Молли нуждалась в поддержке, когда сила Энджи вырывалась наружу. И однажды в такой момент я помогла ей, и с тех пор мы дружим, неизменно стоя спиной к спине. Не был исключением и прошлый год, когда в Аппалачах я уничтожила семью вампира-выродка и по ходу дела спасла сестру Молли.
— Хорошо. Мама, тетя Джейн хочет поговорить с тобой. А потом она хочет поиграть.
— Что? Поиграть? — услышала я голос Молли.
— Ага. Вы с Эваном проверили защиту вокруг дома?
Молли издала нечто среднее между фырканьем и шипением, и я услышала, как поток обрушился на поверхность воды, — это Энджи вытащили из ванной.
— Сегодня уже дважды. Хорошо тебе повеселиться. Звони.
— Обязательно.
Словно сбросив с себя килограммов десять, я оставила пожитки на полу посредине гостиной и открыла холодильник. Центральную полку занимали пятнадцать килограмм свежего мяса. Пантера зашипела в предвкушении, хотя и ненавидела холодную еду. Я сорвала обертку с двухкилограммовой упаковки и засунула ее в микроволновку, чтобы только чуть-чуть подогреть, и, пока еда доходила до нужной кондиции, собрала все остальное. Когда прозвучал сигнал, я вынесла мясо на улицу, одной рукой прижимая к себе рулон бумажных полотенец, а другой — дорожный мешок и сумку на молнии. Мне уже казалось странным передвигаться на двух ногах, так как Пантера выпрыгнула из глубин тела в мои мысли.
Выгрузив на землю сырые, кровяные стейки, я вытерла руки. Пантера хотела их облизать, но я не разрешила. Пока еще я слишком хорошо себя контролировала. Я сняла одежду и сложила ее в стопку. В животе урчало. Дыхание стало тяжелым, обильно выделялась слюна. «Хочу есть», — подумала Пантера внутри меня.
Я скинуокер, и, насколько мне известно, последний представитель этого рода на планете. Если мне хватает генетического материала, то я могу превращаться почти в любое животное, хотя трансформация проходит гораздо проще, когда животное имеет примерно такую же массу тела, как и я. Для перехода в более крупное животное нужно на время брать чужую массу для удовлетворения генетических требований, а это опасно и болезненно, поэтому в своей жизни я не часто совершала подобные превращения. Так же трудно влезать в шкуру маленьких животных, поскольку приходится избавляться от лишней массы и сбрасывать ее, то есть сбрасывать часть себя, своего сознания, и где-то все это оставлять. Страх не найти сброшенную массу там, где я ее оставила, так силен, что заставляет меня в большинстве случаев придерживаться собственного размера. Пантера зашипела при этой мысли: она ненавидела, когда я превращалась в другое животное.
Пантера. Она — это нечто вне моего естества. Абсолютно другое существо, которое занимает часть моего тела, а иногда и моих мыслей. Иногда, когда Пантера хочет вылезти и я пытаюсь ее усмирить, она прокладывает свой путь, не реагируя на запреты. У меня нет над ней полной власти. И я абсолютно уверена: если на свете есть другие скинуокеры, у них внутри нет звериной души. Не знаю, как вышло так, что мы стали жить вместе, но подобные размышления всегда вызывают во мне смутное беспокойство, хотя есть у меня подозрение, что Пантера в курсе событий, только не говорит мне об этом.
Я надела на шею дорожный мешок и поправила золотой самородок, который обычно висел у меня на двойной золотой цепочке под одеждой, а сейчас свободно болтался на груди. Вместе они походили на дорогой ошейник и баул для грузов, который раньше могли носить спасатели-сенбернары в Швейцарских Альпах. Склонившись, я прочертила самородком по самому верхнему камню, оставив тонкий золотой след. Это был среди всего прочего своего рода маяк.
«Да-а-а-а! Охота! — встрепенулась во мне Пантера. — Большая охота».
Она приготовилась разведывать новую территорию. Однако при случае у нее проявлялась склонность к неуместной агрессии, и Пантера могла броситься на стаю собак, на дикого кабана или на других зверей, которых гораздо разумнее было бы обходить стороной. Когда я поначалу перевоплощалась в незнакомых местах, ее агрессия постоянно вырывалась наружу и она требовала, чтобы я набирала массу и добавляла весу к моим природным пятидесяти пяти килограммам, увлекая меня идеей превратиться в своего кумира — африканского льва.
— Большая — значит, опасная, — шепнула я ей. — Сегодня мы просто осмотримся. А большая охота завтра.
Пантера насмешливо запыхтела: «Большая — значит, лучшая. Сейчас большая!»
Но я знала — она не будет настаивать. Хотя Пантера всегда присутствовала в глубинах моего сознания, сейчас она разговаривала со мной как совершенно отдельный организм, самостоятельное существо со своими индивидуальными желаниями, для которого охота была на сегодня важнее победы в споре.
Вернувшись к стейкам и бумажным полотенцам, я разложила на земле три окровавленных вампиром лоскута, придавив их горшками с геранью. Потом забралась на валуны и уселась, чувствуя под собой тепло камня. Вокруг роились комары и жалили меня, но я не обращала на них внимания. Пантера зашипела.
