли вы пришить мне все преступления, которые висят на вашей шее? Ничего у вас не выйдет из этого.

— Вы уверены?

— Да. Ломик не мой.

— Ваш. — Макаров положил перед Крыловым записку, оставленную в квартире Королевой. — Что вы скажете об этом?

Крылов взял записку, повертел в руках, сказал с ухмылкой:

— Не умею читать. Неграмотный. Разве вы забыли?

— К сожалению.

— Вы хотите, чтобы я знал, о чем говорит этот клочок бумаги? — юродствовал Крылов. — В таком случае, прочтите вслух. Я с удовольствием послушаю. Знаете, мне нравится, когда кто-нибудь читает вслух.

— Вы, оказывается, неплохой артист, — сказал Джаббаров.

— Мы все, гражданин следователь, артисты. Только почему-то боимся признаться в этом. Играем эдаких стойких государственных мужей, прекрасно зная, что мы — круглые нули.

— Вы не боитесь?

— Я?

Крылов пожал плечами. Должно быть, мысль, которую он только что высказал, пришла к нему случайно, он еще не успел по-настоящему вникнуть в нее, поэтому и пожал плечами, не зная, что ответить.

Джаббаров не переспросил — не хотел спорить с Крыловым, потому что видел: все равно сейчас ничего не докажешь ему. Он решил продолжить допрос, сделав упор на слабую сторону Крылова, — это сулило успех.

— Нам известно, что вы увлекаетесь древними скульптурными работами. Значит, вас интересует история земли, не так ли? Может, определенный период, связанный с искусством и культурой?

Крылов не выдержал. Проявляя осторожность при ответах на вопросы Макарова, Крылов позабыл об этом, отвечая Джаббарову. Он с самодовольной улыбкой взглянул на него и проговорил не без гордости:

— Не думаете ли вы, что простой человек может воспринимать только вкус пищи и запах алкоголя? Все лучшее, что хранится на земле, создано такими людьми, как я.

— Спасибо за откровенность, — слегка склонил голову Джаббаров. — Вы, очевидно, не сами увлеклись древними творениями? Кто-то привил вам эту любовь? Отец или мать? Может, друг?

Крылов вздрогнул, словно услышал позади себя удар кнута, с испугом обернулся, пригнув большую красивую голову. Что встревожило его? Воспоминание об отце или матери? Воспоминание о человеке, с которым когда-то дружил? Кто это был? Мужчина? Женщина?

— Я жду, — напомнил Джаббаров.

— Друг, — сказал Крылов.

— Женщина?

— Да.

— Вы не хотите встретиться с ней?

— Зачем я ей такой?

— Не все же время вы будете «таким»? Вы еще молоды. Стать честным человеком никогда не поздно. Кстати, возвратите Королевой статуэтку Лепешинской. Я уверен, что она сохранилась у вас. Вы не могли продать ее.

— Нет у меня никакой статуэтки.

— Есть.

— Опять вы за свое! — устало проговорил Крылов. — Прошу вас, не навязывайте мне чужих дел. Попробуйте побыть в моей шкуре.

— Мы не навязываем вам чужих дел. Это не в наших правилах. Мы хотим, чтобы вы сознались в преступлениях, которые совершили.

— Я совершил только одно преступление: ограбил мужчину. — Крылов возвратился к прерванному разговору. — Вы помните: ограбил не один. Вместе с Муравьевым. Ничем больше не могу порадовать вас.

— Бросьте, этого преступления вы не совершали, — сказал Джаббаров. — Вы совершали другие преступления — обворовывали квартиры. Последняя жертва — Королева. Вы видели у нее деревянного идола. Думаю, что он тоже произвел на вас впечатление. Во всяком случае, не оставил вас равнодушным.

— Идол?

— Идол... Григорий Максимович, — обратился Джаббаров к Макарову, — дайте, пожалуйста, отпечатки пальцев.

Следователь вытащил из сейфа несколько плотных листов бумаги:

— Пожалуйста, Касым Гулямович.

Джаббаров положил листы перед Крыловым.

— Вот отпечатки ваших пальцев, вы оставили их на идоле у Королевой. Видите идентичность рисунка? — Джаббаров поймал бегающие глаза Крылова. — Любовь к красоте оказалась сильнее вас. Вы позабыли об осторожности и несколько раз прикоснулись к скульптуре. Может быть, объясните нам, как вы очутились около нее?

