– А мне мама с бабушкой, – подруга увернулась, – говорили, что голой нельзя спать! А не то домовой ночью придет.
– Света, – я рассмеялась, – ты вот взрослая женщина, геофизик, между прочим! А веришь во всяких домовых. Я вот не верю.
– Ты можешь не верить во что угодно. А рубашку надень. И вообще, на дворе сентябрь, по ночам уже холодно, Олега твоего не будет! Замерзнешь. Все, иди, застилай постель и пойдем к костру, а то шашлыки без нас съедят.
Вечер удался. И ночь была теплой, что бы там ни говорила Светка. Мы с друзьями сидели допоздна у костра, ели вкуснющий шашлык под не менее вкуснющий коньяк, травили смешные байки, Женька играл на гитаре, и мне было так хорошо, что я даже подпевала общему нестройному хору голосов. В какой-то момент я, почувствовав, что коньяка мне достаточно, пошла спать. В моей комнате верхнего освещения предусмотрено не было, только маленькая настольная лампа на тумбочке. Раздевшись, я задумчиво посмотрела на свернутую на краю кровати рубашку. Представила себя в ней, весело хмыкнула и залезла под одеяло в чем мать родила. Пусть Светка сама в этом спит. Засыпая, сквозь сон я еще слышала голоса друзей у костра.
Я не знаю, кто как спит на нетрезвую голову, но я плохо. Мне снились кошмары. Сначала я бежала по темным коридорам, убегая неизвестно от чего, потом вдруг мчалась по лесу, окутанному густым липким туманом. Рядом со мной отчего-то мчалась Светка, и мы вместе уворачивались от когтистых мохнатых лап из тумана. Потом я споткнулась и упала в какую-то ложбинку, а Светка принялась закидывать меня сухими листьями. Листья становились все тяжелее и тяжелее, невыносимо давили на грудь, и я внезапно проснулась. Я лежала на спине, укрытая до плеч одеялом. В кромешной темноте оглушительно тикали настенные часы, а поперек меня, придавливая к кровати, лежало... что-то. Теплое. Живое. До-мо-вой. А ведь Светка говорила... От ужаса у меня, наверное, поднялись дыбом все волоски на коже. Я судорожно попыталась вспомнить, что я знаю о домовых.
– Домовой, домовой, ты к добру или к худу? – выдавила я свистящим шепотом.
– ...Уду! – недовольно буркнул домовой и засопел мне в ухо.
Дико хотелось закричать, но во рту пересохло так, что с трудом удавалось разлепить губы.
– Чур меня! – просипела я.
Домовой зарычал. Нервы сдали, и я заорала не своим голосом, брыкаясь и скидывая с себя одеяло.
Зажглась на тумбочке лампа.
– Катюха, ты чего? – на меня, сонно щурясь, глядел муж. – Я, конечно, храплю иногда, но тычка в бок обычно хватало. Что случилось?
– Олежка? – пискнула я. – Ты же должен был утром приехать.
– Я с работы пораньше отпросился, – буркнул муж, поворачиваясь на бок. – Полночи за рулем гнал. Лег тихонько, чтоб не разбудить тебя, приобнял... Только уснул, а ты орешь как резаная.
– Да я, это... Прости, пожалуйста. Ты спи, спи.
Я напилась воды из графина, и, завернувшись в одеяло, покурила в приоткрытое окно. Все, больше никакого коньяка на сон грядущий! А то уже домовые в постели мерещатся!
Перед тем, как лечь, покосилась на свернутую в углу кровати рубашку. А, была не была! Чертыхаясь и поминая недобрым словом Светку, натянула на себя это розовое чудовище, бдительно следя за тем, чтобы муж оставался повернутым ко мне спиной. Рубашка неожиданно оказалась очень теплой и уютной. Нырнув в постель, я погасила лампу, обняла Олежку и заснула. Домовые в ту ночь мне больше не являлись.
Пижама
Автор: Sania
– Ты не видела мою пижаму?
– А что, у нас сегодня постный день? – недоумеваю я, – ты ж её никогда не надеваешь.
– Дорогая, к нам приехали твои родители, иль ты забыла? – муж изрёк, по его мнению, понятную истину, а мне от этого почему-то смешно стало.
– И что? Ты их к нам на ночь в спальню пригласил?
– Алина, я же ночью захочу выйти покурить. Что мне, перед твоей мамой в трусах ходить? Или надевать штаны каждый раз?
– Ну, допустим в трусах ты тоже не спишь... – начала было я, но всё поняв по взгляду супруга, подошла к шкафу и, вырыв оттуда пижаму, протянула мужу.
– Облачайтесь, сэр! Колпак подать?
– Алинка, не паясничай! – Серёжа был такой серьезный, что я расхохоталась.
Ночью я проснулась от жажды и, укутавшись в халат, побрела на кухню. Мой супруг сидел в пижаме и курил. Я закатила глаза, но его это не смутило.
– Что, не спится? Сушит?
– Очень, – я блаженно приникла к бутылке с минералкой.
– Добрый вечер! – папа в одних трусах появился на пороге с улыбкой, – можно присоединиться?
И тут из-за его спины показалась мама. В папиной футболке.
Тут я не выдержала и зашлась от смеха. Мой благоверный с бурчанием поднялся и побрёл в спальню, а я всё смеялась.
– Мы помешали? – мама недоуменно смотрела на меня.
– Нет, всё в порядке, я уже иду спать, – и, оставив родителей в замешательстве, пошла к мужу.
