– Я знаю его предпочтения, – сказал Кратов. – Мастер и сам не дурак помолчать, а с такими балагурами, как Белоцветов и Грин, не заскучаешь. Ваш напарник хотя бы умеет разговаривать?
– Он даже умеет петь, и очень прилично, – уверил его Мурашов.
В коридоре послышался шум голосов. Команда «Тавискарона» спешила к обеденному застолью.
– Можно совет? – подавшись вперед, быстро осведомился Мурашов.
«Наверное, я становлюсь параноиком, – подумал Кратов. – Эта несчастная шпионка… фальшивая юффиэй… вынуждает меня за всеми странностями видеть чьи-то длинные и лохматые уши. А между тем весь мир соткан из странностей. Будь он устроен логично и без противоречий, никому и в голову бы не пришло покидать теплую обжитую пещеру… падать сквозь экзометрию подобно камню или стреле… или снаряду… неведомо куда… в поисках чего-то абсолютно непредсказуемого…»
– Можно, – произнес он вслух. – Только умный. Я люблю умные советы.
– Паранойя – дурной попутчик, – вкрадчиво сказал Мурашов. – Помните это, Консул.
2
– Почему Тетра? – спросил Мадон, с громадным любопытством разглядывая разворачивавшуюся на экране видеала карту звездной системы. – Чего здесь четыре?
– Ничего, – откликнулся Феликс Грин. – Здесь всего помногу. Название происходит не от греческого числительного «четыре», а от имени какого-то мифического ирландского короля. Мы находимся на так называемой Кельтской Ветке транспортных коммуникаций человечества. Авалон, теперь Тетра. А есть еще Индийская Ветка…
– И Ветка Безумного Шляпника, – весело подхватил Белоцветов. – Там названия галактическим объектам присваивались, да и по сю пору присваиваются, безо всякой системы, от балды.
– Мне кажется, Безумный Шляпник и здесь неплохо порезвился, – иронически заметил Мадон.
Брандт, управлявший процессом причаливания, отреагировал одобрительным уханьем.
– Соберитесь, джентльмены, – сказал Элмер Э. Татор с некоторым раздражением. – Это вам не высадка на планету, то есть на объект большой, круглый, наделенный собственным полем тяготения. И потому я не желал бы лишиться корабля из-за ваших внезапных приступов любознательности.
Кратов, которого в столь ответственный момент допустили на командный пост лишь из уважения к его статусу, сидел в гостевом кресле в дальнем углу и молчал. Отсюда ему было прекрасно видно все, что творилось на самом посту и на экранах. К тому же он хорошо знал историю Тетры, быть может, даже лучше, чем кто-либо из присутствовавших звездоходов.
Когда-то во время оно здесь замышлялся галактический маяк. Он был необходим хотя бы потому, что на громадном участке пространства, на той самой Кельтской Ветке, по произволу мироздания не возникло ни единой приличной звездной системы с планетами, кометными поясами и прочими непреложными атрибутами астрономической респектабельности. Конечно, не составило труда обнаружить несколько унылых светил, одно другого сиротливее, без перспектив в обозримом будущем обратиться в сверхновые. На заре космических исследований отсутствие планетных систем у этих эфирных сироток ни у кого не вызвало бы вопросов, поскольку в силу антропоцентрической модели мироздания Солнечная система с ее девятью на ту пору известными планетами считалась явлением уникальным. По мере накопления знаний и расширения горизонтов восприятия картина изменилась на диаметрально противоположную, и теперь уже звезды без планет расценивались как исключение из общего правила и становились объектами разнообразных научных спекуляций.
Оценив возможности, человечество, а с ним и прочие окрестные цивилизации, особенно часто пользовавшиеся трассами, пролегавшими по Кельтской Ветке, сочли разумным заложить маяк прямо в пустоте, подвесив его на астростационарной орбите возле безымянного оранжевого карлика и тем самым отчасти скрасив его вселенское одиночество. В качестве прелюдии звезду, следуя традициям Кельтской Ветки, нарекли Тетрой. Сделано это было ради вящей мнемоничности, а заодно и для дополнительной психологической мотивации: всегда приятнее, когда во время работы на тебя падают лучи приличного солнца с собственным именем, а не анонимного плазменного сгустка, не дослужившегося за миллиарды лет бытия ни до чего весомее слепого индекса в звездном каталоге.
Началось строительство. Тяжелые гравибустеры доставили через экзометрию в избранную точку пространства готовые конструкции с тем, чтобы соединить их здесь в единое целое. Поскольку в одиночку такое предприятие никто бы не потянул, то изготовление модулей маяка велось в разных местах Галактики инженерами с сильно разнившимися представлениями о технологиях, и не во всех случаях то были гуманоиды. Монтаж конструкций сразу же вылился в отдельную проблему: ничто не стыковалось ни с чем. Сложные переходные системы только добавили абсурда происходящему.
