Затем он иронически усмехнулся и развел руками.
— В один прекрасный день ей просто стало скучно со мной. Софи не хотела иметь детей, в отличие от меня. Она жаждала вести жизнь бурную, насыщенную, полную новых открытий и приключений. А что можно открывать с простым и постоянно занятым торговцем недвижимостью? Вот она и ушла, без скандалов и выяснения отношений. Просто ушла! Вернее, уехала в Америку.
Жан-Пьер вздохнул и осушил бокал.
«Идиотка! — подумала про себя Алина. — Уйти от такого благополучия и от такого обаятельного супруга? А впрочем, я ничего о нем не знаю! Да и мне ли судить об отношениях французской женщины и французского мужчины?»
— Ну, а вы чем занимаетесь, Алина? — услышала она низкий и вкрадчивый голос собеседника.
— Я? Я работаю в туристической компании — в Германии, в Дюссельдорфе. Там же и живу! А сейчас у меня отпуск.
Дюфенталь хитро улыбнулся, поглаживая свой тяжелый подбородок длинными крепкими пальцами.
— Но вы не похожи на немку! Может быть, вы из Италии или Австрии?
Алине почему-то не хотелось открывать новому знакомому свое российское происхождение, и она лихорадочно думала, что бы ответить ему на этот вопрос. Но отвечать на него ей так и не пришлось. Хозяин виллы заметил, что гостья замялась, и утешительно произнес:
— Простите меня, Алина! Конечно, если вы не хотите, можете не отвечать на мои глупые вопросы… Ну что же, давайте я помогу вам заклеить ваши раны специальным водонепроницаемым пластырем, и вы сможете принять душ.
Алина сделала про себя глубокий выдох и, улыбнувшись, кивнула Жан — Пьеру. Пока он ходил за аптечкой, Алина собрала грязную посуду со стола и принялась быстро мыть ее, выставляя фарфоровые тарелки на металлическую сушилку.
Когда Дюфенталь вернулся на кухню с пластырем, посуда была уже вымыта, а гостья сидела за чистым столом и в ожидании хозяина глядела в большое окно.
Жан-Пьер удивленно уставился на чистые тарелки и тихо сказал:
— А вот этого совсем не стоило делать! Еще не хватало, чтобы мои гости занималась уборкой!
Алина засмеялась и махнула рукой.
— О, мне не составило это никакого труда!
— В таком случае уход за вашими коленками и локтями я беру на себя! — ответил Жан-Пьер и присел рядом на стул.
Он открыл аптечку, достал йод, вату и непромокаемый пластырь. Немного помедлил, а затем уверенным движением руки положил ее правую ногу себе на колени. Алина дернулась назад, и снова предательский румянец вспыхнул у нее на щеках.
— Так мне удобнее! — успокоил ее Жан-Пьер, продолжая держать рукой Алину за лодыжку. Затем медленно и осторожно отлепил пластырь, смочил вату йодом и нежно приложил ее к саднящей поверхности коленки. Алина приглушенно вскрикнула:
— Ай!
— Потерпите! Будет немного больно, зато все быстро заживет!
Алина, морщась от боли, покусывала губы.
Жан-Пьер заклеил ранки на правой ноге и принялся за левую. Левая коленка выглядела намного хуже.
— Потерпите! — снова попросил он Алину и продолжил экзекуцию.
Алина запрокинула голову назад и стиснула зубы. Ей стало стыдно. И вдруг она почувствовала некоторое облегчение. Жан-Пьер, сложив тонкие губы в трубочку, стал дуть на густо смазанную йодом коленку.
— Больно? — прошептал он, нежно поглаживая пальцами кожу вокруг раны.
— Больно! — тоже шепотом ответила Алина. Ее каштановые косы коснулись его широкого плеча. Голова склонилась еще ниже. На мгновение их лица оказались совсем близко друг к другу. Синие глаза француза поглощали своей страстной лаской карие глаза Алины.
— Вы знаете, Алина, — зашептал он, — порог боли у женщины в два раза выше, чем у мужчин. Страшно подумать, какую боль может причинить простая ссадина…
Он говорил еще что-то, но Алина видела только его близкие глаза и понимала, что проваливается в них, словно завороженная этим мужчиной. Его губы потянулись к ее губам. Сначала Жан-Пьер легко, почти воздушно коснулся краешка ее рта, затем его губы нежно скользнули по щеке с царапиной и снова вернулись к губам. Алина почувствовала жар и привкус и запах вина. И это как бы заставило ее закрыть глаза и притянуть к себе руками голову Жан-Пьера. Он же обхватил ладонями ее щеки и уже сильно и горячо целовал ее, целовал страстно, так что у Алины зазвенело в ушах. В тот момент он казался очень сильным, поглощающе сильным. Она едва не упала со стула, качнувшись всем телом, но он обхватил ее за талию и прижал к своей груди. Поцелуй длился долго. Легкая дрожь пробежала по ее спине, но тут внезапно из состояния блаженства ее вырвала резкая боль в коленке, которую Алина непроизвольно согнула. Она оторвалась от губ Жан-Пьера раскрасневшаяся, с припухшими от поцелуя губами и снова тихо вскрикнула:
— Ой! Моя нога!
— Прости, девочка! Я снова сделал тебе больно? — испуганно спросил француз. В его глазах светились неподдельная нежность и озабоченность.
