апример, я могу оставаться под водой не дыша двадцать сокращений сердечной мышцы (Ссм), то есть сорок секунд. Или еще: чтобы сварить яйцо вкрутую, требуется двести сорок Ссм. Идем дальше: расстояние от Лиона до Валанса поезд или автомобиль проезжают за час. Значит, фильм в кинотеатре длится в среднем два Лион-Валанс (единицы измерения не склоняем). Переходим теперь к завтраку: завтрак у меня — это день. Я работаю пять завтраков в неделю. А потом у меня два завтрака свободных. Иногда, желая избежать повторов, я называю день «оборот земли». Три оборота земли тому назад была суббота. И, наконец, для обозначения проходящих лет тоже нашлась особая единица — «налоговая декларация», ведь сказал же мне папа, что ее подают раз в год. Он сам заполняет мою налоговую декларацию, хотя однажды мне придется научиться делать это самому.
Я появился на свет тому назад тридцать налоговых деклараций, пятнадцать завтраков (иначе — пятнадцать оборотов земли), три Лион-Валанс и девять сокращений сердечной мышцы. Это знаменательное событие произошло в роддоме педиатрической больницы Робера Дебре, в девятнадцатом округе города Парижа.
Когда меня помыли, измерили, взвесили и вернули в палату, акушерка, кажется, весело сообщила родителям, что я «замечательный малыш, вешу как пятнадцать багетов — 3 кило 750 грамм». Багет — моя минимальная единица измерения веса.
Поужинав, я сразу отправляюсь к себе в комнату. Устал, долго не засижусь. На тумбочке меня ждет «Гамлет», карманное издание. Я читаю его уже в четвертый раз. Но сейчас я на него едва взглянул, и Лоуренс Оливье с обложки ответил мне странным, печальным взглядом. Сегодня вечером я буду читать «Тинтина и храм Солнца» — эту историю я читал уже двадцать раз, над ней и заснуть не стыдно.
Однажды я сделал открытие: рожица Тинтина, какую ни возьми про него книжку, всегда нарисована шестью штрихами. Шестью штрихами карандаша, и всё. Две маленькие дужки — брови, две точечки — глаза, закорючка — нос, запятая — рот. Всю свою жизнь Эрже играл с этими шестью штрихами, изображая ими на рожице своего персонажа всю гамму человеческих переживаний: радость, гнев, удивление, печаль…
Через несколько стрипов голова у меня падает, и я засыпаю, не подозревая, что спустя один оборот земли моя жизнь совершенно переменится…
Тысяча обезьян
Я гашу лампу у изголовья, и «Гамлет» — последнее, что я вижу. Неудивительно, что мой сон не обошелся без Шекспира. Во сне я вижу тысячу обезьян, они с бешеной скоростью стучат на пишущих машинках. Все происходит в подпольной мастерской в кипучем центре Лондона. Человек в старинных одеждах — я узнал тебя, Вильям Шекспир! — ходит по рядам и проверяет работу мартышек. Он разрешил им стучать по клавишам как хотят. На другое ему и рассчитывать не приходится: обезьяны по определению не имеют понятия о грамоте. И вдруг английский драматург поскальзывается на банановой кожуре, беспечно брошенной на пол одной из обезьян после завтрака. И Шекспир — самым первым в мире — пытается изобразить «лунную походку».
Я просыпаюсь. Два часа ночи.
Сгорая от жгучего любопытства, я включаю компьютер.
Так вот кто это был — Феликс Эмиль Борель! Французский математик в 1913 году в работе «Статистическая механика и необратимость» сослался на теорему о бесконечных обезьянах, напомнив об итоге их работы.
Суть этой теоремы сводится к следующему: если тысячи обезьян будут произвольно колотить по клавишам тысяч пишущих машинок неопределенно долгое время, то в конце концов они обязательно напишут «Гамлета».