Серёжа лежал в кровати, под одеялом до подбородка:
– Иди сюда, моя бесстыжая, – отбросил одеяло, а пижамы-то нет.
Ну как я могу отказаться от такого предложения?
– А что, мне даже понравилось видеть тебя в пижаме. Так загадочно... – промурлыкала я и сбросила халат...
Привидение
Автор: Rinity
Все дети были искренне уверены, что баба Ксеня не сердится на их шалости, за которые им попадало от взрослых. Она лежала, прикованная параличом к кровати, и могла только моргать и двигать глазными яблоками. Мышцы лица тоже были поражены недугом – казалось, баба Ксеня успела усмехнуться последний раз перед тем, как страшная болезнь превратила её доброе и улыбчивое лицо в маску, - так и осталась с вечной горестной гримасой. Видимо, это непонятное для детского восприятия выражение бабушкиного лица привлекало, а заодно и пугало маленьких проказников, любимой забавой которых была игра в привидение. В то время, когда взрослые были отвлечены заботами и делами, старшие из детей умудрялись стащить из старого шкафа большую ночную сорочку бабушки, садились друг другу на загривок, напяливали сверху получившейся фигуры свой трофей, а затем с жуткими, «замогильными» завываниями забегали к бабе Ксене в комнату, размахивая руками, и изображая, как им казалось, привидение из мультфильма про Карлсона.
Взрослые обвиняли маленьких «преступников» в жестокости, говорили, что больная бабушка обижается на них и пугается, но дети по только им одним доступным признакам понимали, что баба Ксеня на их стороне, и она – такая же участница их забав, как и они сами. Во время взбучек от взрослых опускали невинно глаза, кивали, обещали, шмыгали носом в подтверждение искреннего раскаяния, но через какое-то время набег «привидения» на бабушкину комнату повторялся...
Среди шалунов был мальчик лет пяти, младший брат организатора детских проказ, Костик. Постоянно бегал хвостиком за старшими, принимал участие во всех затеях, часто смеялся тихим, гортанным смехом, но... никто пока не слышал от Костика ни одного слова. Родители расстраивались, водили малыша по врачам, занимались с ним по каким-то новомодным методикам, но мальчишка только смотрел на взрослых внимательным, смышлёным взглядом и упорно молчал. Во время проказ детей с «привидением» Костик всегда стоял поодаль от новоявленного «монстра» и завороженно следил за его движениями и перемещением по комнате; разнообразные эмоции, от ужаса до восторга, моментально сменяя друг друга, пробегали по его лицу, и было заметно, что Костик, в отличие от остальных детей и бабушки, воспринимает «мистическое явление» вполне серьёзно, полностью погружаясь своим детским воображением в совершенно не комическую для него ситуацию.
Баба Ксеня же во время набегов ребятни лишь внимательно смотрела на шалунов, переводя взгляд поочерёдно с одного на другого, но чаще всего её взгляд останавливался на Костике, стоявшем обычно подальше от «привидения», и неотрывно созерцавшем зрелище.
Но однажды вечером сценарий очередного налёта был нарушен. В то время как ребятня возилась в коридоре, подготавливая утащенный реквизит и сооружая фигуру «привидения», дверь в бабушкину комнату вдруг открылась. Поначалу никто не обратил внимание на необычность происходящего, но когда в проёме двери появилась большая, белая, кажущаяся почти светящейся в сгущающихся сумерках фигура, дети, как по команде, развернулись, смолкли и, разинув рты от изумления, уставились на медленно движущийся на них странный объект. А так как кроме бабы Ксени никого в комнате не было, изумление, благодаря сумеркам и богатому детскому воображению, быстро переросло в панический страх. Одна из девчонок уже было взвизгнула, намереваясь дать стрекача, но тут вдруг раздался громкий, чуть хрипловатый детский голос: «Баба Ксеня – привидение!» Все дружно посмотрели в сторону говорившего – это был Костик, который в толчее оказался ближе всех к появившейся в двери фигуре, и теперь стоял с широко раскрытыми глазами и показывал рукой с вытянутым указательным пальцем на бабушку в просторной белой ночной рубашке. Она стояла, раскинув держащиеся за стены руки, и внимательно смотрела на Костика, который вдруг, как из пулемёта, громким, чётким голосом стал выдавать одну фразу за другой: «Это не привидение было совсем! Это баба Ксеня – привидение! А вы думали – настоящее привидение!»...
Детям своими сбивчивыми, излишне эмоциональными объяснениями так затем и не удалось убедить взрослых в том, что баба Ксеня вставала и самостоятельно выходила из комнаты, тем более всё внимание шокированных родителей и всей родни было приковано к внезапно и чудесно заговорившему Костику. Всё списали на пережитый ребёнком чрезмерный испуг от увиденного мнимого «привидения» хулиганивших детей. Да и ребята не придали этому факту особого значения, а вскоре детская фантазия подкинула новые игры для весёлой компании. Только разговорившийся не на шутку Костик теперь частенько заходил в бабушкину комнату, садился у её кровати и обстоятельно, подробно объяснял, как бы втолковывая несмышлёной бабе Ксене, что привидений нет на белом свете, что это чистой воды выдумка, и чтобы она ни в коем случае не боялась этих глупых сказок. А бабушка внимательно смотрела на внука своим странным взглядом, и порой казалось, что одним глазом с более здоровой стороны она всё же улыбается Костику.