Следующий вопрос, живо его интересующий, Строкач постарался облечь в шутливую форму:
— И что же вас так поразило в рукописи, если вы решили потратить драгоценное время на архивные разыскания? Удовольствие, должно быть, ниже среднего.
— Это уж кому как. На меня сам воздух старых хранилищ, благоговейная тишина и дыхание прошлого действуют как допинг. Однако, поверите ли, но документов, которые использовал Скляров, я просто не нашла. А он ссылался на Центральный областной архив.
— Может, запамятовал? Возраст как-никак.
— Это дело серьезное. Во-первых, сведения могут оказаться ложными, а во-вторых, могут быть разглашены секретные данные. Издательство отвечает за содержание публикаций. Вы говорите, КГБ реорганизован и ему не до этого? Смею вас уверить, это не так. Контроль за средствами массовой информации и книгоизданием они из своих рук никогда не выпустят. И если сведения, содержащиеся в «Катакомбах и подземельях» не подлежат разглашению, то туго придется вовсе не Склярову, которого и знать-то никто не знает, а прежде всего мне. Проще говоря — я получу коленом под зад.
Строкач невольно покосился на округлое бедро Востриковой. Женщина перехватила взгляд и с жаром продолжила:
— Да-да, именно так. Катакомбы лежат под всем городом, находятся под территориями стратегически важных объектов. И хотя я не очень представляю, кто бы на них покусился, кроме наших борцов за охрану окружающей среды, тем не менее спецслужба начеку.
— Но при чем тут катакомбы? — прямой связи Строкач уже не улавливал.
— Наилучший вариант — когда любая серьезная публикация одобрена комитетом. Обстановка острая, умы в состоянии брожения. Так сказать взошли семена свободы на благодатной почве.
— Это как же вы пришли к такому выводу? — наивно поинтересовался майор.
— Да уж подсказал кое-кто, когда у нас вышла одна брошюрка, которую действительно не вредно было бы пропустить через цензуру. При зрелом размышлении начинаешь понимать, что и цензура не всегда вредна. В общем, я не слишком огорчилась, узнав, что Скляров забрал свою рукопись Мы было уже пробили ее публикацию.
Во время повисшей паузы Строкач оценил веское «мы», в котором Вострикова совместила себя с персоной главного редактора, и продолжал внимательно вслушиваться.
— Так и закончились мои скитания по архивам. Любопытно, какой издатель мог предложить ему что-либо более выгодное? Кооперативное издательство? Но тех больше занимает всякая галиматья, пользующаяся спросом, и вопросы тиражей.
— Ну, — резонно возразил Строкач, — сегодня эта проблема — не только для кооперативных издательств.
— Действительно, приходится покрутиться. Поэтому я и удивилась откуда бы у нас такая заинтересованность в издании книги, мягко говоря, не коммерческой. За пределами нашего города все эти катакомбы никому не нужны, а получить сносную прибыль можно только тогда, когда тираж не меньше ста тысяч.
В сущности, Строкачу пора было заканчивать беседу. Все, что его интересовало, он уже выяснил. Однако Вострикова сама подбросила ему материал.
— Ну, а что касается содержания книжки… Да вы у самого Склярова поинтересуйтесь Он, конечно, не без причуд, но кто без них в таком возрасте. Если дело серьезное, темнить не станет. Вы же прокуратура, а он к таким учреждениям питает бо-ольшое почтение.
— Скляров, к сожалению, уже ничего никому не скажет.
— Как? Он что — умер? — по тому, как прозвучал вопрос, чувствовалось, что для Людмилы Тихоновны ответ разумеется сам собой.
Немногочисленные жители отдаленного села свое общение с внешним миром ограничивали интересом к скудному набору продуктов, завозимых в крохотный магазинчик. И когда днем раздались выстрелы, всполошившиеся сельчане не сразу обнаружили место событий, а обнаружив, отнеслись к случившемуся довольно равнодушно.
Дом, где разыгралась кровавая драма, стоял на самой окраине, а точнее, на опушке леса. За ним закрепилась недобрая слава, и в том, что произошло, местные жители не видели ничего удивительного. «Дачник», как прозвали здесь недавно поселившегося барственного господина средних лет, чересчур щедро расплачивался за яйца, овощи и молоко, однако практически ни с кем не разговаривал и как бы не замечал, что у него под боком село живет своей жизнью. «Дачника» звали Семен Михайлович Бобровский, он заведовал центральной городской аптекой.
Тело его, изрешеченное четырьмя пулями и истекшее кровью, лежало посредине комнаты. Одна из пуль, пробив указательный палец правой руки, проникла в правое предплечье и вышла со стороны спины. Другая прошла между кистью и локтем левой руки и застряла в мышцах. Рука была поднята и сжимала охотничье ружье. Третья пуля попала в левую подмышку, а четвертая, под углом войдя в верхнюю часть головы, вышла под левым ухом, практически размозжив черепную коробку.
Труп Кольцова оказался здесь же, в метре от аптекаря. На полу между ними и под телом капитана валялись пачки денег — ровно миллион. Пуля из ружья попала капитану в правый бок и проникла глубоко в грудь, разорвав легкие и крупные сосуды. Ему хватило одного выстрела.
— Что-то эти путешествия у меня входят в привычку, — заметил Строкач как бы безразлично, но на самом деле едва сдерживаясь. Ехать предстояло около пяти часов.
