Кратов трижды плюнул через левое плечо.
– И надолго? – полюбопытствовал Ветковский.
– Полагаю, на пару суток. Сущие пустяки.
– У вас всегда кругом пустяки, – проворчал Феликс Грин. – Если вы застрянете в лесу больше, чем на неделю, мне придется заново составлять программу полета к… – Он покосился на ксенологов. –…к конечному пункту. Мастеру, в общем, все едино, на вас он сетовать не станет, а на мне отыграется по полной.
– Мастер строг, – уверил его Кратов, – но справедлив. Ему наверняка захочется это продемонстрировать.
– Вы твердо уверены, Консул, что поступаете правильно? – спросил Урбанович задумчиво. – Как я понял, у вас нелады с местной администрацией. Стоит ли вмешиваться в их дела?
– Это не только их дела, – помолчав, ответил Кратов. – И в этой ситуации мне может угрожать лишь глупое положение. Ничего, не впервые.
– Что же, – тяжко вздохнул Феликс Грин. – Подождем еще пару суток.
Кратов протянул ему руку, совершенно машинально отметив, что на Земле и Титануме символы радушия примерно одинаковы. А вот на Амрите уже имеются отличия… Вероятно, причина заключалась в степени обособления колонии от метрополии. Амрита, сохраняя формальную зависимость от Земли, уже почти полтора века усердно подчеркивала свою самостоятельность, тогда как первые поселенцы прибыли на лежащий в обглоданных ветром руинах Титанум лет семьдесят назад. К тому же, если верить словам Палеолога, йогинам-амритаджа, пребывающим в постоянной мысленной связи между собой, вообще ни к чему приветствия и прощания.
«Пройдет какой-то десяток тысячелетий, – подумал Кратов в порыве сентиментальности, – и каждая колония станет метрополией, понемногу утратит родственные узы с колыбелью человеческого разума. Такое происходит сплошь и рядом. И в том нет ничего противоестественного – людям свойственна короткая память, они не помнят ни имени, ни места рождения своего пращура. Жизнь в иных природных условиях заложит в колонистах особые расовые признаки. Возникнут новые галактические цивилизации, может быть – более мощные, нежели земная. Узнают ли друг друга, протянут ли руки, встретившись на звездных перекрестках, все эти амритаджа, титаниды, магиоты?..»
– Добрая старая земная традиция, – заметил Ветковский. – Отправляясь на легкую прогулку, трогательно прощаться с родными и близкими.
– Вы читаете мои мысли, Лев, – улыбнулся Кратов. – Как заправский йогин.
Ветковский развел руками:
– Всегда трудно удержаться от соблазна подцепить чужую дурную привычку. Особенно в условиях повышенной концентрации йогинов на квадратный километр обитаемой суши… Кстати, как вы намерены одолеть расстояние в сорок три мили без транспортных средств?
– Бегом, – ухмыляясь, пояснил Кратов.
– Но это же чертовски далеко! – заметил Урбанович.
– Я буду бежать очень быстро, – обещал Кратов.
7
Поначалу Кратов двигался быстрым шагом. Войдя в густой лес, незаметно для себя он перешел на легкий бег и наконец рванул во весь опор. Ему доставляло удовольствие на большой скорости уворачиваться от летящих в лицо ветвей, перепрыгивать через трухлявые стволы и укрывшиеся в траве кочки, высекать вееры брызг из хрустально-чистых ручейков и затхлых луж. Ленивое стадо огромных свиней в кисейной розовой шерсти шарахнулось врассыпную при виде несущегося на них взмыленного Галактического Консула, в расстегнутой на потной груди куртке и по колено мокрых брюках. Очередной йогин-одиночка, сидящий в позе лотоса, проводил его равнодушным взглядом и вновь погрузился в прерванные размышления.
Лес внезапно кончился, и Кратов выскочил в долину, простиравшуюся до самого горизонта. Жесткая трава с шумом расступалась и, непримятая, смыкалась позади. В коротких промежутках между прыжками через ухабы Кратов едва успевал прикинуть, сколько времени ему оставалось до встречи с Сафаровыми. Он рассчитывал преодолеть весь путь часа за четыре.
Итак, вопреки ожиданиям, на Амрите знали о существовании парадокса в «деле Сафаровых», и в этом им не помешала старательно декларируемая отрешенность от мирской суеты. Очевидно, Палеолог смог оценить и всю сложность проблемы, но при этом не проявлял никакой озабоченности. Можно было подумать, будто он и в самом деле верил в сказку о посмертных воплощениях. Хотя почему бы и нет?..
Но с точки зрения материалиста – кто же этот человек, присвоивший чужое имя? Тезка погибшего? Родственник? Самозванец? Может быть… Но какую цель он преследует, обманывая мать настоящего Сафарова и тем самым совершая акт беспримерного кощунства?
Если же это самозванец, то как могла ему поверить Ирина Павловна, судя по всему – умная и далеко не безрассудная женщина, которая своими глазами видела, как прах ее сына был предан огню? Почему она так легко бросила все, что связывало ее с прежней жизнью, и отправилась на Амриту, навстречу неизвестности? Вопросы, вопросы, вопросы…
Но если Сафаров не самозванец, не тезка и не родственник, то это может быть только наблюдатель.
Чужой наблюдатель.
Кратов продолжал бег.
8
– Это наш дом, – сказала Ирина Павловна.
– Настоящая избушка на курьих ножках, – улыбнулся Кратов.
