— А почему, собственно, нет? — спросил он. — Нет, вы мне все-таки объясните!.. Партия у нас какая, интернациональная?
— Ну… — подтвердил товарищ Коноводченко.
— Так почему же тогда здесь я могу бороться за ее идеалы, а в Израиле уже нет? Я, между прочим, всегда сочувствовал большевикам, а сейчас так просто глубоко сочувствую!..
— Издеваетесь? — поинтересовался товарищ Коноводченко.
— Почему же? — искренне огорчился Боря. — Скажу вам больше! Здесь нас, большевиков, пока еще, слава богу, никто не притесняет… А там я же буду, так сказать, на переднем крае борьбы! Так что туда вы, по-моему, вообще должны посылать лучших из лучших!
— Та-ак… — сказал секретарь партийной ячейки Кац. — Интересно… Но тогда почему же ты думаешь, Боря, что это должен быть именно ты? В таком случае среди нас есть и более достойные кандидатуры. Про себя я уже молчу, но вот, например, товарищ Шварц. Человек столько сделал для нашей сегодняшней счастливой жизни! Так пусть он хоть пару лет в Израиле поживет по-человечески!
— Товарищи! — засуетился Шварц. — В двадцать девятом году мои родители уезжали на жительство в Палестину, и на меня уже был куплен билет…
— Да слышали мы! — закричали из зала. — Слышали! Не хочешь ехать — не надо!
— Нет, вы меня не поняли, — не унимался Шварц. — Наоборот! Я хочу спросить: как вы думаете, если я сейчас приду и скажу, что я просто опоздал на поезд?..
— Ишь, какой хитрый! — закричали из зала. — Тут, между прочим, многие хотели бы пожить на переднем крае!..
— Спокойно, товарищи! — сказал секретарь Кац. — Сейчас мы составим список. Как вы думаете, товарищ Коноводченко, или мы что-нибудь неправильно делаем?
— Да нет… — задумался представитель. — Раз уж сложилось такое мнение… — И неожиданно закончил: — Тогда уж, пожалуй, записывайте и меня.
Зал зааплодировал.
— Товарищи! — вскочила председатель профкома Нефедова. — Раз уж мы говорим о лучших, я думаю, будет неправильно, если мы не внесем в этот список секретарей нашего райкома товарищей Брыля и Сероштаненко. Молодые, растущие партработники! Уверена, что простые израильские евреи будут нам за них очень благодарны!
— Ага! — донеслось из зала. — Сильно бы они росли, если бы их в обкоме не поддерживали!
Включили и товарищей из обкома. Собрание продолжалось долго, и уже никого не удивило, когда в конце концов под единодушные аплодисменты участников в список отъезжающих на постоянное место жительства в Израиль было внесено все Политбюро ЦК КПСС во главе с верным продолжателем дела Ленина, руководителем нового типа товарищем Леонидом Ильичом Брежневым.
— Минуточку! — вспомнил вдруг кто-то. — А как же Боря? Борю-то мы и не вписали!..
— А знаете что? — сказал Боря. — Я вот тут подумал… Если все эти люди уедут… то я бы, пожалуй, остался…
Вот такое собрание, говорят, было когда-то в одесском ателье «Счастье». А было ли оно таким на самом деле или нет — спросить об этом уже некого. Потому что никого из участников этой истории в Одессе давным-давно уже не осталось…
Наметанный глаз
Если бы у Коли и Оли спросили в тот день: «Какой самый короткий месяц в году?» — они бы не задумываясь ответили: «Медовый». Только через четыре месяца после его начала, когда у Оли наконец впервые возникла потребность в платье (во всяком случае, в выходном), они с Колей вышли из своей комнаты в общежитии, держа в руках отрез крепдешина, купленный молодым на свадьбу в складчину всеми студентами и преподавателями родного техникума, и направились к дамскому портному Перельмутеру.
В тот день Коля точно знал, что его жена — самая красивая женщина в мире, Оля точно знала, что ее муж — самый благородный и умный мужчина, и оба они совершенно не знали дамского портного Перельмутера, поэтому не задумываясь нажали кнопку его дверного звонка.
— А-а!.. — закричал портной, открывая им дверь. — Ну наконец-то! — закричал этот портной, похожий на композитора Людвига ван Бетховена, каким гениального музыканта рисуют на портретах в тот период его жизни, когда он сильно постарел, немного сошел с ума и сам уже оглох от своей музыки.
— Ты видишь, Римма? — продолжал Перельмутер, обращаясь к кому-то в глубине квартиры. — Между прочим, это клиенты! И они все-таки пришли! А ты мне еще говорила, что после того, как я четыре года назад сшил домашний капот для мадам Лисогорской, ко мне уже не придет ни один здравомыслящий человек!
— Мы к вам по поводу платья, — начал Коля. — Нам сказали…
— Слышишь, Римма?! — перебил его Перельмутер. — Им сказали, что по поводу платья — это ко мне. Ну слава тебе, Господи! Значит, есть еще на земле нормальные люди. А то я уже думал, что все посходили с ума. Только и слышно вокруг: «Карден!», «Диор!», «Лагерфельд!»… Кто такой этот Лагерфельд, я вас спрашиваю? — кипятился портной, наступая на Колю. — Подумаешь, он одевает английскую королеву! Нет, пожалуйста, если вы хотите, чтобы ваша жена в ее юном возрасте выглядела так же, как выглядит сейчас английская королева, можете пойти к Лагерфельду!..
— Мы не можем пойти к Лагерфельду, — успокоил портного Коля.