Седой эксперт, мирно пошмыгивая носом и морщась от сигаретного дыма, промолчал. Минуту спустя, словно очнувшись от дремоты, сонно проговорил:
— А мне каково, Павел? Я-то постарше тебя лет на тридцать. Но, надо признать, консервы попались прелюбопытные, — эксперт погладил стеклянную банку.
Строкач отвернулся. Содержимое этого сосуда могло вызвать омерзение у самого стойкого человека.
Поначалу майор даже заинтересовался, почему эта початая бутылка коньяку на столике в доме стоит без всякой закуски, в то время, как на полке в кухне торчит банка с чем-то, смахивающим на тушенку домашнего приготовления. На клеенке кухонного стола виднелись липкие кружки — следы донца, в воздухе витал гнусный смрад.
Осмотрев посудину, эксперт сказал сиплым шепотом:
— Все ясно, как божий день. Пришлось мне как-то встретить подобный комплект.
В банке находились левое ухо мужчины старше сорока лет, ему же принадлежала и кожа, снятая с левой руки чуть выше кисти. Татуировку на ней Строкач опознал без всякой экспертизы, она была куда как известна в городе. Солнце, встающее над горизонтом, окруженное вьющейся надписью «Магадан», и рядом — крохотный жучок, усевшийся погреться в теплых лучах на человеческой кости. Все вместе это означало: Константин Петрович Мерецков, которого близкие знакомые именовали «Кость».
С Мерецковым Строкачу доводилось встречаться лично. Правда, пользы особой от этих встреч не было. Настойчивость майора расшибалась вдребезги о спокойную иронию и самообладание этого человека, который давно уже занял такое положение, когда причастность к тому или иному делу всегда остается недоказуемой. Приказы и распоряжения к делу не подошьешь. Боссы мафии, или, как теперь принято говорить, лидеры преступных группировок, своими руками не прикасаются ни к чему.
Информация просачивалась и сквозь броню мафиозных структур. В том, что Мерецков — бесспорный уголовный лидер, не сомневался никто, да он этого и не скрывал. Чего ему бояться — со всех сторон чист, тюрьма не грозит.
— Да, другого ему следовало опасаться, — машинально пробормотал Строкач, не отрывая глаз от дороги. Однако перед ним возникали совсем иные картины.
Эксперт лениво полюбопытствовал:
— Кому это, Павел? Кольцову, что ли? Аптекарь вообще не в счет…
Строкач не стал распространяться о том, что десятки килограммов наркотиков, проходящих через центральную аптеку, могли множество раз послужить мотивом для убийства. Но Кольцов! Кольцов и наркотики… здесь такая же дистанция, как между Кольцовым и Бобровским. И тем не менее эти два бесконечно далеких друг от друга человека прицельно влепили друг в друга пять пуль. Можно было уже приблизительно реконструировать происшедшее, но ответов на мучавшие майора вопросы пока что не было.
— Ты что задумался? — спрашивая, эксперт вовсе не рассчитывал получить вразумительный ответ.
— Тут думай — не думай, все равно Кольцова не вернешь. И опять все повторяется… Когда пропали его парни… Неужели он что-то знал? Тогда почему молчал? И кажется мне, это еще не конец. Скверное чувство, но с этим я редко ошибался. Два добропорядочных гражданина приканчивают друг друга: капитан вневедомственной охраны и заведующий центральной городской аптекой…
— Да, Семена Михайловича я знал, пожалуй, даже лучше, чем Кольцова. Сталкивались по всяческим профессиональным делам.
— Кольцов, кстати, стрелял первым. А вот что за пластиковый пакет был у него в руках…
— Обычный пакет — пустой, прозрачный. На «пальчики» проверим, конечно… Но хорошо бы понять, зачем он ему понадобился, ведь неспроста же являются на чужую дачу с пакетом в одной руке и пистолетом в другой. И потом — полоски изоляционной ленты на пистолете… Одно к одному.
Вывод Строкач мог сделать и сам, однако разум его отказывался причислить капитана Кольцова к тем, кто нуждается в подобном снаряжении.
В твердом убеждении, что Кольцову не за что было убивать скромного аптечного работника, Строкач пребывал около семи часов, до того момента, пока вместе с утомленным экспертом не оказался в квартире Бобровского. Вот тогда-то причина и обнаружилась.
Ключи, найденные на мертвом Бобровском, подошли — сейфовый замок маслянисто щелкнул, и неожиданно тяжелая, скрывающая металл под обшарпанной фанерой дверь бесшумно отворилась. В лицо собравшимся ударила теплая волна тошнотворно-сладковатого трупного запаха.
В нарочито скромной прихожей в углу справа стоял массивный топор-колун — на всякий случай, — а рядом — ружье для подводной охоты с кованым иззубренным гарпуном на взводе, которое на воздухе, как известно, бьет куда лучше, чем в воде.
Такие вещи в домах состоятельных людей Строкач встречал не впервые. Попадалось не только колюще-режущее, но и полицейские объемистые баллоны с газом, газовые пистолеты и обычное огнестрельное оружие самых разнообразных марок. Но это, как правило, у криминальных субъектов, а отнести Бобровского к таковым у Строкача пока еще не было оснований. Претензии аптекаря ограничивались отличным двуствольным «зауэром», из которого он успел сделать только один выстрел. Последняя охота, где дичью стал сам охотник.