К тому времени, когда был доставлен в разобранном виде собственно маяк (галактический маяк М27511, модель «Прометей», укомплектован постоянно-проблесковым сигнал-пульсатором формата «двенадцать-двенадцать», покрытие без малого сорок кубопарсеков), стало очевидно, что проект межрасового сотрудничества себя не оправдывает. Покуда толком не запущенный на ожидаемую мощность маяк болтался на привязи вокруг технологического уродца, а заинтересованные стороны проводили время в бесконечных совещаниях с привлечением длинных цепочек посредников-ксенологов, причем совещания все отчетливее принимали оттенок панической обреченности, к проекту инициативно присоединились астрархи. Их реакция выглядела примерно так: «Эх… Ну ровно дети малые…»
После чего в самый короткий срок астрархи подыскали среди галактических просторов бесхозный блуждающий планетоид, аккуратнейше раскрутили его вокруг одной из соседних звезд, так и не сподобившейся уникального имени, по астростационарной, естественно, орбите и обустроили там собственный маяк с покрытием совершенно фантастическим, чем надолго, если не навсегда, закрыли тему.
Оказавшиеся не у дел горе-строители с нарочитым разочарованием развели руками, клешнями и щупальцами и занялись более насущными делами.
Но, как вскорости выяснилось, не все.
Какое-то время, уже по инерции, в систему Тетра поступали загодя изготовленные элементы конструкций, поскольку неизвестно было, как еще-то с ними обойтись. Задержавшиеся на станции монтажники продолжали работать из чистой, никакими рациональными доводами не отягощенной любви к профессии.
Затем, уже вне всякой логики, начали поступать модули, которые не нашли применения в иных проектах, в том числе и от цивилизаций, никакого касательства к данному безуспешному начинанию не имевших. Амбициозный проект галактического маяка превратился в игрушку-конструктор под названием «Соберем „Тетру“». В течение весьма продолжительного времени Галактическое Братство резвилось в системе оранжевого карлика напропалую. Уже вынашивались планы основания в хитросплетенных металлических корпусах орбитального поселения. Эктоны, с самого рождения обитавшие на галактических базах и не представлявшие себе жизни в естественной среде, с прагматическим интересом присматривались к открывавшимся возможностям…
Не сложилось.
Энергии светила едва хватало на частичное поддержание системы жизнеобеспечения этого металлокерамического монстра. Отсутствие обитаемых миров в пределах досягаемости ставило крест на поставках необходимых ресурсов. Цель в который уже раз не оправдала средств. «Эх… – образно выражаясь, сказали астрархи. – Да что же вы такие упрямые!» И предложили заложить вокруг звезды-сироты полноценную планетную систему. С некоторыми, впрочем, оговорками: сам процесс планетогенеза займет лет двести-триста, а биосфера приобретет подходящие для употребления свойства еще через несколько тысячелетий… «Спасибо, – сказало человечество. – Очень мило с вашей стороны предложить помощь. Но остановиться лучше вовремя». О том, что оптимальный момент для полной консервации проекта совпадал по времени с пуском галактического маяка в соседней звездной системе, все предпочитали не вспоминать.
В настоящее время галактическая станция «Тетра» представляла собой гигантское соединение ни с чем не сообразных металлических модулей, блоков и структур. Визуально «Тетра» имела форму неправильной подковы, местами уродливо вздутой, а местами переходившей в обыкновенные решетчатые стяжки. Отовсюду вне всякой системы торчали антенны, башенки и швартовочные пилоны, которыми вряд ли когда-либо пользовались по назначению. Циркулировавшие над «Тетрой» по спиральным траекториям компактные искусственные солнца, каждое размером со старинный монгольфьер, невольно превращали результат инженерной ошибки в этакий галактический аттракцион, едва ли не арт-объект. Солнышек было четыре («Четыре! – торжествующе воскликнул Мадон. – Четыре светила, оттого и Тетра!..» – «Было пятое, – со вздохом возразил Белоцветов. – Но быстро сдулось и угасло. Потому что все тут сделано через задницу…»), все разного цвета. Прямо сейчас можно было видеть парившее над ближайшим ушком подковы желтое светило и выступавшее на две трети из-под центральной части бледно-голубое. Там, где их лучи смешивались, корпус станции обретал нехороший оттенок мертвенной зелени.
– Станция «Тетра», прошу разрешения на причаливание, – мужественным голосом произнес в микрофон Феликс Грин.
Затем, выдержав солидную паузу, повторил свои слова.
Ответа не последовало, лишь какие-то неясные шорохи ворвались в кабину.
– Кого-нибудь еще настораживает происходящее? – спросил Грин не оборачиваясь.
– А что тебе, собственно, не нравится? – с интересом осведомился Белоцветов.
– Например, что никто не дает разрешения на причаливание, – ответил Грин.
– А оно тебе так необходимо? – настаивал Белоцветов.
– Не особенно, – сказал Грин.
– Это же «Тетра», – сказал Белоцветов. – Там, быть может, и отвечать-то некому.
– Так, – сказал Элмер Э. Татор тоном, не предвещавшим ничего хорошего. – Кому пришла в голову идея выбрать этот летающий металлолом для промежуточного финиша?