Оля была верной и преданной женой, во всяком случае, со стороны казалось именно так. Никто не знал, что в душе Ольга продолжала любить отца Ильи. Радик не мог предъявить своей избраннице каких бы то ни было претензий, даже супружеские обязанности она выполняла покорно, пожалуй, чересчур покорно и... бесстрастно. Зато сына любила неистовой любовью, казалось, вся теплота, отпущенная ей Господом Богом, была направлена на ребенка. Радику доставалось только уважение и почтение. Поначалу он пытался успокаивать себя тривиальным «стерпится – слюбится», но со временем терпение сменилось раздражением. С каждым годом раздражение теснило надежду и в какой-то момент полностью заменило ее. Не имея способов воздействия на чувственную природу законной жены, Радик нашел способ уходить от действительности.
Поначалу было достаточно восторгов публики и собратьев-художников. Как-то раз после персональной выставки в галерее «ХХХ» Радик сильно напился. Проснувшись утром, он обнаружил себя в гостиничном номере. В его постели, свернувшись клубком, спала женщина. Это была вовсе не Оля. Радик осторожно дотронулся до желтоватой пакли, которую хозяйка ошибочно считала волосами. Девушка не шелохнулась. Радик с трудом вспомнил вчерашний вечер. Какая-то начинающая художница попыталась выразить преклонение перед кумиром доступным ей способом. Кумир был пьян, поэтому принял знак внимания без раздумий. Как ни странно, Радик не чувствовал угрызений совести. Наконец кто-то преклонялся перед ним, и, честно говоря, это было приятно.
После первой было, наверное, еще сто или двести таких вот поклонниц и просто девушек, тысячи поднятых в его честь рюмок и бокалов... Были травка, кокос, групповухи, ванны шампанского... И лишь изредка подкрадывалась предательская мысль о том, что есть в этой новой беспредельной жизни какой-то обман. Оправдание находилось тут же – он слишком устал бороться за любовь, которой попросту нет.
Оля не задавала вопросов. Сначала Радику это не нравилось, потом грустные глаза жены и молчание стали его раздражать. Она все еще интересовала его как женщина, но он хотел, чтобы Оля сама – сама! – захотела с ним секса, чтобы она, а не красивая телка под кайфом затащила его в постель, раздела, целовала до умопомрачения, признавалась в любви и нежно стонала от восторга.
Илья внимательно наблюдал, как менялись отношения между родителями, но был не в силах что-то изменить. В свои четырнадцать лет Илюха был умен не по годам, да и наружностью не обижен. «Гены биологического папаши сделали свое дело», – думал Радик, хотя себя уродом вовсе не считал. Впрочем, он по-прежнему любил мальчика.
Перелом в отношениях произошел после очередного загульного вернисажа. Илья всегда выходил встречать отца в прихожую. Он научился определять с первого взгляда, как прошел вчерашний вечер у папы. Впрочем, иногда это был и позавчерашний, и даже позапозавчерашний. На этот раз отец явился чернее тучи.
– Ну что ты уставилась на меня своими вечно недовольными глазами? Да, нажрался, и что? – Он схватил Ольгу за подбородок и сильно сжал пальцы. Оля не проронила ни звука, лишь попыталась освободиться неуверенным движением.
– Убери руку, иначе я не отвечаю за последствия, – прошептал Радик, вплотную приближая разъяренное лицо к Олиному. Она расслабила кисть, но не отпустила запястье мужа.
– Последний раз говорю: убери свою несчастную ручонку! Я не шучу!
Оля вновь сжала пальцы, пытаясь оторвать руку Радика от своего лица. Вдруг он рванул кисть, одновременно сбросив Олину, и, замахнувшись, наотмашь ударил ее по лицу.
– Папа, прекрати, что ты делаешь? – закричал изумленный и испуганный Илья. В то же мгновение он повис на предплечье Радика, пытаясь остановить экзекуцию. Оля стояла как вкопанная, немного согнувшись и приложив ладонь к месту удара. У нее был какой-то отстраненный вид – задумчивый взгляд вперился в одну точку, глубокая складка залегла между бровями. Илья почти без труда справился с подвыпившим отцом. Радик, оказавшись на диване с заломленной за спину рукой, както резко пришел в себя и протрезвел.
– Все, Илюх, я в порядке. Отпусти. – Его голос звучал неуверенно. Похоже, отец семейства сам удивился своей выходке. Илья ослабил хватку и освободил дебошира. Радик вдруг бросился к Оле, упал перед ней на колени и, прижимаясь головой к ее ногам, стал истерично шептать, будто читая молитвы:
– Прости меня, прости, родная! Я не знаю, что на меня нашло. Будь я проклят! – он принялся лихорадочно целовать ее колени. Оля легонько оттолкнула его:
– Все нормально, я в порядке. Не переживай, Рад. – Она всегда называла его этим именем, когда ставила точку в разговоре. Для Радика это означало, что Оля вернулась в привычное состояние жертвы, вынужденной терпеть и покорно выполнять желания господина. Зыбкий мир восстановился.
Перемирие длилось ровно неделю – до следующего мальчишника по поводу удачно проданной картины. На сей раз рукоприкладства не последовало. Но Оля предпочла бы жестокое избиение.
– Чего смотришь? Недовольна, как обычно?
