крутые морозы, топятъ весьма скудно. Въ январѣ избы обмерзаютъ внутри сверху до низу. Вездѣ сыро, угаръ. Даже привычныя походскія головы не выдерживаютъ… Человѣка «съ другой рѣки» походскій угаръ охватываетъ, какъ тяжелая болѣзнь, и онъ спѣшитъ покинуть это негостепріимное мѣсто и удалиться восвояси, въ широты болѣе умѣреннаго климата (если можно говорить о климатической умѣренности за предѣлами полярного круга[25]). Чтобы построить избу, приходится сплавлять лѣсъ сверху или напротивъ вывозить его съ урочища Каменнаго, верстахъ въ шестидесяти ниже по Колымѣ, гдѣ есть большіе наносные холуя[26]. Впрочемъ, уже больше четверти вѣка на Походской да и вообще на всей Нижней Колымѣ не выстроено ни одной новой избы. Отъ грознаго «оспеннаго года»[27] осталось слишкомъ много пустыхъ домовъ. Самое большее, что приходится дѣлать низовику, это переложить заново избу, пуская въ дѣло тѣ же старыя дѣдовскія бревна. При всеобщей скудости въ дровахъ, выморочныя жилища регулярно уничтожаются на топливо, и все-таки повсюду такъ и торчатъ опустѣлыя избы съ зіяющими черными дырьями вмѣсто оконъ и полуобвалившимися стѣнами.
Негостепріимная тундра, соблазнившая природнаго русскаго человѣка поселиться на устьѣ Походской виски, даетъ ему только рыбу, какъ для пропитанія, такъ и для продажи или обмѣна. Даже птица, прилетающая каждое лѣто въ такомъ обиліи на здѣшнія озера и протоки, почти не служитъ для походчика предметомъ промысла. Ружей нѣтъ почти ни у кого. Двѣ, три старыя кремневыя пищали — съ растрескавшимся запаломъ, грозящимъ разорваться при первомъ выстрѣлѣ, лежатъ, коснѣя въ многолѣтнемъ бездѣйствіи. Ленную птицу[28] прежде промышляли хорошо, но со времени оспеннаго года этотъ промыселъ по разнымъ причинамъ падаетъ все болѣе и болѣе. Къ западу отъ рѣки, по морскому берегу, на тундрѣ водится песецъ. Но пастникомъ[29] занимаются немногіе. Большая часть жителей слишкомъ убоги и поглощены заботой о насущномъ кускѣ, чтобы поднятъ пастникъ. И безъ пастника походчику есть за чѣмъ походить и поѣздить. За полозьями для нарты, за топорищемъ для топора нужно отправляться за сто верстъ вверхъ, гребные карбасья приходится покупать на другихъ рѣкахъ. На Походской Колымѣ нѣтъ подходящей осины для выдѣлки днища. Даже за текучей сѣрой, сѣрой[30], необходимой для того, чтобы залѣпить отставшій сукъ въ карбасѣ, нужно ѣхать за сорокъ верстъ вверхъ… Плодами своего рыбнаго промысла походчикъ долженъ прокормить себя, своихъ домочадцевъ и собакъ, на нихъ онъ долженъ пріобрѣсти чай, табакъ, нѣсколько аршинъ ткани на рубашку и починку портяного полога[31], купить коноплю[32] и холстъ для невода, волосъ для сѣти. А деньги трудно достаются на Нижней Колымѣ, несмотря на то, что разсчетъ производится только на рубли, а о копѣйкахъ жители имѣютъ самое смутное понятіе.
