Жан Делюмо, христианин, но еще менее католик, нежели я, полагает, что Церкви неизбежно ждут радикальные перемены – перемены, далеко выходящие за рамки реформ, которые собирается ныне осуществить папа Франциск. И я, по большому счету, совершенно согласен с ним. «Пришло время – пишет он в своей последней книге – задуматься о целом ряде реформ, без которых нам в нынешних условиях не обойтись. Это отмена обязательного целибата для духовенства (что ни в коем случае не затронет интересы верующих, желающих сохранять безбрачие, дабы всецело посвятить себя молитве и служению Церкви), и переоценка роли женщины в Церкви… Успех новой евангелизации невозможен, на мой взгляд, без полной реабилитации женщины в христианских Церквях. … И я не побоюсь поставить вопрос, который ничуть не кажется мне кощунственным: почему бы женщине не занять однажды кафедру Святого Петра?» Для этого необходимо, уточняет Жан Делюмо, пересмотреть некоторые тесты апостола Павла о женщине и ее роли в Церкви.[242]
Лично я готов в этом вопросе за ним последовать. Еще в прошлом веке православный богослов Елизабет Бер-Зигель активно выступала за рукоположение женщин и за их полное равноправие в православной иерархии. Это не значит, конечно, что все православные готовы с ней согласиться. Пожалуй, у католиков она найдет больше сочувствия, но только не у католической иерархии!
Святая римско-католическая Церковь должна будет также полностью изменить свое отношение к другим Церквям, и прежде всего к Церквям православным. Мне кажется, что при Бенедикте XVI первые шаги в этом направлении уже были сделаны. Поначалу он отказался было от использовавшегося Павлом VI термина «Церкви-сестры» и в одном из своих текстов непримиримо заявил, что «Церковь Христова пребывает лишь в католической Церкви», тогда как все другие остаются в той или иной мере «ущербными». Но постепенно он понял свою ошибку и согласился с тем, что единства Церкви нельзя достичь путем «возвращения» отпадших Церквей в лоно Церкви-Матери. (Напомню читателю, что у католиков существует особый литургический праздник, посвященный Церкви Рима, «Матери всех Церквей). К тому же православные Церкви раскольничьими отнюдь не являются. Они никогда не «отпадали» от римской Церкви. Скорее сама Церковь Рима отделилась от них, в то время как они продолжали находиться в общении между собой, уважая взаимную автономию, которой они согласно правилам первых Соборов пользовались изначально.
К счастью, папа Бенедикт XVI довольно быстро изменил свою точку зрения. Будучи избран папой, он сделал объединение Церквей одной из главных своих задач. Об этом папа прямо заявил на Всемирных днях молодежи в Кельне, уточняя, что под «полной кафоличностью» он разумеет «единство во множестве и множество в единстве».[243]
Держись католическая Церковь этой декларации на деле, воссоединение стало бы возможным в относительно короткие сроки. Но мне прекрасно известно, что в организациях столь большого масштаба благие решения не часто проводятся в жизнь!
5. Какое будущее ждет Церковь?
Если бы Церковь сводилась к церковному праву, догмам и иерархии, я бы давно оставил ее. Но Церковь – это, прежде всего, ее верующие, ее святые. Именно благодаря мистикам и святым я и остаюсь до сих пор ее членом. Я отвергаю, по сути дела, не Церковь как таковую, а лишь авторитет католической иерархии, который полностью для меня неприемлем. То, что думаешь, всегда трудно облечь в слова, но я чувствую именно так. Первым делом я сбрасываю с себя бремя официального богословия, церковного Катехизиса, и великих учителей Церкви, Св. Фомы и Блаж. Августина. Какая свобода! С каким облегчением расстаюсь я с этой грудой надуманных и зачастую совершенно нелепых «истин»! Но в Церкви бывали люди, достигшие святости вопреки иерархии. Принимаясь за свою диссертацию о Мейстере Экхарте, Владимир Лосский рассчитывал показать, что богословие на Западе насквозь фальшиво – настолько фальшиво, что в католической Церкви уже нельзя достичь личной святости. Однако по мере своей работы он вынужден был признать, что мистический опыт Экхарта был абсолютно подлинным, хотя достиг он его лишь ценой полного отказа от господствующей тогда богословской системы Фомы Аквинского. Именно просиявшие в католической Церкви, зачастую вопреки ей самой, святые побудили меня остаться в ней, невзирая на те измены, которые она в отношении Любви Божией совершила.
Встретив Христа, самаритянка, уверенная, что перед ней человек необыкновенный, говорит ему: «Господин, я вижу, что ты пророк. Наши отцы поклонялись Богу на этой горе, а ты говоришь, что Богу надо поклоняться в Иерусалиме. На что Господь отвечает ей: ‘’придет час – и он уже пришел – когда истинно верующие станут поклоняться Богу в духе и истине’’».[244] Я не католик и, похоже, никогда на самом деле католиком не был. Наверное, это чувствовали и мои коллеги, потому что какие бы посты в образовательных учреждениях мне порою не доверяли, долго я на них не задерживался. Я не молюсь ни в Иерусалиме, ни на горе Гаризим. Я молюсь «в духе и истине», как и завещал нам Христос.