Мысль Бореля наводит меня на мысль (потому что я и сам так нередко думал), что жизнь — это набор случайностей, что-то вроде колоды карт, которую тасует воображаемый крупье — некоторые называют его Господом Богом — и выкладывает одну за другой на протяжении нашей жизни. Кстати, недавно я узнал одну потрясающую вещь: тасуя карточную колоду в пятьдесят две карты, получаешь единственный в своем роде порядок, который, вероятнее всего, еще ни разу не встречался в истории человечества! Колода в пятьдесят две карты может лечь 8,06 × 1067 способами, то есть количество этих способов выражается числом из шестидесяти восьми цифр.
А создатель обезьяньей теоремы мог бы выбрать в качестве результата не обязательно Шекспира. Точно так же обезьяны могли бы написать и Библию, хоть это и звучит кощунственно, или любую другую книгу, или еще какую-нибудь литературную продукцию. Однако по причине, известной лишь ему самому, математик выбрал «Гамлета» — ту самую книгу, что сейчас меня захватила. Это что, какой-то знак? Знамение? Без изъяна? «Без изъяна — обезьяна» — вроде даже рифмуется…
Люди, кладущие жизнь на пустые теории вроде этой, на которые всем остальным наплевать, — моя страсть. Сна уже ни в одном глазу, и я несколько часов, несколько Лион-Валанс, глотаю все, что человек придумал по поводу теоремы о бесконечных обезьянах.
На сайте под названием «Имитатор шекспировской обезьяны» я прочитал, что один человек в 2003 году проделал эксперимент, имитируя мартышек, стучащих по клавишам пишущих машинок как им заблагорассудится. В том же 2003-м году американские студенты поставили эксперимент с настоящими обезьянами — горными макаками с острова Сулавеси. Им на целый месяц в их клетке предоставили в полное и свободное пользование компьютерную клавиатуру. И выяснилось, что за этот месяц обезьяны заполнили только пять страниц и почти исключительно буквой «Ш». («Шекспир»? А может, «шимпанзе»?) Еще приматы долбили клавиатуру камнями, мочились на нее и какали. Далековато от шекспировского романтизма!
Я закрываю глаза и начинаю вслепую стучать по клавиатуре. Через пять минут, расквасив все пальцы, прекращаю опыт, решив, что это и скучно, и небезопасно.
С нетерпением открываю глаза и вижу результат — он сияет во мраке спальни подобно тысяче звезд:
vjqvnavvaegfqywterowuwgffvbndvbajhvsapqfigiuyufreqsfgahsjdofiuytredxcvbnmklpoiuytrewasdfghjkjm nbvcxzsdfghjkloiuytresdfghjkmnbvcxsedrtyuioo9876 trfds2cfvghjuygtfdsxcvbnmjk2lkjhbvfgtyhujkijhgfdsx cvbnjkloiuytrdew278oiuygtfvbnjkoliuytrfghjkjhgrezgb bùaqegjeihbjtrhnbretvaohlofehbtoabovbbebrewcacbcaqufqfpvdbcbbcdvgcdcbdccfqeyrfgeruguqfvjhasdjhvcbcxns
