— Ведите, — сухо проронил я вышибалам.
Те посторонились, пропуская меня вперёд, и повели к выходу.
— Эй! Кудой-то вы⁈ — пронзительно верещала нам вслед Зоя Семёновна. — А убираться хто будеть, а⁈
— Успокойтесь, бабушка, позже всё решим, — примирительно выставил ладони мой конвоир, который был поздоровее.
— Какая я тебе бабушка, остолоп⁈ Ну-ка стоять всем!
— Я эту старую суку сейчас хлопну… — угрожающе прорычал худой, зло стискивая челюсть.
— Просто иди молча, — посоветовал я. — Дальше первой ступеньки она не уйдёт.
Долговязый что-то пробурчал себе под нос в стиле: «Захлопнись, тебя никто не спрашивал». Однако же моему предложению внял, и на вопли пенсионерки перестал обращать внимание. Ну а Зоя Семёновна, как я и думал, доковыляла до лестницы, не прекращая нас костерить, да там и остановилась.
Когда вокруг нас не осталось свидетелей, парочка батиных мордоворотов стала гораздо смелее и решительней. Один чувствительно двинул мне по печени, а второй надел на мои запястья нейлоновую стяжку. Вжикнул язычок застёжки, и вот я, считай, оказался в кандалах.
— Резче батонами шевели, чмошник! Не тормозить и не тупить. Начнешь выделываться, я тебя моментом сломаю, — пригрозил худощавый.
Меня повели под руки вниз. Впритык к подъезду обнаружился «Паджерик», припаркованный в нарушение всех правил. В него-то меня и закинули, усадив между парой вышибал. В салоне, кстати, скучали ещё двое колоритных персонажей, по мордам которых становилось предельно ясно, что по ним нары плачут. Итого четверо. Пока причин для паники не вижу. Я в любой момент могу перебить этих недоумков и свалить. Но это не устранит источник моих проблем. Мне бы сейчас с самим Батей повидаться…
— Вы меня сразу в лес, или сначала к боссу? — поинтересовался я у молодчиков.
— Ещё раз варежку раззявишь, я тебе всеку, пидор, — пообещал долговязый, сидящий справа от меня.
Для подкрепления своих слов он сжал кулак и отвёл руку назад, изображая замах.
Ладно, хрен с вами. Посижу пока молча. Судя по квадратным физиономиям, ни один из этих четверых не был светочем мысли. Выходит, с ними болтать — только проблем наживать на свою голову. А я ведь не железный, могу и сорваться. А взрывать «Матрёшку» в тесноте автомобильного салона мне ой, как не хочется. Тут уже за собственную шкуру боязно. Остаётся просто ждать.
Пока внедорожник петлял по городским улицам, моим захватчикам кто-то периодически звонил, и они коротко докладывали: «Мы его взяли». Я догадался, что Батя за мной отправил целую роту своих пешек. И при таком серьёзном подходе глупо было надеяться, что всё уляжется само по себе. И чем я вообще думал, когда решил, что облапошить не последнего человека в криминальном мире хорошая идея? Это повезло, что Ваэрис оставил мне прекрасный козырь в виде кровавого алмаза. А без него я бы что делал? Хм… а зачем богу обмана вообще рисковать и дарить мне столь полезный артефакт? Разве не проще было бросить меня в безвыходной ситуации, дабы я стал более сговорчивым? Я не понимаю логики Эриса, и это меня заставляет нервничать…
Погрузившись в анализ мотивов Ваэриса, я упустил момент, когда автомобиль затормозил в каком-то гаражном кооперативе. Слева длинные ряды одинаковых железных ворот, чуть дальше что-то вроде склада, а рядом с нами бытовка и трёхэтажная постройка, которую я с первого взгляда окрестил как царь-гараж. К ней-то меня и потащили, крепко держа под локти. Внутри стояли три дорогущих тачки, наполированных до зеркального блеска. А в дальнем углу виднелась лестница, ведущая наверх. Сперва я подумал, что мы пойдём к ней, но нет. Конвоиры поволокли меня в другую сторону. Туда, где зияла негостеприимной чернотой смотровая яма.
Здесь мне связали руки уже основательно. Не просто нейлоновой стяжкой, а тонким стальным тросом. Затем подвели к лебёдке с крюком, зацепили его промеж запястий и стали поднимать. Не прошло и минуты, как я болтался примерно в полуметре над полом. Да-а-а, что ни говори, а надежды на бескровный исход тают с пугающей быстротой. Впрочем, с тем же успехом это всё может оказаться постановкой, чтобы внушить мне страх и сделать более покладистым.
Я висел уже около четверти часа. Кисти онемели, трос врезался в кожу, плечи горели огнём. Пришлось даже тайком сотворить «Божественный перст», чтобы своё состояние подправить. И вот со стороны улицы, наконец, послышалось рычание моторов. Скрипнули тормозные колодки, и внутрь начали входить люди. Много. Человек пятнадцать. А во главе делегации двигался Батя собственной персоной — круглолицый дородный мужчина с пышными усами. Те, кто его не знал, могли обмануться внешностью эдакого улыбчивого и добродушного пухляша. Но я к числу таких наивных глупцов не относился. Даже не зная обо всех его подвигах, я с самого первого дня подмечал жестокий холодок, живущий в глубине его глаз. Он мне подсказывал, что этот тип способен буквально на всё. Жаль, мне не хватило ума не связываться с ним…
Толпа обступила подвешенного меня со всех сторон, и я вдруг почувствовал себя пиньятой, поскольку насчитал в поле своего зрения монтировку и три биты, одна из которых была у самого Бати. Карточный катала вышел вперёд, поигрывая своим ударно дробящим инструментом, и смачно плюнул в мою сторону.