— Ч-черт! — выругался Крылов.

Макаров воспользовался паузой:

— Я напомню вам еще об одной краже, которую вы совершили с Пулатовым и Степановым несколько лет назад в нашем городе.

Крылов с недоверием посмотрел на следователя:

— Неужели вы и это узнали?

— Узнали, — сказал Макаров. — Мы также узнали и вашу настоящую фамилию. Вы — Каранов Лев Борисович.

28

Зазвенел телефон. Трубка слегка вздрагивала, словно землетрясение еще не кончилось.

Джаббаров выпрямился, сбросил с себя оцепенение, снял трубку, около которой валялись комья обвалившейся штукатурки.

— Джаббаров.

Из трубки вырвался радостный голос Каримы:

— Джаббаров, добрый день! Что же ты не отвечаешь? Я чуть с ума не сошла... Ты почему не звонишь мне? Что-нибудь случилось?

— Нет. Все нормально, Карима. Не беспокойся. Как у вас?

— У нас тоже. Ты когда приедешь домой?

— Не знаю.

— Постарайся приехать пораньше. Я так давно тебя не видела. Нет, честное слово. Почему ты смеешься, Касым?

— Что ты, не смеюсь, Карима. Я радуюсь... Потому что ты есть у меня, потому что люблю тебя.

Карима ответила тихо, словно боялась, что ее может услышать еще кто-нибудь:

— Все услышала, все поняла, Касым.

Джаббаров положил трубку, когда в ней послышались короткие гудки, присел в кресло и долго сидел, прислушиваясь к стуку собственного сердца, думая о жене, о времени, прожитом вместе с нею, о людях, с которыми встречался в эти тревожные дни.

Вывел его из задумчивости Азимов. Войдя в кабинет, он сказал отрывисто:

— К полковнику!

Розыков был не один. В кресле, придвинутом к столу, сидела женщина лет тридцати пяти в темном костюме. Она смотрела перед собой печальными глазами, словно задавала кому-то невидимому вопрос:

«Стоит ли вообще жить на свете?»

— Садитесь, — указал Розыков на свободные стулья.

Джаббаров и Азимов сели.

— Касым Гулямович, это жена Муравьева, Александра Дмитриевна. Пришла к мужу... Можем ли мы разрешить ей свидание?

Джаббаров посмотрел на полковника. Странно, почему он спрашивает об этом? Он начальник, сам решает, что делать в каждом конкретном случае. Впрочем, к мнениям подчиненных Розыков всегда прислушивался и принимал, если видел, что они полезны.

— Я думаю, что мы можем отпустить Муравьева домой.

Розыков вскинул на Джаббарова глаза:

— Даже так?

— Мы можем отдать его на поруки. В коллектив, где он трудится. Это к тому же послужит хорошим уроком для тех, кто не прочь выпить за чужой счет.

— Согласен... Ваше мнение, Тимур Назарович?

— Я... согласен тоже, — покраснел Азимов. Ему было приятно то, что Розыков обратился к нему по имени-отчеству. — Эти два дня я посвятил Муравьеву. Думаю, что он небезнадежен и коллектив согласится взять его на поруки.

Жена Муравьева, не в силах больше сдерживать себя, громко разрыдалась.

29

Они подошли к открытому окну: начальник отдела уголовного розыска, старший оперуполномоченный и оперуполномоченный. Подошли молча и стояли тихо, глядя на Муравьевых, которые неторопливо пересекли улицу и так же неторопливо пошли по тротуару, вдоль высокого деревянного забора, за которым маячил подъемный кран.

— Итак?

Азимов повернулся к Розыкову, отходившему от окна, неуверенно предложил:

— По-моему, пора по домам. Уже десятый час.

— Да-да, — тотчас заторопился Джаббаров. — Карима просила приехать пораньше. Пора по домам.

— Ну что ж, раз пора, значит, пора, — возвратился Розыков к столу. — Кстати, Тимур Назарович, присмотритесь к курсанту Аденину. Мне кажется, из него выйдет неплохой криминалист.

— Хорошо, Якуб Розыкович.

Из здания вышли вместе. На крыльце остановились, с жадностью вдохнули прохладный вечерний воздух.

— Касым Гулямович, завтра можешь идти в отпуск. Я говорил с начальником управления. Он не против. Обрадуй жену.

