Глава I. ДОГМАТИЧЕСКОЕ БОГОСЛОВИЕ
1. ВВЕДЕНИЕ
1.1. Православное вероучение и богословская наука
Возвещенное в Евангелии учение Господа Иисуса Христа о Боге как Творце всего сущего, о жизни вечной и призыв к подвигу крестоношения для наследования ее и возвышенны и просты. Сущность христианского учения может быть выражена краткой формулой — «жизнь во Христе». Человек, услышавший евангельскую проповедь, должен решить для себя одно: любить ли ему Господа Бога всем сердцем и всем разумением своим и любить ли ближнего своего, как самого себя? На этих двух заповедях, как сказал Сам Господь, зиждится все (Мф. 22, 37—39). Живая вера, возникшая в душе человека в ответ на Благую Весть, не имеет в себе никаких неразрешимых проблем.
Христианское богословие неотделимо от жизни Церкви в той же мере, в какой разум неотделим от жизни каждого человека. Желание исполнить заповеди Спасителя (Мф. 22, 37) порождало у христиан потребность изложить содержание своей веры, насколько это возможно, в категориях разума.
Как систематическое вероучение христианское богословие начало складываться уже в начальный период бытия Христианской Церкви. Основоположниками христианского богословия были святые апостолы Христовы, в первую очередь первоверховные апостолы Петр и Павел, и любимый ученик Господа Иисуса Христа апостол и евангелист Иоанн, стяжавший имя Богослова. Ученики и преемники святых апостолов, называемые «мужами апостольскими», развили учение о Церкви, о путях жизни и смерти, об отношении к инаковерующим. Их творения были первыми богословскими сочинениями, распространявшимися в христианских общинах.
Понятие богословие, вмещающее все учение о христианской религии, ассоциируется обычно прежде всего и более всего с учением о догматах Церкви, то есть основных истинах вероучения, свято хранимых Церковью от дней апостольских. Поэтому, когда мы говорим о проблемах православного богословия, о богословских проблемах современности, у читателя вполне закономерно может возникнуть вопрос: существуют ли вообще в православном богословии какие-либо проблемы?
Какие же проблемы могут стоять перед людьми, исповедующими христианское учение, какие проблемы могут стоять перед сознанием каждого отдельного христианина и даже перед Христианской Церковью в целом? И если существуют такие проблемы, то возникают ли они случайно или же будут неизменно возникать перед христианским сознанием в процессе исторического бытия Церкви и перед каждым христианином в отдельности на протяжении его жизни?
Да, вопросы, связанные с богомыслием, всегда будут стоять перед христианским сознанием. Жизнь неуклонно ставит и будет ставить задачи, которые Церковь должна разрешать применительно к каждой эпохе, каждому конкретному случаю, каждой культурологической и духовной ситуации, но всегда исходя из одних и тех же принципов, руководствуясь неизменно Божественным учением Господа и Спасителя нашего Иисуса Христа. Трудность в том, в каких словах изложить всякий раз исконное учение Церкви, так, чтобы оно было понятно и вместе с тем не давало бы возможности истолковывать его в ложном свете.
Надо сказать, что задача нахождения богословских формул крайне сложна, ибо в богословии речь идет не только о том, как жить по заповедям Божиим, но и излагается учение о Боге в Его существе, о тайне предвечного рождения Сына Божия и предвечного исхождения Духа Святого, о тайне Боговоплощения, об образе соединения Божественной и человеческой природ в одном Лице Господа Иисуса Христа. Тайны веры не вмещаются в обыденные слова и рационалистические схемы. Достаточно вспомнить, сколько было затрачено усилий отцами Первого Вселенского Собора на то, чтобы выработать в борьбе с арианами уникальную формулу о единосущии Отца и Сына, чтобы стало ясно, насколько трудна была проблема создания единых богословских формул, четко отражающих исконную веру Церкви.
1.2. Основные черты русской богословской науки
Основные черты русской богословской науки — православие, церковность, верность библейскому и святоотеческому учению, углубленное внимание к живому литургическому опыту Церкви.
Православие имеет, по убеждению русских богословов, вселенское значение и вселенское призвание. Мы веруем, что оно — кафолично. Но кафоличность Русская Церковь понимает в согласии с многовековой православной традицией. С одной стороны, кафоличность Православия не может сводиться к внешней его распространенности в мире. Внешняя распространенность Православной Церкви должна быть лишь выражением ее внутреннего роста, проявлением ее духовной зрелости и силы, ее внутреннего духовного совершенства. С другой стороны, православное исповедание веры не должно и не может интерпретироваться по желанию и усмотрению отдельных лиц. «Мы не можем стремиться к такой кафоличности, по которой православное учение перетолковывалось бы всей вселенной на всевозможные лады до полной неузнаваемости, — писал выдающийся русский богослов, епископ Михаил (Грибановский). — Наоборот, по началам нашей Церкви, всякий должен сам дорастать до того, сам приспособляться к тому, что провозгласила Православная Церковь как свой догмат» [1].