— Так это ваше большое счастье! — в свою очередь успокоил его портной. — Потому что, в отличие от Лагерфельда, я таки действительно могу сделать из вашей жены королеву. И не какую-нибудь там английскую! А настоящую королеву красоты! Ну а теперь за работу… Но вначале последний вопрос: вы вообще знаете, что такое платье? Молчите! Можете не отвечать. Сейчас вы мне скажете: рюшечки, оборочки, вытачки… Ерунда! Это как раз может и Лагерфельд. Платье — это совершенно другое. Платье, молодой человек, это прежде всего кусок материи, созданный для того, чтобы закрыть у женщины все, на чем мы проигрываем, и открыть у нее все, на чем мы выигрываем. Понимаете мою мысль? Допустим, у дамы красивые ноги. Значит, мы шьем ей что-нибудь очень короткое и таким образом выигрываем на ногах. Или, допустим, у нее некрасивые ноги, но красивый бюст. Тогда мы шьем ей что-нибудь длинное. То есть закрываем ей ноги. Зато открываем бюст, подчеркиваем его и выигрываем уже на бюсте. И так до бесконечности… Ну, в данном случае, — портной внимательно посмотрел на Олю, — в данном случае, я думаю, мы вообще ничего открывать не будем, а будем, наоборот, шить что-нибудь очень строгое, абсолютно закрытое от самой шеи и до ступней ног!
— То есть как это «абсолютно закрытое»? — опешил Коля. — А… на чем же мы тогда будем выигрывать?
— На расцветке! — радостно воскликнул портной. — Эти малиновые попугайчики на зеленом фоне, которых вы мне принесли, по-моему, очень симпатичные! — И, схватив свой портняжный метр, он начал ловко обмерять Олю, что-то записывая в блокнот.
— Нет, подождите, — сказал Коля, — что-то я не совсем понимаю!.. Вы что же, считаете, что в данном случае мы уже вообще ничего не можем открыть? А вот, например, ноги… Чем они вам не нравятся? Они что, по-вашему, слишком тонкие или слишком толстые?
— При чем здесь… — ответил портной, не отрываясь от работы. — Разве тут в этом дело? Ноги могут быть тонкие, могут быть толстые. В конце концов, у разных женщин бывают разные ноги. И это хорошо! Хуже, когда они разные у одной…
— Что-что-что? — опешил Коля.
— Может, уйдем отсюда, а? — спросила у него Оля.
— Нет, подожди, — остановил ее супруг. — Что это вы такое говорите, уважаемый? Как это — разные?! Где?!
— А вы присмотритесь, — сказал портной. — Неужели вы не видите, что правая нога у вашей очаровательной жены значительно более массивная, чем левая. Она… более мускулистая…
— Действительно, — присмотрелся Коля. — Что это значит, Ольга? Почему ты мне об этом ничего не говорила?
— А что тут было говорить? — засмущалась та. — Просто в школе я много прыгала в высоту. Отстаивала спортивную честь класса. А правая нога у меня толчковая.
— Ну вот! — торжествующе вскричал портной. — А я о чем говорю! Левая нога у нее нормальная. Человеческая. А правая — это же явно видно, что она у нее толчковая. Нет! Этот дефект нужно обязательно закрывать!..
— Ну допустим, — сказал Коля. — А бюст?
— И этот дефект тоже.
— Что — тоже? Почему? Мне, наоборот, кажется, что на ее бюсте мы можем в данном случае… это… как вы там говорите, сильно выиграть… Так что я совершенно не понимаю, почему бы нам его не открыть?
— Видите ли, молодой человек, — сказал Перельмутер, — если бы на моем месте был не портной, а, например, скульптор, то на ваш вопрос он бы ответил так: прежде чем открыть какой-либо бюст, его нужно как минимум установить. Думаю, что в данном случае мы с вами имеем ту же проблему. Да вы не расстраивайтесь! Подумаешь, бюст! Верьте в силу человеческого воображения! Стоит нам правильно задрапировать тканью даже то, что мы имеем сейчас, — и воображение мужчин легко дорисует под этой тканью такое, чего мать-природа при всем своем могуществе создать не в силах. И это относится не только к бюсту. Взять, например, ее лицо. Мне, между прочим, всегда было очень обидно, что такое изобретение древних восточных модельеров, как паранджа…
— Так вы что, предлагаете надеть на нее еще и паранджу? — испугался Коля.
— Я этого не говорил…
— Коля, — сказала Оля, — давай все-таки уйдем.
— Да стой ты уже! — оборвал ее муж. — Должен же я, в конце концов, разобраться… Послушайте… э… не знаю вашего имени-отчества… ну, с бюстом вы меня убедили… Да я и сам теперь вижу… А вот что если нам попробовать выиграть ну, скажем, на ее бедрах?
— То есть как? — заинтересовался портной. — Вы что же, предлагаете их открыть?
— Ну зачем, можно же, как вы там говорите, подчеркнуть… Сделать какую-нибудь вытачку…
— Это можно, — согласился портной. — Только сначала вы мне подчеркнете, где вы видите у нее бедра, а уже потом я ей на этом месте сделаю вытачку. И вообще, молодой человек, перестаньте морочить мне голову своими дурацкими советами! Вы свое дело уже сделали. Вы женились. Значит, вы и так считаете свою жену самой главной красавицей в мире. Теперь моя задача — убедить в этом еще хотя бы нескольких человек. Да и вы, барышня, тоже — «пойдем отсюда, пойдем»! Хотите быть красивой — терпите! Все. На сегодня работа закончена. Примерка через четыре дня.