Само собою разумѣется, что походская рыба никоимъ образомъ не можетъ пополнить всѣ прорѣхи мѣстнаго бюджета, и, стараясь заткнуть своимъ кускомъ дыры своего нищаго хозяйства, житель слишкомъ часто оставляетъ, увы, собственный желудокъ пустымъ. Походчикъ знакомъ съ голодомъ практически и даже теоретически; онъ хорошо знаетъ различные способы оживленія людей, спасаемыхъ отъ голоднаго истощенія, можетъ дать правильную оцѣнку многихъ суррогатовъ пищи ему доступныхъ и т. п. Вообще въ лѣтописяхъ Нижней Колымы голодъ составляетъ нормальное явленіе, повторяющееся періодически съ правильными промежутками. «У насъ это годами! говорятъ низовики. — Трите года бываютъ промышленны, а потомъ съ краю три непромышленны!» Въ промышленные годы низовики, по ихъ собственному заявленію, живутъ сыто, кай-быть, не надо лучше. Это «лучше не надо», впрочемъ, не исключаетъ ни одного изъ постоянныхъ бѣдствій тяготѣющихъ надъ головой низовика. Бродитъ онъ весною по поясъ въ ледяной водѣ, отпиваясь горячимъ настоемъ брусничнаго листа за неимѣніемъ кирпичнаго чаю, куритъ кысыръ[33] вмѣсто табаку, носитъ на плечахъ рубаху, пока лохмотья ея не сползутъ съ плечъ, зимой долбитъ пешнею[34] четырехъ-аршинную толщу льда, чтобы заметать подъ нею свою полуизодранную сѣть. Отъ всего этого низовикъ не избавленъ ни въ сытые, ни въ голодные періоды. Но въ настоящіе промышленные годы рыбы, добытой за короткое лѣтнее время, достаетъ отъ воды до воды. Низовикъ не только каждый день имѣетъ довольный кусокъ къ обѣду, къ ужнѣ и къ паужнѣ, не только кормитъ на травъ[35] своихъ собакъ, но нерѣдко къ началу новаго промысла у него остается лишній кормъ. Въ промышленные годы тому или иному удачливому промышленнику неоднократно приходилось выгребать лопатою старую рыбу изъ амбара или погреба и разбрасывать ее по сѣндухѣ[36], чтобы очистить мѣсто новымъ запасамъ.
За то въ голодные непромышленные годы картина рѣзко мѣняется. Низовикъ, главную цѣль помысловъ котораго составляетъ ѣдушка, уязвленъ въ самое чувствительное мѣсто. Уже въ половинѣ зимы съ различныхъ жительствъ, уединенно разбросанныхъ по глухимъ протокамъ, устьямъ високъ и другимъ рѣчнымъ угламъ, начинаютъ доходить тревожныя вѣсти. У того-то нехватка, у другого скудное питаніе, третій скоро доѣстъ послѣднее перо[37] и останется съ собаками совсѣмъ безъ всякихъ способовъ и т. д. Съ половины февраля является настоящій голодъ. Многія семьи начинаютъ жить изъ покупки, не смотря на всю недостаточность своихъ платежныхъ средствъ[38].
А между тѣмъ цѣна на рыбу у скупщиковъ все растетъ и растетъ. Сельдятка, скупленная осенью по 5–6 рублей за тысячу, поднимается до десяти, потомъ до пятнадцати рублей, въ иные годы до двадцати и до двадцати пяти рублей. Люди, имѣющіе нерпичьи сѣти, уѣзжаютъ на море въ надеждѣ добыть пару «нерпей» и прокормить своихъ собакъ нѣсколько лишнихъ дней. Другіе уѣзжаютъ на тундру или на камень къ чукчамъ за 200–250 верстъ, чтобы купить, или, лучше сказать, вымолить, у кочевника «сухонькаго вешняго оленчика» въ обмѣнъ за привезенную желѣзную тарелку или чайникъ. Впрочемъ, все это помогаетъ мало. Семьѣ въ 5 человѣкъ, имѣющей 8–10 собакъ, вешній олень-лончакъ[39] съ трудомъ хватаетъ на два дня (собакамъ отдаютъ потрохъ и кости). Тюленье мясо люди ѣдятъ съ отвращеніемъ, жира не могутъ ѣсть даже многія собаки. Въ половинѣ апрѣля голодъ вступаетъ, такъ сказать, въ полное владѣніе Нижней Колымой, и жители прекращаютъ непосильную борьбу съ его властью. Въ послѣдніе полтора мѣсяца до вскрытія рѣки, люди ѣдятъ по общему правилу разъ въ день, собакъ кормятъ черезъ день. Самыя бѣдныя семьи тоже ѣдятъ не каждый день. Низовикъ туже подтягиваетъ поясъ и ходитъ голодомъ день за днемъ, постепенно теряя весь подкожный жиръ и превращаясь въ какой-то ходячій скелетъ. Весь край словно замираетъ, съ тупымъ терпѣніемъ ожидая оживной поры.
