Евгений ФиленкоОчень странные миры
Прелюдия
– Он возвращается, – сказал тектон Горный Гребень.
Спустя несколько мгновений, за двадцать световых лет, откликнулся Ночной Ветер:
– Он полагает, что его миссия завершена?
– Нет, – ответил Горный Гребень. – Но он думает, что вышел на финишную прямую.
Ночному Ветру не нужно было объяснять эту сугубо человеческую метафору.
– И что нас ожидает в конце дистанции? – подхватил он игру.
– Мы знаем это, – сказал Горный Гребень.
– Мы предполагаем, – осторожно уточнил Идеальный Смерч. – Знать такое наверняка не может никто.
– И все же мы знаем, – промолвил Ночной Ветер. – Наверное, следовало бы дать ему более трудное задание. И, возможно, не на Земле.
– Нет, – возразил Горный Гребень. – Мы сделали правильно. В любой другой точке Галактики он был бы заезжим гостем. Нигде нам не удалось бы задержать его на такой долгий срок. Только Земля, только родной дом. Это самый надежный якорь. Так или иначе, он позволил нам собраться с мыслями.
– Но теперь он знает почти все, – сказал Ночной Ветер.
– Не знает, – поправил осмотрительный Идеальный Смерч, – а предполагает с большой долей уверенности. Строго говоря, он и не подозревает, что знает практически все. И он еще захочет получить доказательства своей правоты.
– И он их получит, – сказал Ночной Ветер.
– Да, – сказал Горный Гребень. – В конце дистанции.
– Кто-нибудь еще слышит нас? – спросил Ночной Ветер.
– Да, – ответил Колючий Снег Пустых Вершин.
И еще несколько голосов донеслось до них из безумной дали.
– Надвигается неотвратимое, не так ли, – с печальной иронией сказал Ночной Ветер.
– Кое-что мы знали давно, – сказал Горный Гребень. – Кое-что он помог нам понять благодаря своим воспоминаниям. Теперь мозаика почти сложилась, если пренебречь несколькими не подобранными до сей поры фрагментами. И уже отчетливо видна общая картина. Очень скоро всем нам придется делать выбор и принимать решение.
– Вначале выбор придется сделать ему, – сказал Ночной Ветер. – Как только он прочтет «длинное сообщение».
– Как только и если он его прочтет, – заметил Идеальный Смерч. – Нам достоверно известно, что некоторая часть информационного пакета необратимо утрачена…
– …что может привести к тому, что содержание «длинного сообщения» окажется искаженным, – добавил Ночной Ветер. – Недоступным восприятию либо вообще разрушенным. Никто не знает, какая часть потеряна – вполне возможно, та, что содержала ключи к расшифровке.
– В этом случае все, что мы затеяли, окажется напрасным, – сказал Горный Гребень. – Тогда нам придется ждать следующего шанса.
– И мы вздохнем с сожалением, – сказал Ночной Ветер, – к стыду нашему, с притворным. А на самом деле – с облегчением.
– Да, это даст нам еще некоторый запас времени, – согласился Горный Гребень. – Но не снимет заботы с наших плеч.
– Мы будем лицемерно уговаривать свою совесть, что сделали все, что было в тот момент в наших силах.
– Такова двойственность нашего положения. Мы бессильны отвратить неотвратимое, по своему положению мы обязаны всевозможно способствовать его приближению. И в то же время мы каждым атомом своих существ желали бы отдалить этот миг либо остановить процесс вовсе.
– Если только он не догадается, – после затяжной паузы сказал Колючий Снег Пустых Вершин.
– О чем?
– О том, как можно попытаться восполнить лакуну в «длинном сообщении». О том, что у него есть шанс восстановить недостающий фрагмент, и даже с избытком.
– Я бы не рассчитывал на его наивность, – сказал Горный Гребень.
– Жаль, что избранным оказался именно он, – промолвил Ночной Ветер.
– Это абсолютная случайность, – сказал Горный Гребень. – Люди очень динамичны. В этой части Галактики никто так активно не разворачивает экспансию, как они.
– Отчего бы всему было не случиться в другой части Галактики? Например, там, где преобладают рассудительные и неспешные рептилоиды?
– Там наверняка есть свои возмутители спокойствия. И еще неизвестно, с кем пришлось бы иметь дело по ту сторону Ядра!
– Но ведь мы… – сказал Ночной Ветер.
Минула новая, еще более томительная пауза. Наконец Колючий Снег Пустых Вершин сказал:
– Только не надейся, будто кто-нибудь не понял твоей мысли. Так что можешь высказать ее открыто.
– В наших силах остановить его, – промолвил Ночной Ветер.
– Продолжай.
– Просто взять и сделать так, чтобы его не стало.
– Ты хотел сказать – уничтожить? – осведомился Горный Гребень.
– Не обязательно его. Например, уничтожить «длинное сообщение». Сделать его прочтение безнадежным предприятием.
– Продолжай, – снова сказал Колючий Снег Пустых Вершин.