Оля молчала. Радик не унимался:
– Что, по-прежнему строишь из себя жертву? Я так старался, чтобы ты поняла, как я тебя любил! Каждый день, каждую секунду своей жизни я посвятил мгновению, когда я услышу от тебя хоть одно ласковое слово, увижу хотя бы каплю теплоты в глазах, почувствую радость от того, что пришел домой – к себе домой! Я полюбил твоего ребенка как своего, я все – абсолютно все – старался сделать для того, чтобы ты хоть раз улыбнулась... Глупая гусыня! А ты, зачем тебе это нужно? Всю жизнь потеряла без всякой надежды на результат! Хорошо, Илюху вырастили. Что дальше? У нас нет общих детей, мы не испытываем нужды друг в друге... Нам незачем больше жить вместе! Ты не понимаешь, что, выходя за порог дома, я моментально становлюсь известным, любимым, великим, в конце концов! Передо мною преклоняются тысячи людей! Ты рядом не стояла с девками, которые залезают ко мне в штаны и считают за честь, если я или мой член ответят взаимностью! Да что ты знаешь обо мне? Я жизнь свою просрал из-за тебя!
Радик вдруг обхватил голову руками, как-то картинно медленно сел в кресло и по-бабьи завыл. Илья стоял в прихожей. Он не собирался подслушивать – он просто хотел предупредить возможное нападение на мать. Его благородный порыв увенчался обретением знания. Теперь Илюха знал, что Радик ему вовсе не отец, а отчим. Мир рухнул в глазах мальчишки. Все – обман. Мать врала всю жизнь. Радик, который, казалось, любил его как сына, тоже врал. У парня потемнело в глазах. Тысяча вопросов пронеслась в голове, как один. Илья перестал наблюдать за событиями. Он тупо снял с вешалки первое попавшееся пальто, открыл дверь и сбежал вниз по ступеням. Он не знал, куда пойдет, но точно знал, что не может больше находиться в очаге вранья и взаимной ненависти. Илюха угрюмо брел по темным улицам города под монотонным моросящим дождем. Он хотел идти бесконечно, пока не встретит сказочный путеводный камень, на котором написано: налево пойдешь... направо пойдешь... а впереди ждет тебя счастье...
Прошло, наверное, полчаса или час, когда на его плечо легла тяжелая рука.
– Сынок! Прости!
Насквозь промокший и измученный Радик догнал Илью на подходе к Парадайз-кафе.
– Я не сынок тебе. Спасибо, что сообщил о моем статусе.
– Ты не понимаешь и, боюсь, никогда не поймешь! – в голосе Радика звучала такая горечь, что Илья почти забыл про свои обиды.
– Ладно, пап, забудем об этом. Пойдем домой!
Они дошли до дома, крепко обнявшись. А там Радик налил Илье первую в жизни рюмку коньяка, чтобы расслабиться. Илюха безропотно выпил, и ему полегчало. Он заснул мертвецким сном, не думая о прошлом и не предполагая будущего.
Перемирие продолжалось пару месяцев. Все очень старались не нарушить тончайшую грань между вежливой беспристрастностью и взрывным скандалом. Но это не могло длиться вечно. Притворный мир закончился взрывом после того, как пьяный Радик забрал Илюху с собой в ресторан на afterparty. Оля не могла повлиять на ситуацию, потому что удар супруга на сей раз был нанесен с нечаянной точностью – прямо в висок. Она лежала без сознания, когда старший мужчина приказал младшему составить ему компанию. Впрочем, младший и не подозревал, почему мама не вышла проводить их в ночное. Зато теперь Илья знал, что у папы есть отличный способ справляться с проблемами. Парень очень надеялся, что ему нальют порцию лекарства и на сей раз. Надежды оправдались. На сей раз домой вернулись два пьяных мужика.
И снова – мольбы о прощении, унизительный секс с женщиной, которая безропотно отрабатывала свое семейное положение. Всякий раз, испытывая отвращение и не сопротивляясь, Ольга ложилась в постель с супругом и надеялась в душе, что это – последний, самый последний раз. Она от всего сердца мечтала, чтобы среди обожательниц Радика нашлась такая, которая сможет подарить ее мужу настоящую искреннюю любовь, чтобы тот навсегда забыл дорогу в семью. Но чем сильнее становилось это желание, тем более остервенело Радик пытался «наладить» отношения. Оля считала себя не вправе противостоять воле Радика. В конце концов, она сама решила устроить жизнь именно так.
Попытки вернуть сына на землю чаще заканчивались неудачей, а иной раз встречали стену непробиваемого молчания. В то же время возрастала и сила сопротивления. Радик тянул Илью к себе, а Оля слабо противостояла. Побои становились все более тяжкими, силы и воля ослабевали с каждым днем.
Окончательный удар она получила, когда попыталась в очередной раз вправить мозги сыну. Илье к тому времени исполнилось семнадцать лет.
– Мам, – холодно ответил Илья. – Ты, по-моему, пропустила время, когда нужно воспитывать ребенка. Я уже взрослый и сам решу, как мне лучше жить.
Это была жирная точка, вернее, клякса, которая подвела черту под семейными отношениями. Отчим и пасынок почти не расставались. Самой крепкой связью у них стала дорогая белая полоска из волшебного порошка, который превращал неприятности в приятности, усталость – в энергию, а беды окружающих делал мелкими и незначительными. Радик даже не заметил, когда Илья впервые попробовал уколоться. И не заметил, когда тот, уколовшись однажды, не вернулся из ванной комнаты. Только потом, на кладбище, Радик тяжко раздумывал, куда делся симпатичный крепкий пацан с радостными искорками в глазах, и кто этот немощный желтый старикашка, который сложил свои худые ручки с длинными пальцами в дорогом гробу из красного дерева.