то он гомосексуалист. Папа называет его отвратительным типом.
— Я знала твоего дядю. Он на пару лет моложе меня. Мы вместе учились в школе. У меня он никогда не вызывал отвращения.
— В Библии сказано… — Наоми поморщилась при мысли о Библии. Точнее, при мысли о том, чему учил ее папа. Пора уже думать своей головой.
— Дядя всегда был добр к нам. У него приятный смех, я помню. Но папа запретил ему появляться у нас дома. Мама не могла даже говорить с ним по телефону.
— А если я попрошу его приехать?
У Наоми вдруг перехватило горло, так что она могла только кивнуть в ответ.
— Вот и хорошо. Как только сироп будет готов, я попытаюсь связаться с твоим дядей. А потом научу тебя выжимать лимоны — это то, что нравится мне больше всего.
Позже они сидели на кухне и запивали собственноручно приготовленным лимонадом сырные сэндвичи. С тех пор это стало любимой закуской Наоми.
Мама ее все спала и спала, и Наоми впервые в жизни попросила дать ей какую-нибудь работу. Летти разрешила ей прополоть цветочные клумбы и грядку с овощами, после чего Наоми подсыпала семян в кормушку для птиц.
Усталость наконец-то сморила ее, и девочка, растянувшись на траве, погрузилась в сон.
Проснулась она внезапно, совсем как прошлой ночью. Что-то напугало ее. Шорох? Чье-то движение?
Она села, с ужасом ожидая увидеть над собой отца. Ей отчетливо представилась его фигура — нож в одной руке, веревка в другой.
Но мужчина, пристроившийся поблизости на плетеном стуле, не был ее отцом. Первым делом Наоми разглядела брюки хаки и тенниску. Подняв голову, она увидела ярко-голубую рубашку, украшенную фигуркой крохотного наездника.
Красивое, без морщинок, лицо с такими же зелеными, как у Наоми, глазами. На густых каштановых волосах — легкая летняя шляпа.
— Я заснула.
— Что может быть лучше, чем вздремнуть в такой жаркий денек где-нибудь в тени? Ты помнишь меня, Наоми?
— Дядя Сет.
В груди у нее снова сжалось, но уже не от страха. Все вдруг стало легким и до странности ярким.
— Ты приехал. — Давясь рыданиями, она поспешила обнять его, раствориться в его тепле. — Не оставляй нас. Пожалуйста, не оставляй нас!
— Не бойся, детка, я вас не брошу. Хватит переживать. Я здесь, и я о вас позабочусь.
— Ты подарил мне нарядное розовое платье.
Он рассмеялся, и ей вдруг стало легче дышать. Потом он достал из кармана белоснежный платок и аккуратно промокнул ей слезы.
— Ты еще помнишь? Тебе ведь было лет шесть, не больше.
— Оно было таким красивым, таким нарядным. Мама спит. Все спит и не просыпается.
— Это то, что ей сейчас нужно. А ты подросла, детка. Только взгляните на эти длинные ножки! Правда, немножко поцарапанные.
— В лесу было совсем темно.
Он крепче прижал ее к себе. Пахло от него чем-то приятным вроде лимонного шербета.
— Сейчас светло, и я с вами. Как только все утрясется, мы вместе поедем ко мне домой. Ты, Мейсон и ваша мама.
— Мы будем жить с тобой в Вашингтоне?
— Верно. Со мной и с моим другом Гарри. Он тебе понравится. Гарри играет с Мейсоном в «Донки Конг», так им проще познакомиться друг с другом.
— Он гомосексуалист?
— Вроде того.
— Но симпатичный, как ты?
— Это уж тебе судить.
— Мы с Мейсоном скоро должны идти в школу.
— Вы и пойдете. Там, куда уедете со мной. Не возражаешь?
Ее охватило невероятное чувство облегчения. Не в силах справиться с эмоциями, Наоми только кивнула.
— Не хочу оставаться здесь. Все очень добры к нам. Мисс Летти, помощник шерифа, сам шериф. Он даже дал мне свой телефон, чтобы я могла звонить, если нужно. Но я все равно хочу уехать.
— Как только нам разрешат, мы сразу уедем.
— И я не хочу встречаться с папой. Не хочу его видеть. Я знаю, это нехорошо с моей стороны…
— Вот еще глупости! Тебе совсем не обязательно с ним видеться.
— Ты скажешь маме? Она непременно захочет взять меня с собой. Меня и Мейсона. А я не хочу его видеть. Он меня даже не заметил. Нельзя ли нам сразу уехать в Вашингтон?
Дядя Сет обнял ее, как обнимают малышей.
— Я постараюсь, чтобы все закончилось побыстрее.
Уехать им удалось через неделю, хотя в доме мисс Летти они не провели и одной ночи. В городок, как и предсказывал шериф, нагрянули репортеры. Они приезжали толпами, с камерами и фотоаппаратами. Обступив дом, они терпеливо ждали, пока кто-нибудь появится в дверях, чтобы обрушиться на него с вопросами.
Никто даже не вспомнил про ее день рождения, но Наоми было все равно. Впервые в жизни ей самой хотелось забыть про него.
Их переселили в дом на окраине Моргантауна, где было уже не так уютно, как у мисс Летти. Вместе с ними поселились люди из ФБР — из-за репортеров, а еще из-за угроз, которые уже начали поступать.
Наоми слышала, как один из полицейских говорил об этом. Ее отца тоже собирались увезти куда-то подальше в целях безопасности.
Ей многое удалось услышать в эти дни.
