Но между двумя войнами всегда бывали периоды примирения, хорошего взаимопонимания на новых основаниях. Мне пришлось прийти к выводу, что мир как целое с момента своего сотворения не знавал даже и таких мирных периодов. У мира, в котором мы живем, два глубоко противоположных друг другу аспекта. С одной стороны, он чудесен: я не буду вам приводить лирическое отступление о красоте природы, гор, равнин, рек и океанов, закатов солнца и северных рассветов. Я не буду описывать невероятную фантазию разнообразных форм жизни на нашей земле, в воздухе или в воде…, все это вы и сами знаете. Но есть и другой аспект: за кронами деревьев, сквозь все мелодии птичьего пения, в глубинах океанов, вся эта изобильная жизнь оказывается лишь огромной частью невыносимой борьбы и охоты, когда каждый пытается уйти от преследователя, но сам в то же самое время преследует собственную добычу, необходимую для поддержания жизни. За невыразимым миром солнечного заката притаился переход от дневной охоты к охоте ночной и столь же безжалостной. Само наше тело оказывается полем борьбы, и не только на поверхности, но в глубине, между клетками. Мне бы хотелось, чтобы каждый из вас, в соответствии с присущим вам темпераментом, был более восприимчив к гармонии природы или к ее жестокости. Но, хотим мы того или нет, эти два аспекта налицо. Я знаю, конечно, что есть еще и эпизоды любви и рождения малышей, которые нас так всегда умиляют в фильмах о животных. Но речь ведь тут идет лишь о разновидностях общей схемы, поскольку этих малышей ведь тоже нужно кормить! Не бывает львов-вегетарианцев. Невинными жертвами становятся только травоядные животные, хотя сейчас начинают постепенно осознавать, что и сами планеты не столь уж и бесчувственны. И что тогда?…
Мой темперамент и чувствительность привели к тому, что я всегда был глубоко задет этим отпечатком зла в мире. Я мог бы впасть в полный нигилизм или в глубокое отчаяние, если бы довольно рано не осознал в себе некую силу, которая помогала мне, когда лучше, когда хуже, побеждать этот глубокий пессимизм.
Эта малая сила – молитва. В Римско-католической церкви не причащают младенцев, причастие, Тело Христово, дают детям лишь к 7 ли 8 годам. В 1938 голу мне было 7 лет и я готовился к первому причастию. В то время в воздухе уже чувствовалось приближение войны. Я помню, что вечером, в постели, я старался молиться как можно дольше, пока не заснул, молился о том, чтобы эта война не началась. Я думаю, что именно тогда произошла моя встреча с Богом. Не было ничего необычайного, никаких экстазов, внутренних слов, видения света или других феноменов… Но была уверенность в Его присутствии и внимании к тому, что я Ему говорил, уверенность, что я для Него важен, потому что Он любит меня; не то чтобы я был важнее других, нет, но Он любит нас всех, по-настоящему.
Я верю, что такая встреча с Богом, со Христом, и позволила мне пройти все эти годы испытаний, не потонув в отчаянии. Когда мне было 15–16 лет, мы жили в небольшом городке, пригороде Парижа. По окончании послеобеденных уроков, а это было около 17 часов, я почти всегда шел в собор, который был неподалеку от школы, и там, оказавшись в тишине и одиночестве, я молился. Это было в часовне Богородицы, Пречистой Божией Матери, за хорами собора, чудной готической церкви XIII века, уцелевшей при бомбардировках.
Во Франции философия входи в программу среднего школьного образования. У тех, кто выбрал естественные науки, было всего три часа философии в неделю. У нас, в литературной секции, было 9 часов в неделю, с преподавателем, который когда-то был верующим католиком, а затем стал коммунистом и атеистом. Я многим ему обязан, кстати, но не он помог мне найти смысл в жизни. Помогала мне моя скромная ежедневная молитва, помогала держаться в абсолютной тьме и полном непонимании этого мира, и даже в молчании Бога! Я ничего не понимал, совсем ничего, но продолжал доверять Ему, может быть, только оттого, что не видел, к чему еще можно прибегнуть.
Философы пытались объяснить столь невыносимое состояние мира при помощи различных теорий, которые в реальности оказывались просто еще одним способом сдаться перед лицом того, что есть и что невозможно изменить. Миру этому, чтобы он мог существовать, объясняют они, нужны сложные и часто противоречивые законы. Без этих законов и порождаемых ими напряженностей этот мир просто не мог бы существовать. Сам Бог со всем Своим разумом так и не смог придумать и сотворить мира попроще, без всех этих конфликтов. Корова, объясняют нам они, когда передвигается с одного место на другое, успевает раздавить по пути тысячи насекомых. Многообразие форм жизни и порождает само собой все эти конфликты. Но это же разнообразие оказывается источником красоты Вселенной. А теперь пойдите, попробуйте объяснить все это матери, которая только что потеряла ребенка! Французский философ Тейяр де Шарден, священник-иезуит, но также палеонтолог, дополнил такое традиционное объяснение понятием эволюции. Богу было физически (или метафизически?) невозможно сотворить мир, который сразу бы был совершенным. Состояние гармонии мира, совершенства, может возникнуть лишь в результате долгой эволюции. Но до этой последней стадии в мире будут править зло и страдание. Отец Тейяр, похоже, так и не объяснил ни в одном из своих произведений, почему Бог не мог сделать по-другому. Для него, сформированного палеонтологией, это казалось очевидным.
В этом мире, потрясаемом войнами, революциями, бунтами, заговорами, терактами, как найти всему этому смысл и как найти смысл собственной жизни?