Нормальный голодъ на Нижней Колымѣ можетъ выдержать сравненіе съ какимъ угодно голодомъ мѣстностей Европ. Россіи. Чтобы обмануть свой пустой желудокъ, жители прибѣгаютъ къ разнообразнымъ суррогатамъ настоящей ѣды. Такъ, прошлой весной походскіе жители выжаривали на сковородѣ тюленій жиръ и ѣли остающіеся ошурки. — «Изъ крайности чего исти не станешь? Лишь-бы какъ-нибудь душу спасти»!.. говорила мнѣ одна изъ потребительницъ этого продукта. — Ну, да ужъ разъ поѣшь, потомъ два дни ни какая ѣда не надо! Только сдумаешь про ѣду, такъ все нутро переворотитъ!.. Другіе, опаливъ шерсть на сырой тюленьей шкурѣ пекли ее на огнѣ и тоже употребляли въ пищу. — «Хорошо! отзывались потребители. — Даромъ тонко, а ѣда много! Самому ѣдовитому человѣку три четыре выти[40] свободно выдутъ»!.. Даже пришельцы изъ Европ. России, болѣе обезпеченные средствами, чѣмъ туземцы, дошли до крайности. Можно съ увѣренностью сказать, что такіе непромышленные годы не обходились-бы безъ случаевъ голодной смерти, если-бы на помощь не приходила казенная благотворительность и самообезпеченіе, въ видѣ устройства запасныхъ рыбныхъ магазиновъ. Послѣ прошлогодней весенней голодовки, промыселъ рыбы лѣтомъ и осенью былъ до такой степени неудаченъ, что, право, нельзя сказать, какіе размѣры и формы снова принялъ-бы весенній голодъ въ настоящемъ году, если-бы не мѣра, принятая мѣстными властями съ минувшей осени и состоявшая въ безвозмездномъ взысканіи такъ называемой «новой добычи», т. е. десятой части валового промысла въ пользу запасныхъ рыбныхъ магазиновъ. Собранная такимъ образомъ рыба была раздаваема заимообразно нуждающимся въ теченіе весеннихъ мѣсяцевъ. Подъ конецъ и этихъ запасовъ не хватало, и голодные жители перешли на прежнее весеннее положеніе… Что сказали-бы экономисты и всевозможные внутренніе обозрѣватели различныхъ оттѣнковъ и лагерей, если-бы для помощи голодающимъ былъ предпринятъ повсемѣстный сборъ десятой части валового продукта, хотя-бы съ земледѣльческой промышленности?
Взиманіе не обошлось безъ эпизодовъ довольно экстреннаго характера. Приведу примѣръ. Одинъ изъ промышленниковъ, К.Р., добылъ «изъ воды» 10,000 сельдей. Третью часть улова онъ немедленно отдалъ въ уплату прежде сдѣланныхъ долговъ, также продалъ и промѣнялъ на чай, табакъ, податныя деньги и т. п. Остальное служило пищей ему и его собакамъ въ теченіе сей осени. Уплату онъ старался подъ разными предлогами оттянуть подальше, такъ-какъ у него становилось все меньше и меньше рыбнаго запаса, и ему казалось страшно отдать сразу «въ казну» такъ много. Наконецъ, у него осталась одна завѣтная тысяча, которую онъ внесъ полностью на удовлетвореніе десятины.