Мама успела поругаться с дядей Сетом: ей не хотелось уезжать из городка. И она собиралась взять детей на свидание с их отцом. Но дядя Сет сдержал обещание: в тюрьму мама поехала одна, в сопровождении женщины-полицейского.
После второго свидания она вернулась домой и наглоталась таблеток. И проспала целых двенадцать часов.
Еще Наоми слышала, как дядя разговаривал с Гарри: они собирались сделать кое-какую перестановку, чтобы в их доме могли поселиться еще три человека. Наоми понравился Гарри — Гаррисон Доббс. Правда, ее порядком озадачило, что он не был белым. Хотя и чернокожим его не назовешь — лицо цвета карамели. Вроде той, какой покрывали мороженое. Наоми любила мороженое, но ей не часто удавалось заслужить подобное лакомство.
На этом карамельном лице особенно выразительно смотрелись ярко-синие глаза. Гарри был шеф-поваром. Как он доверительно объяснил Наоми, это такой человек, который готовит всякие вкусности. Мужчина на кухне был для Наоми в диковинку, но вскоре она привыкла, что Гарри каждый вечер сам готовит ужин. Он подавал на стол блюда, о которых она даже не слышала.
Вкусные и красивые, вроде тех, что показывали по телевизору.
Мейсону они купили Нинтэндо[1], а ей с мамой подобрали несколько новых нарядов. Наоми даже решила, что могла бы пожить и в этом случайном доме, если бы Сет и Гарри остались с ними.
Как-то вечером, когда ее мама вернулась из тюрьмы, со свидания с отцом, они вновь поругались с Сетом. Наоми пугали эти ссоры: что, если дядя снова решит уехать от них?
— Я не могу вот так все бросить и уехать. Как я увезу детей от отца?
— Сьюзи, он никогда не выйдет из тюрьмы. И ты хочешь раз за разом таскать к нему детей? Зачем ты обрекаешь их на такую участь?
— Том — их отец.
— Твой Том — настоящее чудовище.
— Не смей так говорить о нем!
— Чудовище, и тебе это прекрасно известно. Сьюзи, ты нужна детям, так займись же наконец ими. Этот человек не заслуживает и минутки твоего времени.
— А как же брачный обет? Я поклялась любить, почитать и слушаться мужа.
— Он тоже клялся, но что толку? Господи боже, он изнасиловал, замучил и задушил больше двадцати женщин — и это лишь то, в чем он признался. Чем похвалялся на каждом допросе. Больше двадцати молоденьких девушек. Он мучил их, а потом приходил к тебе, в вашу общую постель.
— Хватит! Прекрати! Хочешь, чтобы я поверила в эти ужасы? И как мне жить с этим? Как мне жить дальше, Сет?
— У тебя двое детей, которым нужна мать. Я хочу помочь тебе, Сьюзи. Мы уедем туда, где дети будут в полной безопасности. Вы пройдете курс лечения у психотерапевта. Детей мы отправим в хорошую школу. Только не заставляй меня распоряжаться твоей жизнью, как это делал он. Я готов позаботиться о тебе и о детях, но ты должна вспомнить ту Сьюзан, какой ты была до замужества. Уверенную в жизни и в себе.
— Как ты не понимаешь? — Мольба в голосе матери была подобна открытой ране, которой не дано затянуться. — Уехать сейчас — значит признать, что все это правда.
— Так и есть. Он сам во всем признался.
— Его заставили.
— Хватит, Сьюзи, перестань. Твоя собственная дочь видела то, что он сотворил. Видела своими глазами.
— Она придумала…
— Хватит, Сьюзи.
— Я просто не верю… Ну как я могла ничего не заметить? Я прожила с ним почти половину своей жизни и ничего не видела. Как такое могло быть? Все эти репортеры, они кричали мне о том же.
— Плевать на репортеров. Завтра мы уедем отсюда. Ну, где же твой гнев, Сьюзи? Почему ты не злишься на него за то, что он сделал? За то, в какое положение он поставил тебя и детей? Надеюсь, рано или поздно ты сможешь встряхнуться, пока же постарайся просто довериться мне. Так оно будет лучше. Завтра мы уедем, и ты сможешь создать новую жизнь для себя и детей.
— Я даже не знаю, с чего начать.
— Начни собираться. Пусть это станет для тебя первым шагом.
Сет ушел, а мать продолжала плакать. Но в скором времени Наоми услышала хлопанье ящиков.
Похоже, она все-таки собирает вещи.
Утром они уедут. Уедут отсюда навсегда.
Закрыв глаза, Наоми мысленно возблагодарила своего дядю. Неделей раньше она спасла жизнь Эшли. И вот теперь дядя спасает ее саму.
Три
В окрестностях Вашингтона Наоми прожила пять месяцев, две недели и пять дней. За этот небольшой промежуток времени она испытала столько взлетов и падений, столько радостей и горестей, что большая часть их давно выветрилась из ее памяти.
Ей нравился их дом в Джорджтауне. Нравились высокие потолки и яркие краски, уютный задний дворик и фонтан с небольшой запрудой.
Большой город покорил ее воображение: Наоми могла часами сидеть у себя на подоконнике, разглядывая бесконечный поток машин и прохожих. Комната ей досталась просто замечательная. Здесь был шкаф вишневого дерева — настоящий антиквариат, а не какая-то там развалюха — с большим овальным зеркалом, тоже обрамленным вишней. В распоряжении Наоми оказалась двуспальная кровать — роскошь, о которой она и не мечтала. Постельное белье было мягким и шелковистым. Укладываясь спать, она легонько водила пальцами по подушке — безмолвная колыбельная, неизменно погружавшая ее в дрему.