– Мы знаем, что изначально информационный пакет был распределен на четыре сегмента, – сказал Ночной Ветер. – На четыре человеческих головных мозга. Один носитель, как мы знаем, давно утрачен. Достаточно разрушить еще хотя бы один, и это «длинное сообщение» уже вряд ли будет прочтено. – Он помолчал, размышляя. – А если разрушить тот носитель, где содержится его самая большая, критическая часть – вероятность интерпретации послания сведется к нулю. Согласен, это насторожит его, вызовет дополнительные вопросы и увеличит активность. Но истины он никогда уже не узнает, совершенно точно никогда, и со временем успокоится. Не говоря уже о том, что разрушение резервной части «длинного сообщения», о которой он пока даже не подозревает, вообще пройдет для него незамеченным.
– Вместе с ее носителем? – уточнил Горный Гребень.
– Разумеется, – оживленно подтвердил Ночной Ветер.
– Это не в нашей власти. Есть места в Галактике, куда дорога закрыта даже тектонам.
– Не закрыта, а запрещена. Мы всегда можем нарушить запрет.
– Тектоны, – сказал Колючий Снег Пустых Вершин раздумчиво. – «Строители» – так мы называем себя сейчас и таковыми сейчас мы себя сознаем. Кем же мы будем после этого?
– Живыми, – без раздумий ответил Ночной Ветер.
– Он возвращается, – сказала Руточка Скайдре.
– Вот как, – промолвил Григорий Матвеевич Энграф несколько растерянно. Он обратил взгляд к зеленому самосветящемуся небу Сфазиса, поерзал по скамейке и тяжко вздохнул. – Досадно.
– Что-что?! – удивилась Руточка.
– Видишь ли, милая, – промолвил Григорий Матвеевич, задумчиво болтая ложечкой во вместительной белой фарфоровой чашке с черным чаем, – не то чтобы я так уж сильно сомневался, что он вернется. Но надежду, скажем честно, давно уже утратил. Человеку отпущен не так чтобы уж слишком протяженный срок на все вызовы и соблазны судьбы, а Костя добрую четверть жизни угрохал на непростые, заметим, взаимоотношения с Галактикой. В то время как на Земле столько интересных вещей, на которые никакой жизни не достанет!
– От вас ли я слышу?! – воскликнула Руточка, присаживаясь на скамейку напротив.
– Ну, я-то – особый случай, исключение из правил, оные правила только подтверждающее… Собственно говоря, я отчего-то был убежден, что он никогда не вернется, с того самого момента, когда он сообщил мне о своем отбытии.
– И что же? – спросила Руточка и тотчас же нахохлилась. – Уж договаривайте, не чинитесь.
– А то, – сказал Григорий Матвеевич, – что я позволил себе неописуемую дерзость занять его комнату кой-какими своими вещами.
– Дерзость и вправду неописуемая! – объявила Руточка. – Я бы даже назвала это поразительной бесцеремонностью с вашей стороны! Будь я менее разборчива в выражениях, я бы даже назвала это свинством. Вам что, тесно в своем коттедже?!
– Но ведь все это легко можно будет прибрать, – сказал Григорий Матвеевич в замешательстве. – Как только сведения о его приближении подтвердятся…
– Можно подумать, что надвигается какое-то стихийное бедствие, – фыркнула Руточка. – Цунами, тайфун… не знаю, что там еще способно вас запугать… нуль-поток…
– Ничто, – с печалью в голосе сказал Григорий Матвеевич. – Ничто уже не способно меня запугать в этой Галактике. Все, что в ней было страшного, я уже повидал, и не по разу, увы мне. И даже Консула я не страшусь, с его скверными манерами и гнусной привычкой совать нос во все дела.
– Доешьте мясо! – потребовала Руточка.
– Не хочу, – капризно ответил Григорий Матвеевич. – Полкан доест. А я лучше чаю выпью.
– Ну и напрасно. Я сама свинку готовила, по-степному!
– Это-то и настораживает.
– Ходят слухи, – заметила Руточка, привычно пропуская шпильку мимо ушей, – что он стал гораздо более покладистым. Что он чуть ли даже не завел семью!
– Семья – это последнее, что способно сделать человека покладистым, – философски заявил Григорий Матвеевич.
– Ой-ой! – засмеялась Руточка. – Вам-то откуда знать?!
– Так ведь сама посуди, – сказал Григорий Матвеевич, оживляясь. – Возьмем, для примера, меня. Я человек не семейный, и никогда таковым не был. Мне все эти фантазии противопоказаны. Видела ли ты в своей жизни кого-то могущего превзойти меня в чуткости, доброте и такте? Или возьмем ту же тебя…
– Не нужно меня брать, – воспротестовала Руточка. – Я хочу иметь семью, и у меня будет семья. У меня будет пятеро детей – вот вам всем!
– Ну что же, бог в помощь, – проворчал Григорий Матвеевич. – А теперь ступай, займись чем-нибудь полезным. Хотя бы тем же созданием семьи. Пять детей – это не шутка, здесь нужно поторопиться. Да и мне еще многое нужно успеть… а то, не ровен час, и впрямь рухнет на голову этот несносный юнец, и все пойдет прахом, и никто уже не будет в состоянии решать свои проблемы, а, напротив, все только и будут решать исключительно проблемы Консула.
Воспользовавшись всеобщей рассеянностью, к столу неспешно приблизился пожилой пес Полкан и овладел давно остывшим куском свинины по-степному.
– Он возвращается, – сказала янтайрн Авлур Этхоэш Эограпп, первый супердиректор Департамента внешней разведки Светлой Руки Эхайнора. Ее жесткое, обычно надменное лицо, сейчас будто светилось изнутри трудно скрываемой радостью.