Джаббаров отказался:

— Нет, Якуб Розыкович, я не могу сейчас уехать из Ташкента. Это будет равносильно предательству. Уеду, когда успокоится земля.

— Не придется ли тебе ждать несколько лет? — засмеялся Азимов.

— Ничего. Подожду.

— Ладно. Уговорил, — протянул Розыков руку. — Всего хорошего. Передай Кариме Исраиловне привет.

— Спасибо, Якуб Розыкович... Когда же вы приедете к нам? Она все глаза проглядела. Между прочим, печка у меня уже не дымит. Работает, как часы.

— Сам исправил?

— Сам. Правда, не всё. Кое-что сделал сосед.

— Печник?

— Да.

— Ясно.

— До свидания.

Джаббаров легко сошел с крыльца и вскоре скрылся за большим пятиэтажным зданием, темневшим на углу улицы. Розыков повернулся к Азимову.

— Нам, кажется, по пути, Тимур Назарович?

— Нет, Якуб Розыкович. Сегодня я иду на именины друга.

— Один?

— С Андреем.

— Литу не берете?

— Возьмем, если согласится. Я еще не говорил с ней. Рано ушла на работу.

Розыков протянул руку:

— До свидания.

Азимов пожал руку, энергично тряхнув головой:

— До завтра, Якуб Розыкович!

Розыков закурил и, взглянув на окно, за которым маячила высокая фигура дежурного офицера, не спеша зашагал по тротуару вдоль покосившихся старых домов.

30

Каранов все-таки переломил себя — сказал, где хранится статуэтка Лепешинской. Джаббаров сам съездил за ней и в этот же день повез к Королевой.

Королева, казалось, помолодела на несколько лет, как только увидела знакомую фигурку, потянулась к ней.

— Боже мой, неужели это она?

— Она, Анна Дементьевна, она!

Наверное, Королева не слышала Джаббарова. Она прошла в глубь комнаты, присела на стул и прижала статуэтку к щеке.

Джаббаров поспешно повернулся и, не прощаясь, вышел на улицу.

Вечером, на следующий день, к Джаббарову в кабинет заглянул старшина Нетудыхата, дежуривший в этот день в здании. У него был виноватый вид.

— Вы еще здесь, товарищ капитан? Там до вас рвется громодянка Королева. Шо сказаты ей?

— Як шо? — невольно по-украински произнес Джаббаров.

— Ну як? Сказаты, шо вы тут али нэма? Вона хоче с вами побалакать. Може, пожертвуете для ии хвылыну? Сдается, шо вона дюже растривожена?

— Пожертвую, конечно, пожертвую. Зови ее сюда... Подожди, подожди, Нетудыхата. Я сам.

Джаббаров выскочил из-за стола, выбежал из кабинета, чуть не свалив на ходу тумбочку с графином, прыжками сбежал по крутой лестнице и остановился у широкого низкого входа в вестибюль.

Королева стояла у стены с большим продолговатым свертком.

— Я к вам, Касым Гулямович.

— Что-нибудь случилось?

— Нет-нет!

В кабинете Королева неторопливо огляделась, подошла к тумбочке, сняла с нее графин и вентилятор, быстрыми ловкими движениями развернула сверток.

— Пусть она здесь стоит!

Джаббаров не верил своим глазам — на тумбочке, будто вестница иного мира, белела статуэтка Лепешинской. Гордо вскинутая головка балерины смотрела прямо на него.

Королева положила руку на руку Джаббарова, заглянула в его взволнованные глаза.

— Примите ее, не отказывайтесь. Нет-нет, ничего не говорите. Умоляю вас!

Она медленно повернулась и так же медленно вышла из кабинета.

Джаббаров остался один. Он не побежал за неожиданной посетительницей — знал, она действительно обидится, если сейчас попытаться возвратить ей статуэтку.

— Дела́!

Джаббаров снова посмотрел на статуэтку и будто только теперь по-настоящему понял, как был необходим людям его тяжелый труд.

31

Зазвенел телефон.

— Капитан Джаббаров?

— Да.

— Говорит ответственный дежурный. Только что звонил лейтенант Азимов. Он напал на след Красова. Сообщаю адрес.

Через несколько минут из ворот здания управления милиции выехала оперативная машина. В ней сидели Джаббаров, Григорьев и Савицкий.

Впереди, у самого горизонта, висел белый рог луны.

1966 г.

Потерпевших не было