Мне кажется, что многие христиане находятся в этой же ситуации. Принадлежа изначально к одной из Церквей, они не могут оставаться ни в одной из них. Постепенно они находят для себя ту, что им ближе. Мне кажется, я смещаюсь мало-помалу от Иерусалима в направлении горы Гаризим. Если я отхожу от католической Церкви, то лишь потому, что хочу остаться верен Христу. Я получил от нее невероятно много. Именно от нее унаследовал я свою веру. Но очень скоро, уже в детстве, я почувствовал, что учение ее меня не устраивает. В годы учебы в Большой Семинарии Католического Института в Париже это чувство только усилилось.[245] В то же самое время я познакомился с другой христианской традицией, традицией христиан Востока и православных Церквей, которые хранят эту живую традицию и по сей день. С годами мне стало ясно, что две традиции разделяет глубокая, почти непреодолимая пропасть. У меня все больше складывалось впечатление, что это две разные религии.
Чем больше я изучаю сложившуюся в католической Церкви ситуацию, тем больше укрепляюсь я в убеждении, что никакие реформы ей не помогут. Она совершила столько роковых ошибок и предавала дело Христово столь часто, что пойти на жизненно важные для нее изменения для нее уже не по силам. Я мог бы, конечно, принять православие. Но я боюсь осложнить отношения православия с католической Церковью, а моя личная позиция в глазах Господа никакого значения не имеет. Мне важно лишь подчеркнуть, что официальное богословие римско-католической Церкви для меня неприемлемо и что я больше не считаю себя ни священником этой Церкви, ни даже ее членом. С моей стороны это даже не решение, а просто констатация факта, так каждый раз, когда я пытаюсь своим братьям по вере свое мнение высказать, меня выставляют вон. Не зная, сколько времени мне остается жить, я попытался о своем решении как-то заявить. Мне важно добавить поэтому, что даже оставив Церковь, я ни в коем случае не отмежевываюсь от ее мистиков и святых. Я присоединяюсь, напротив, к той богословской традиции, которая согласна с их опытом, и не желаю иметь ничего общего с официальными богословами католической Церкви, которые фактически свою веру утратили. А поскольку, вопреки заявлениям папы Франциска, католическое богословие продолжает выставлять Бога последним идиотом и жестоким чудовищем, я не хотел бы, даже невольно, своим присутствием в католической Церкви, проявлять с этим богословием солидарность. Остаться в Церкви значило бы признать, что ошибки официального учения, в конечном итоге, не так уж важны. Но это далеко не так. На самом деле они серьезны и многочисленны. Они дают о себе знать, как мы уже видели, не только в официальном Катехизисе католической Церкви, но и в его облегченных версиях, таких как Краткий Катехизис католической Церкви, Youcat, катехизисе для молодежи, и даже в книжечке для детей – а точнее, для их родителей – скромно озаглавленной Знать католическое вероучение.
Итак, обращаясь к верующим всех стран, поколений, культур, Святая римско-католическая Церковь упорно представляет своего Бога тупым садистом. Добиться того, чтобы образ Любви Божией предстал в таком искаженном виде – чем не торжество Сатаны! Как нужно было извратить образ Божий, чтобы он предстал в облике мстителя и палача! Неужели наши богословы не слышат, как Сатана смеется над ними? Им невдомек, что все верующие, кто хоть немного поумнее их, постепенно отходят от Церкви, а порой, что самое страшное, и от Бога! И этого своего Бога, этого жалкого недоумка, наши миссионеры, монахи, монахини, молодежь, юноши и девушки, полные бескорыстного энтузиазма, должны проповедовать по всему миру, в Таиланде, в Камбодже, Вьетнаме, Боливии, даже в Сибири, где создана уже католическая епархия, насчитывающая более пятисот тысяч верующих! Во всех этих странах католическая Церковь неустанно насаждает и распространяет этот извращенный и лживый образ христианского Бога! И наши епископы и главы миссионерских монашеских орденов еще удивляются, почему индусы, буддисты, даоисты, конфуцианцы и синтоисты не спешат толпами за их мстительным Богом последовать! Даже Аллах, Бог мусульман, куда менее жесток и, конечно же, не так глуп. Он «милосерден». Он прощает раскаявшихся. Нет ни одного текста, где говорится, что Аллах не прощает кающегося, пока не накажет или его самого, или кого-нибудь другого вместо него! Многие мусульмане, особенно из числа образованных, открывают для себя Христа и Его Любовь просто читая Евангелие. И таких было бы куда больше, если бы не абсурдная мифология, которую нам навязывает католицизм.
Смогут ли современные философы, компетентные специалисты в различных научных дисциплинах, знатоки античной философии, века Просвещения или новейшей немецкой мысли принять всерьез построения, близкие мифологическому мышлению первобытных народов? Многие исследователи в области квантовой физики, такие, как мой друг Оливье Коста де Борегар, Эммануэль Рансфорд, Бернар д’Эспанья, или биологи, как мой друг Реми Шовен, тоже, чувствуя себя в Церкви не по себе, не смогли присоединиться к ее учению. Веру они, каждый по-своему, сохранили, но нелепости, которым нас учит Церковь, оставили позади.