В чем же суть православного понимания кафоличности? Она, по разъяснению епископа Михаила, в том, что исповедание православной веры вполне соответствует тому внутреннему истинному человеку, который как образ Божий, как отпечаток неба таится внутри каждого, когда бы он ни жил, где бы он ни находился, как бы низко он ни пал, как бы мало образован он ни был. Кто возжег в себе искру подлинной человечности, кто живет духом, волнуется и движется высшими стремлениями и чаяниями сердца, кто решил прояснить себе весь этот свой духовный мир, — для того православное исповедание веры будет совершенно своим, родным, будет соответствовать тому, что им переживается, будет вполне пояснять и осмысливать его духовный опыт. Кто принял православное исповедание и будет искренно и самоотверженно стремиться к тому, чтобы возвыситься до него своим разумом, своим настроением, всем порядком своей внутренней и внешней жизни, тот вступит на путь настоящей церковной жизни, даст возможность расцвести своей истинной идеальной природе [там же].
Но православное учение нельзя принять только рассудком. Православие не теория, а «жизнь таинственного общения с Богом во Христе и благодатного обновления от Духа Святого» [2]. Эта жизнь сообщается через благодатные Таинства, обнимающие все стороны человеческого существования. Поэтому воспользоваться преимуществами этой благодатной жизни и созревающего в ее недрах богословского ведения можно только в результате живого реального союза с Православной Церковью [2, с. 21].
На это могут сказать, что наука и есть «теоретическое познание» по преимуществу, что она не должна и не может стеснять себя каким-либо внешним вероучительным авторитетом, но должна быть свободна в своем поиске, рефлексии, сомнении. Богословская наука представляет в этом смысле разительные отличия. Сам предмет ее не тот, что у других наук, — не обращающий к земле, а устремляющий к небу. И мера ее ответственности за мир, человека и его душу намного выше, чем у других наук, потому что истины, которые она исследует, более высокого порядка. Она затрагивает существо нашей жизни, самое средоточие наших надежд. Вопросы, подлежащие ее обсуждению, — это вопросы вечного самоопределения человека: к жизни и смерти, спасению и гибели, обожению или осатанению. Никакая другая наука не идет в этом отношении в сравнение с наукой богословской. И насколько выше мера ответственности последней за решение стоящих перед ней проблем, настолько она менее «свободна», в обыденном, слишком человеческом значении слова, чем всякая другая наука [3].
Русские богословы всегда сознавали это. Русское православное богословие есть не что иное, как богословие Православной Кафолической Церкви. Вне Церкви русское богословие себя не осознает. Вне Церкви его нет.
Развитие духовного образования, созидание богословской школы ставило перед Русской Церковью свои проблемы. Образование, школа неразрывно связаны с возникновением теорий, систем, курсов, разработкой научной методологии, развитием критического аппарата. Но принцип школы не противоречит сам по себе принципу церковности. По мнению священника Павла Флоренского, Русская Церковь обрела в своих Духовных академиях синтез того и другого — церковную школу, «не неудачный сколок со светской школы, а особый тип школы» [3].
У истоков русской богословской школы стоят великие иерархи-богословы: митрополит Платон (Левшин) и святитель Филарет (Дроздов). Основа, на которой она строилась, та же, что основа самой Церкви — Христос и Его учение, сообщаемое в Священном Писании и Священном Предании. Ориентация в равной степени на Писание и Предание — важнейший отличительный признак русской богословской школы. Уже митрополит Платон видел лучшее, наиболее надежное средство для образования истинного богослова в изучении Священного Писания в духе святых отцов, «под руководством разумного и богопросвещенного учителя». В инструкции Вифанской семинарии в 1800 году он писал: «Разные богословские системы, преподаваемые ныне в школах, следует признать ненужными или неполезными, ибо они пахнут школою и мудрованием человеческим. А богословие Христово, по Павлову учению, состоит не в препретельных словах и не в мудрости человеческой, но в явлении духа и силы» [4]. Как сказал о митрополите Платоне епископ Феодор (Поздеевский), ректор МДА, в памятном слове, посвященном столетию со дня блаженной кончины митрополита в 1912 году, «вне веры и Церкви он не мыслил себе науки, и в вечное утверждение этой своей мысли и своей воли он нарисовал на хорах Вифанского храма святых отцов и учителей Церкви со Христом среди них и говорил: “Вот Христова Академия и Ректор ее”» [5].