— Ну что, сучёныш, отбегался? Я тебя, паскудника, пустил за собственный стол, а ты меня опозорил. Хуже того, я дал тебе шанс искупить вину! Даже срок установил достаточный, чтобы ты мог расплатиться за свой косяк. Но что ты сделал⁈ Снова плюнул мне в лицо, гондон! Не знаю, что там за черти были с тобой в ту ночь, когда вы метелили Лукаша и Сизого, но я до них тоже доберусь.
— Батя, ты всё не так понял. Те ребята вообще не при делах, — попытался оправдаться я.
Но мои слова только сильнее разозлили мужчину. Его пухлая физиономия скорчилась, превратившись в злобную гримасу, и бита устремилась мне в колено. Кое-как я успел задрать ноги, и удар просвистел мимо. Меня чуть закрутило, и следующая подача угодила мне в бедро. Потом ещё раз. Я быстро смекнул, что уворачиваться дело гиблое. Это только больше разгневает осатаневшего пухляша. Поэтому я стал активно извиваться, пряча колени и подставляя вместо них под биту мясистые ляжки. Так хоть кости и суставы мне не переломает.
— Лучше помолчи, Горюнов. Ты, чепух, не догоняешь, как я зол, и что с тобой сделаю! — пропыхтел Батя, намахавшись. — И запомни, шваль, для тебя я Михаил Павлович! Заруби себе на носу, пока я сам этого не сделал.
— Михаил Павлович, я отработаю, — поспешил вставить я слово. — Весь долг, до копейки. И даже больше.
— Чем ты, сука, отработаешь? Жопой что ли⁈ — снова плюнул в меня усатый катала.
Толпа шестёрок захохотала. Послышались оскорбительные и унизительные комментарии, касательно моей ориентации. Между прочим, совсем необоснованные…
— За игральным столом, — без улыбки пояснил я. — Вы же знаете, у меня ловкие пальцы…
— Ты чё, баран, хочешь, чтобы за мной закрепилась слава лохотронщика⁈ — округлил глаза Батя.
Ой-ой, актёрище! Ну перед кем тут из себя святошу строит? Да все здесь собравшиеся знают, что он не брезгует грязными приёмчиками во время игры. Лично слышал, как он хвастался, что «завалил под фуфло фраера» и снял с того полтора миллиона за один кон. Но ляпнуть такое вслух при всей его братве — это гарантировано подписать себе смертный приговор. Даже если бы у меня были железобетонные доказательства.
— Михал Палыч, я прошу вас поверить и дать мне ещё один шанс. Я обещаю, что принесу немало выгоды!
Я действительно больше не желал никого убивать. Хотел забыть те ужасные пять лет, прожитые в бесконечных схватках и то, в кого они меня превратили. Права была, Гесперия, когда говорила, что я топлю во мраке собственную душу! Каждая капля пролитой крови легла клеймом на мою совесть, но не сделала сильнее. Если во мне осталось хоть что-то человеческое, то я обязан доказать это сейчас. Я не смогу получить прощения у всех тех, кто умер во имя моих целей. Но я хотя бы проведу зримую черту между Маэстро и настоящим Александром Горюновым. Я отделю от себя ту часть личности, для которой убийство было лишь удобным и доступным инструментом. Это слишком простой путь. И он ведёт в никуда. В царство вечной тьмы.
Я попытаюсь оставить всё позади. Оставить в прошлом. Я буду стремиться к свету! Стремиться во что бы то ни стало! В противном случае, меня ждёт участь ничуть не лучше смерти. Тот человек в стальной маске — это не я! Он возник в моём разуме, как щит, за которым Александр Горюнов прятался, силясь справиться с обрушившимися на него злоключениями. И теперь я сознательно отказываюсь от той личины!
Я вложил в свою реплику всю искренность, на которую был способен, и всю боль, которую испытал под чужими звёздами. Я буквально распахнул свою душу, чтобы убедить собеседника в чистоте своих намерений. Истово клялся, что исправлю всё, если получу возможность. Но…
Пухлое лицо Бати неприязненно скривилось. Он брезгливо поморщился и в очередной раз сплюнул на пол.
— Ты, Горюнов, полный кретин, если думаешь, что я поведусь на твою дичь. Запомни, фуфлыжник, ты никто! Говно без хлеба! Тупорылый и излишне самоуверенный чепушило, который попутал берега. И мне это уже надоело.
Катала отдал биту одному из своих людей и взялся за монтировку.
— Значит, послушай, меня, гнида… — прошипел Батя. — Я тебе не дам уйти легко. Сначала разомнусь сам, а потом отдам моим ребятам то, что от тебя останется. Будешь наглядным пособием для всех окрестных чертогонов. Чтобы каждый мудак, считающий себя самым умным, сто раз подумал, прежде, чем пытаться меня кинуть.
— Батя, я прошу тебя, не делай этого, — в отчаянии помотал я головой.
— Давай-давай, сучёныш, скули громче, — жестоко осклабился бандит.
Я бессильно прикрыл веки и судорожно вздохнул. Что бы я ни делал, как бы ни старался решать вопросы посредством убеждения, но каждый раз… КАЖДЫЙ ЧЁРТОВ РАЗ, точку во всём ставит насилие.
— Почему? Ну почему я никак не могу победить тебя, Маэстро? — обратился я в пустоту.