– По-вашему, я Баба-яга? – ужаснулась Ирина Павловна, а Кратов протестующе замахал руками. – Что вы, Костя, внешнее сходство очень обманчиво. Не такая уж я старая карга, и моя избушка не лишена удобств. Там, внутри – стандартная система бытового комфорта, как во всей цивилизованной Галактике. Так утверждает Виктор… И непременный пищеблок, тоже стандартный. Он и напоит, и накормит, и спать уложит… хотя это, конечно же, не его функция. А я совершенно безопасна для маленьких глупых детей, сломя голову бегающих по темному лесу.
– Если уж мы затеяли игры в сказку, – не удержался Кратов, – то пищеблок запросто может сойти за скатерть-самобранку,
– Мама у нас осталась без работы, – весело сообщил Виктор Сафаров, – и на этой почве с лапочками ушла в домашнее хозяйство. Верите ли, она собиралась заняться здесь своим садоводством. Но к чему это на Амрите? Ложись под любым деревом, разевай рот – и плоды сами будут в него падать. Спелые, круглые, безупречно чистые…
– Меня так и подмывает спросить, – признался Кратов, – каким образом вам удалось создать этот оазис цивилизации среди нетронутой природы? Кажется, на Амрите запрещена всякая техника.
– Доктор Палеолог разрешил нам доставить дом-самострой с Гранд-Лисса, – пояснила Ирина Павловна. – В комплекте со скатертью-самобранкой. А его друзья-йогины нам помогали. Он наш добрый гений или, если хотите, ангел-хранитель.
Кратов попытался представить Палеолога в роли ангела-хранителя. Его богатое воображение на этот раз спасовало.
– Хотите грушу, Костя? – спросил Виктор. – Внешне эта штуковина больше напоминает лимон, однако по вкусу настоящий дюшес.
Ирина Павловна поглядела на беззаботного сына и как-то беспомощно вздохнула. Тот пригнул к земле толстую ветку и теперь старательно выбирал гостинец для Кратова. Затем он протянул ему нежно-желтый плод с ноздреватой корочкой. На левом запястье Виктора виднелся потускневший от времени браслет личной связи.
– Вы знаете, Виктор, – начал Кратов, неторопливо очищая лимоногрушу, – я вызывал вас из космопорта, но ваш браслет почему-то не откликнулся. Тогда я вызвал Ирину Павловну.
– Быть не может! – Сафаров вполне натурально изобразил изумление. – Впрочем, я как раз бегал на речку купаться и, вероятно, оставил браслет на берегу…
– И в самом деле, – сдержанно согласился Кратов.
– Скоро обед, – сказала Ирина Павловна. – Побудьте здесь, мальчики, я соберу на стол.
Она поспешила в избу, поминутно оглядываясь, словно опасалась, что сын вдруг исчезнет с того места, где она покинула его.
– Если вы не прочь, – промолвил Сафаров, когда за Ириной Павловной закрылась дверь, – мы можем погулять по лесу. Нам есть о чем поговорить. – Он выжидательно посмотрел на Кратова и после паузы добавил: – Как двум старым звездоходам.
– Спасибо, Виктор, – искренне произнес Кратов. – Вы сильно упрощаете мне задачу.
Сафаров маячил впереди, сунув руки в карманы и тихонько насвистывая какую-то мелодию. Он был невысок, но, должно быть, очень силен: при каждом движении тонкая материя белой рубашки льнула к рельефу мышц. Вся его фигура излучала безмятежное спокойствие и добродушие, словно ничего особенного и не происходило. Внешне он почти не походил на мать: узкими черными глазами и жесткими волосами Виктор, очевидно, выдался в отца. И это действительно был тот Виктор Сафаров, каким Кратов увидел его на экране видеала в номере бревенчатого отеля несколько часов тому назад.
– Достаточно, – сказал Виктор и остановился, носком сандалии раздвигая проволочно-упругую траву. – Присядем?
Кратов выбрал местечко потенистее, но садиться не стал, а вместо этого лег, закинув руки за голову. Разговор затевался не так, как ему хотелось бы, и теперь он искал способ повернуть его в нужное русло. Он совсем не желал показаться в глазах Сафарова этаким мечом возмездия за несовершенные злодеяния.
– Я уже не звездоход, Консул. – Сафаров ожесточенно отмахнулся от свисавшей перед его лицом ветки. Он стремительно утрачивал все свое спокойствие. – И вы это отлично знаете. Но зато вы не знаете, кто я на самом деле, и прибыли разбираться на месте.
– И не скрываю этого. Хотя кое о чем строю догадки.
– Не стоит. Как вы добрались в нашу глухомань? Неужели пешим ходом?
– Бегом, – сказал Кратов и самодовольно ухмыльнулся.
– От космопорта до нас – бегом? Через лес?! – Сафаров восхищенно присвистнул. – Надеюсь, оно того стоило… Так вот, Консул. Никакой я не инопланетный разведчик. А больше я ничего не могу вам сообщить, потому что… – Сафаров покусал губы. – Потому что и сам того не знаю.
– Звездоход Виктор Сафаров погиб, – сказал Кратов.
– Да, это так. Но Виктор Сафаров – это я. У меня его тело, его лицо, его память! Мы как-то вспоминали с мамой… я помню всю свою жизнь, начиная с детских лет и кончая тем проклятым днем, когда вошел в галерею на Амиге. Зачем мне было туда лезть? Без поддержки, в обычном скафандре. У меня и в мыслях не было… Я хоть сейчас могу занять кресло Звездного Разведчика и лететь. Я пройду любой тест на профессиональную пригодность. Но вся штука в том, что звездоход Виктор Сафаров мертв, а я… Я – никто.