Русская Духовная школа всегда была верна заветам митрополита Платона. Лучшие ученые-богословы, ректоры и профессора Духовных академий неизменно учили видеть в Духовной школе опору Церкви и считать научно-богословскую работу одним из видов церковного служения. По словам ректора МДА, профессора протоиерея Александра Горского, «все занятия в Духовных академиях были приноровлены к возбуждению и питанию стремлений к Божественному. Философия учила студентов находить в своем сознании Бога, слышать Его голос в глубине души. История, наука судеб человеческих, учила их благоговеть пред путями Божественными, которыми весь род человеческий, как один человек, ведется к своему назначению. И живое слово Бога нашего было единственной наукой. Все, что благоволил Господь открыть нам о Себе и Своих отношениях к нам, было предметом их непрестанных исследований и размышлений. Божественный образ Иисуса Христа, начертанный Его апостолами, всегда был пред их глазами» [6].
Православие — это умение не только правильно мыслить о Боге, но и правильно славить Его. Профессора-богословы жили со своими слушателями одной духовной жизнью, потому что «большая ученость вовсе не отняла у этих людей той стихии церковности, которая была влита в их душу в раннем детстве» [7]. Молитвенное единение учителей с учениками, «непосредственное живое общение со зрелыми членами Церкви, сумевшими сочетать в себе научность и церковность» [8] — вот что было важнее всего для воспитания ученых-богословов. При этом религиозная жизнь Духовных школ не ограничивалась богослужением. Церковность определяла весь уклад академической жизни, преемственность научная являлась вместе с тем преемственностью церковной. Как в актовом зале Академии представлены были изображения ректоров Академии, так и в академическом храме, в назидание академического братства, сохранялись «священные памятники их благочестия и иконы — безмолвные представители от их лица пред Престолом Господним» [9]. Храм являл собой сердце Академии, и это сердце билось в единении со всей Вселенской Церковью.
В день 50-летнего юбилея Санкт-Петербургской Духовной Академии 17 февраля 1859 года профессор В. Н. Карпов говорил, что Академия воздвигает хоругвь торжества во имя неотступного своего пребывания в недрах Православной Церкви, на страже апостольских и отеческих вероопределений [10].
Представители русской богословской науки в наши дни так же, как и прежде, с полной ответственностью сознают и исповедуют свое единение с Православной Церковью.
Открывая для себя в Слове Божием и в церковном Предании вечные истины, каждая из русских Духовных академий во все времена «сознавала себя как единый живой, целостный организм и полагала высшее, идеальное обнаружение своего сознания в Царстве Божием, в Церкви Христовой. Здесь для нее исчезали границы времен и миров, различие между живыми и умершими. Все объединялось в единой любви Христовой, все являлось живым в единой жизни Христовой» [11].
Таким образом, церковная жизнь русских богословов определяла направленность их церковного мышления. Это сказалось еще на одной особенности русского богословия. Мы имеем в виду его литургичность, то есть ориентацию, наряду с Библией и патристикой, на изучение богослужения и богослужебных книг Русской Православной Церкви.
Эту литургическую ориентацию русской богословской мысли прекрасно выразил епископ Феодор (Поздеевский). «Литургическое богословие, — писал он, — то есть богословствование целого сонма церковных песнописцев и писателей, в большинстве случаев прославленных Православной Церковью и причисленных к лику святых, выраженное ими в церковно-богослужебном творчестве и принятое в употребление всей Православной Церковью, должно рассматриваться как непрестанное (в течение целых веков) и живое исповедание веросознания всей Православной Церкви на протяжении всей истории ее жизни. Это есть в собственном смысле слова богословствование всей Церкви, а не одной эпохи, не одного какого-нибудь лица, не одной богословской школы. И что особенно важно: в литургическом богословии выражено и всецерковное сознание о догмате, и понимание его, и переживание его в области нравственного миропорядка. В нем выражена и метафизика догмата и психология, сочетались и разум и чувство в цельности восприятия живой верующей души — души соборной, церковной. Этим богословием нужно поверять все наши научные богословские системы и мнения. Его нужно изложить в стройной системе и дать не только в руководство, но, может быть, и в единственный учебник по православному богословию» [12].
Таковы основные черты русской богословской науки — православность и церковность, находящие далее свое выражение в принципах библеизма, «отечества», как говорили в старину, имея в виду верность святоотеческой письменности, литургичности. «Не тем наука делается церковной, — писал профессор священник Павел Флоренский, — что рассуждает о некоторых специальных богословских вопросах, а тем, что по-церковному освещает всякий предмет, который берется изучать». Церковная наука, в понимании русских богословов, — это «не наука богословского факультета, а цельное жизнепонимание, опирающееся на начала церковности и разъясняющее и углубляющее церковность в нашем сознании». И призыв русских богословов «был не к той науке, которая говорит, как мир смотрит на Церковь, а к той, которая учит, как Церковь смотрит на мир и на саму себя». Их идеалом был «величественный идеал духовно-церковного опознания всей действительности» [13].