Я расстегнула молнию на сумке и вытащила из лежавших внутри причудливых ожерелий одно, которое брала чаще всего. Я использовала их наподобие тотема или фетиша, только они имели для меня еще большее значение. Это было ожерелье горной пантеры, обычно называемой горным львом. Оно состояло из когтей, зубов и небольших косточек самой крупной самки пантеры, которую я когда-либо видела. Ее убил фермер во время разрешенной охоты в Монтане. Шкуру и голову он водрузил на стену своей гостиной, а кости и зубы продал через таксидермиста. На горного льва велась охота на западе Соединенных Штатов, а из восточных штатов этот зверь исчез. Или так было раньше. Некоторые рассказывают, будто пантера опять появляется к востоку от Миссисипи. Остается только надеяться. Мне не надо было пользоваться ожерельем, чтобы превратиться в это животное, в отличие от какого-нибудь другого зверя. Представление об облике Пантеры всегда присутствовало во мне, однако ожерелье облегчало задачу.
Я взяла его в руки и закрыла глаза. Затихла. Прислушалась к шуму ветра, почувствовала притяжение луны, еще нараставшей, которая прятала свой серп за горизонтом. Прислушалась к биению собственного сердца. Пантера поднималась во мне. Молчаливая, хищная.
Я замедлила процессы в теле, уменьшила сердечный ритм, снизила кровяное давление и расслабила мышцы, словно собираясь уснуть. Легла на валун, растянувшись грудью и животом на прохладе камня в жаркой сырости воздуха.
Успокоив мысли, я погрузилась глубоко внутрь себя, сознание отступило, все ушло, и осталось только одно: цель охоты. Эту цель я заложила под свою кожу, в самую потаенную часть мозга, чтобы не потерять в момент трансформации, в момент превращения. Я опустилась глубже. Еще глубже. Во внутреннюю темноту, где древние смутные воспоминания кружили в сером мире теней, крови, сомнений. Я услышала в отдалении барабанный бой, почуяла приправленный травами дым от костра, а ночной ветер, скользящий по моей коже, показался освежающим и прохладным. Опустилась еще глубже, и воспоминания приняли четкие формы. Воспоминания, которые в обычном состоянии были наполовину стерты. Наши общие воспоминания: мои и Пантеры.
Как меня учили давным-давно (наверное, родители или, может, шаман), я искала внутреннюю змею, лежавшую внутри костей и зубов ожерелья, свернутую в кольцо, скрученную змею, внутри клеток, в остатках спинного мозга. Наука дала ей имя. РНК. ДНК. Генетический ряд, специфический для каждого вида, каждого существа. Для таких, как я, для скинуокеров, она всегда была просто «внутренней змеей». Мало что я помнила из своего прошлого, но это словосочетание точно было оттуда.
Я приблизилась к змее, которая лежит в глубинах каждого зверя. И скользнула внутрь. Подобно воде в бегущем потоке. Подобно снежному кому, который несется, перекатываясь, вниз по склону горы. Серая мгла окутала меня, сверкающая и холодная, и привычный мир пропал. Я оказалась в серой точке перемен.
Она исчезла. Ночь ожила чудесными новыми запахами вроде аромата тумана в воздухе. Они были густые и пляшущие, как многочисленные течения в реке, только все разные. Соль. Люди. Алкоголь. Рыба. Плесень. Человеческие существа. Кровь. Мое дыхание участилось. Прислушалась к звукам: машины, музыка со всех сторон, голоса, перекрывающие друг друга. Я подобрала под себя конечности, легкие и проворные, как она о них говорит.
Безобразный рукотворный свет, видимость сквозь кляксы теней. И все же вижу я четко и остро. Она никогда так не видела. И не улавливала столько запахов. И потянулась. Сначала передние лапы и грудь. Затем вытянула задние, изогнула спину, живот. По валунам покатились какие-то маленькие штучки — это из ее волос посыпались заколки. Обнажив смертоносные клыки, я осторожно подняла ожерелье, которое она обронила. И спрыгнула с валунов. Приземлилась на четыре лапы, восстановила равновесие. Осмотрела сад. Хищников нет.
Никаких похитителей мяса. Положила ожерелье возле еды. Принюхалась. Гадость, бррр! Старое мясо. Мертвая добыча. Давно остывшая кровь. Кончик хвоста дернулся в предвкушении охоты. Захотелось отведать горячей крови. Но в животе заурчало. Всегда так после превращения. Голод. Она оставила это в качестве подношения.
Я принялась за еду. Длинные клыки разрывали мертвое мясо. Желудок наполнился. Холодная еда не притупила желания охотиться. Напоследок слизнула кровь с усов и морды. Ошейник и мешок мешали, но… это важно, это ее вещи.
Воспоминания, которые она заложила под кожу, начали подниматься. А-а-а! Охота! За одним из них. Втянула ночной воздух. Нежные мембраны ноздрей затрепетали, расширяясь и опадая. Много новых запахов. Некоторые ценные, а некоторые нет. Бесполезные: аромат цветов поблизости, свежевскопанная земля, съежившаяся среди камней мышь, небольшая змейка на кирпиче. Важные: рыба, резкая и кислая. Старая, застоявшаяся вода, заполненная крохотными живыми существами. Дома, много домов. Старинное дерево и кирпич. Мотоцикл, на котором она ездит. Она, Джейн.