cwchwegcbscxnsasplkmnjiuy236ryfeuhfbjkavfberqfewvydhjkhcsbdspc,qw`ñlmqnwdvcuvccnwcwycqwcwchshvwroibuirbutwtrojvhbwjvbemvwpev`wtgwghvbnkmvmmproiuytresdfghjklsjnbvcdfghjiduytchjhvsperq0fjfnfc1n4f9 8fvuervbenewpverhvuryrpvjjvjakbvvbmnk3456yghjklkjnhbgvfcdswertyuiopolkmjnbvcxdsdrtreghgfghgvbvcbnmklpoilklñkjhgfdsfsaswqertgyhujikop`+´.,mjuioiuytfgvbhnjklñ`´ñplokjhytgrfghiuytr56ytrewsdfgwefobebrewcacbcaqufqfpvdbcbbcdvgcdcbdccfqeyrfgeruguqfvjhasdjhvcbcxnssaqwsrtyuiokjhgfdxcvbnjhgfrtyuikjhgfvdbncocwchwegcbscxnsasplkmnjiuy236ryfewq´vjnvndc,mbsvasvhqpvq`vjqvnavvaegfqywterowuwgffvbndvbajhvsapqfigiegwdfshsfhgsytuyolei
saqwsrtyuiokjhgfdxcvbnjhgfrtyuikjhgfvdbncocwchwe gcbscxnsasplkmnjiuy236ryfeuhfbjkavfberqfewvydhjkhcsb dspc,qw`ñlmqnwdvcuvccnwcwycqwcwchshvwroibuirbutwtrqsfgahsjdofiuytredxcvbnmklpoiuytrewasdfghjkjm nbvcxzsdfghjkloiuytresdfghjkmnbvcxsedrtyuioo9876tr fecgqerhjbpqùbnqùrobvnfvifqqruqbuvbqmvubqurvbqqwsdfgqeehbmoqjhvqoihvhqvqnqoihhqrevvhdhvfhvfvnqziehnùairnbvnbebrztyejuiiordbvqfqdgvqezharehbakfbnqdp’aauijf cwchwegcbscxnsasplkmnjiuy236ryfeuhfbjkavfberqfewvyd hjkhcsbdspc,qw`ñlmqnwdvcuvccnwcwycqwcwchshvwroibuirbutwtrojvhbwjvbemvwpev`wtgwghvbnkmvmmp roiuytresdfghjklsjnbvcdfghjiduytchjhvsperq0fjfnfc1n4f9 8fvuervbenewpverhvuryrpvjjvjakbvvbmnk3456yghjklkjn hbgvfcdswertyuiopolkmjnbvcxdsdrtreghgfghgvbvcbnmklpoilklñkjhgfdsfsaswqertgyhujikop`+´.,mjuioiuytfgvbh njklñ`´ñplokjhytgrfghiuytr56ytrewsdfgwefobebrewcacbcaq ufqfpvdbcbbcdvgcdcbdccfqeyrfgeruguqfvjhasdjhvcbcxnssaqwsrtyuiokjhgfdxcvbnjhgfrtyuikjhgfvdbncocwchwegcbs cxnsasplkmnjiuy236ryfewq´vjnvndc,mbsvasvhqpvq`vjqvna vvaegfqywterowuwgffvbndvbajhvsapqfigiegwdfshsfhgsytuyolei
Из произвольно набранных мною 2 273 знаков (я узнал их количество в тексте, воспользовавшись в программе Word опциями «Рецензирование» и «Статистика») мне удалось выловить только три слова: «панель», «робот», «шерсть». Сомневаюсь, что хотя бы одно из этих слов присутствует в подлиннике «Гамлета».
Если бы Феликс Эмиль Борель не умер 3 февраля 1956 года в Париже, а оказался сейчас в моей комнате — я бы ему сказал: «Обезьяны не могут писать как Шекспир, они всегда пишут черт знает что!».
И все же вероятность того, что обезьяна в точности воспроизведет пьесу вроде «Гамлета», хотя и ничтожна, но не равна нулю.
И я задаю себе вопрос: какова же вероятность того, что оба моих начальника в один и тот же миг станут жертвами одной и той же катастрофы?
Одна десятитысячная? Или стотысячная?
Умножьте сто тысяч еще на тысячу, и вы получите вероятность их гибели в одной и той же катастрофе.
Я бы ни за что не поверил в такое, если бы в утренних одиннадцатичасовых новостях не увидел собственными глазами после экстренного сообщения фотографии — а на них и Рашид, и мсье Здоровьяк…
Точка пересечения
Рашид Хеллауш и мсье Здоровьяк рядом, в одной фразе диктора?! Да быть такого не может! И все-таки диктор экстренного выпуска новостей только что произнес именно их имена, и именно их фотографии я вижу на экране нашего телевизора.