«О, если бы нам быть, как наши предки, / Комком мокроты в теплоте болот, / Тогда и жизнь, и смерть зачатой клетки / Из нас сочилась бы, как мед из сот. // Листочек водоросли, холмик дюны / Насыпанной ветрами, стрекоза, / И крылья чайки были бы так юны, / И страшной болью жгли бы нам глаза», – восклицает великий немецкий поэт Готфрид Бенн, работавший хирургом во время последней войны.
Все хорошо помнят притчу французского философа Анри Бергсона: Мир мог бы быть счастливым и гармоничным, но все это счастье было бы возможно, только если бы где-то, вдали от взглядов, кого-то бы постоянно и жутко истязали. Но тогда, говорит философ, лучше уж небытие, не нужно никакого счастливого мира, все что угодно, только не этот кошмар!
Сколько раз я бы и сам уничтожил этот мир! Да, лучше уж ничто, чем эта бездна страданий!
Видимо, это совсем не тот мир, которого возжелал Бог! Это испорченный, неправильный мир. Даже если взять только одну эту постоянную борьбу за выживание, когда мы спасем свои жизни ценой жизни другого, в ущерб другим, то уже такого мира никак не мог задумать и захотеть создать Бог.
Я помню, как в своей автобиографии кардинал Ньюман (англиканский богослов, перешедший в католичество), пытаясь пояснить образ «Потерянного Рая», данный в первой книге Библии, привел один очень простой, но очень наглядный пример. Я передам здесь просто основную мысль: Спуститесь на улицу или в метро и посмотрите на головы людей. Очевидно, что перед нами выжившие в какой-то ужасной космической катастрофе, следы которой все еще хранят их лица. Это не сияющие счастьем творения, излучающие радость жизни, улыбающиеся, в расцвете сил, ощущающие на себе помощь всех и каждого и особенно любовь Бога. Не такой мир творил Бог. Это невозможно! Почитайте газеты, посмотрите телепередачи, повсюду люди убивают и уничтожают друг друга. Даже в операх, которые так любят русские, новые композиторы заменяют музыку звуками разбиваемой молотком посуды или скрипением двери и другими неприятными шумами. Это все отражения нашего мира!
В античной литературе мы читаем тексты стоиков, один из этих философов, утешая отца, потерявшего сына, говорит ему: «прекрасный сосуд разбился! Но ты ведь знаешь, что сосуды столь хрупки!». Буддисты, которые чем-то напоминают наших стоиков, так наставляют своих адептов, призывая их не слишком любить тех, кто делит с ними жизнь. Тогда, мол, они меньше будут страдать, если случится несчастье. Но это ведь отказ жить в полную силу, полу-суицид! И это опять ничего не объясняет, не проливает свет на то, почему мир находится в таком состоянии. Это просто попытка самозаговаривания, чтобы хоть как-то продолжать жить с тем, что есть.
Все подобные попытки объяснить состояние нашего мира обращаются не столько к фигуре Бога-Творца, сколько предполагают какого-то почетного далекого Бога, не имеющего никакой реальной связи с этим миром. Ученые сегодня все больше и больше открыты идее Бога как Творца всей бесконечности Вселенной. Но даже их согласие тут не так уж и принципиально. Как говорил Павел Евдокимов, французский богослов русского происхождения: «Существование Бога нужно не доказывать, а испытать на опыте». И это не просто игра слов. Он примыкает здесь к утверждению Евагрия Понтийского, монаха IV века: «Никто не может быть богословом, если он не видел Бога». Увидеть Бога, испытать Его на собственном опыте! Это единственное подлинное познание Бога, далекое от просто философских теорий. Но то, что познали на опыте все мистики, это не столько Его непомерность и могущество, сколько Его любовь. Бог есть Абсолютная Любовь. А значит, Он не сотворил мира, наполовину пожираемого ненавистью и страданием. От Него исходит только любовь. Опыт мистиков сегодня подтвержден свидетельством миллионов и даже десятков миллионов людей, которых на несколько мгновений считали умершими, которые на несколько секунд, а иногда минут, заглянули за черту, но потом вернулись обратно к жизни в нашем мире и принесли с собой необычный опыт того, что они пережили в состоянии временной смерти. Я собрал в своей книге целую антологию таких рассказов очевидцев: книга вышла и по-русски, она называется «Расслышать умерших». Рассказы эти варьируются, но общая схема остается неизменной: встреча с невообразимой, абсолютной, бесконечной Любовью, не зависящей от наших деяний. Ни малейшего упрека, ни малейшего желаний унизить. Конечно, здесь же приоткрывается и весь тот путь, который еще предстоит пройти, чтобы достигнуть такой Любви, но нет ничего, кроме любви. Эти свидетели не могут найти убедительных слов. Они чувствуют себя «утопающими» в любви, «раздавленными» любовью. Рассказ Книги Бытия передан неправильно. Бог никогда не изгонял нас от своей Любви! Это было бы самоотрицанием, отрицанием того, что составляет самую суть Бога. Такой Бог не создавал для нас покалеченный, изъеденный злом мир, словно ловушку, сделанную для того, чтобы посмотреть, как мы из нее выкарабкаемся. Он не ставит на нас опыты подобные тем, что мы сами ставим на мышах. Испытания, ужасы этого мира происходят не от Бога. От него не может происходить ничего кроме Любви, бесхитростной, нерасчетливой. Бог не играет с нами, нашими жизнями, нашими чувствами. Зло, существующее в мире сем, не может происходить от Него!