«Он назвал меня девочкой?!»
— Ничего, терпеть можно! — ответила Алина, быстро снимая руки с его шеи. (Жан-Пьер засуетился, достал еще один пластырь и аккуратно заклеил левое колено.
— Извини! — наклонив кудрявую голову, прошептал он.
«О! Мы уже перешли на ты!» Мысли лихорадочно вертелись в голове у Алины.
— Ничего! Все в порядке! В любом случае благодарю, что ты обработал мои ссадины!
Жан-Пьер с осторожностью снял ногу девушки со своих колен и поставил на пол.
— Теперь ты сможешь спокойно принимать душ! Пластырь не промокнет! Не волнуйся, мешать тебе никто не будет!
— Спасибо, Жан-Пьер! Ты настоящий джентльмен! — произнесла Алина, но ей хотелось подольше задержаться на кухне и снова прижаться к этому волнующему и желанному, но совсем незнакомому французу.
— Пока ты будешь принимать душ, я приготовлю кофе! — произнес Жан-Пьер, вставая со стула. Его лицо стало вдруг непроницаемым и невозмутимым, словно не было никакого жаркого поцелуя еще минуту назад.
«Он умеет владеть собой!» — подумала с сожалением Алина.
— Кстати! Где ты все-таки остановилась?
— Вообще-то, оттуда я уже уехала. Это маленький пансион недалеко от Шинона. Анн-Кристин, его хозяйка, предоставила мне ночлег, хотя сезон еще не начался.
— Понятно! А ты знаешь, куда поедешь дальше?
— Конечно, знаю! — солгала Алина. — У меня выверенный маршрут.
— Понятно! — снова повторил Жан-Пьер. Очевидно, он не смог подобрать других слов. — Ну, что же, я буду ждать тебя в парке, в беседке. И мы выпьем по чашечке кофе. Пойдем, я покажу тебе, где находится беседка, чтобы ты не заблудилась. У меня большой парк.
Они вышли из дома. Жан-Пьер указал жестом в сторону двух высоких кипарисов, между которыми виднелась небольшая беседка в китайском стиле, увитая красным плющом.
Если бы Алина оглянулась, то она бы увидела, что в окне второго этажа мелькнуло мужское лицо и исчезло за атласными гардинами.
Алина снова поднялась по лестнице и направилась в ванную комнату.
Жан-Пьер пребывал в великолепном расположении духа. Он расхаживал по кухне, заложив руки за спину, и насвистывал незатейливую мелодию. Потом остановился перед кофейником и широко улыбнулся, вдыхая горький и душистый аромат. На серебряном подносе поблескивали белые кофейные чашечки.
Авария, девушка, не похожая ни на одну из его прежних знакомых, ее рыженький велосипед, веснушки. Девушка, которая так внезапно и неожиданно ворвалась в его однообразную и размеренную жизнь. Ее нежные губы и совершенно невидимый мягкий пушок над верхней губой, нежное, еще девичье лицо, пахнущее после умывания ванильным мылом, и волосы, все еще пахнущие дорожной пылью после аварии. Может ли все это разделить жизнь на две половины? Жан-Пьер на секунду закрыл глаза и тряхнул головой. Он вспомнил свою бывшую жену Софи. Вспомнил, как она исчезла из его жизни. И это странное письмо, в котором холод мешался с жеманством, взбалмошностью и чисто женской жестокостью.
«Дружище Жан-Пьер, — писала она, — я хочу, чтобы ты знал, я не нашла себе ни мужчину, ни чувство к другому человеку, ухожу от тебя одна и сама несу свои чемоданы. Мой уход чист от пошлости человеческих отношений. Ухожу я вот почему. Твой мир словно ниша: слишком узок, слишком низок, пылен и темен. Но это еще полбеды, это еще можно было бы вынести, но эту нишу ты заставляешь самыми бесполезными, самыми бестолковыми вещами: своей торгашеской работой, этим безвкусным домом, машиной, похожей на вездеход, и совсем уж глупостью было возводить эту дикую беседку в китайском стиле. Ответь, ты имеешь хоть малейшее представление, для чего строились эти беседки? Чудовищно было видеть тебя утром с газетой, с кофе и этой твоей яичницей с беконом в китайской беседке. Так вот, Жан-Пьер, китайские беседки строились для созерцания луны, а не для пожирания яичниц и чтения глупых газет. Но самое страшное, что я все полнее ощущаю себя диковинной и ненужной статуэткой в пыльной нише твоего мира, среди всей этой безвкусицы. И ты еще хотел, чтобы я нарожала детей и еще и ими заполони л а. наше душное существование. Нет уж, спасибо. Говорю без пафоса, я презираю твой узкий ограниченный мир. Мое место освободилось, и можешь ставить туда очередную безделушку. Прощай. Если ты встретишь женщину, хоть немного следи за своей речью. Прощу тебя, веди себя как мужчина и не ищи меня, скорей всего, я покину Францию. Целую, Софи. P.S. Половину наших сбережений я перевела на свой счет. Бумаги о разводе придут тебе по почте».
Еще три месяца назад Жан-Пьер чувствовал себя опустошенным и разбитым. Жена, которую он любил, с которой прожил столько, как ему казалось, счастливых моментов, стала совершенно чужим, холодным существом, которое все это время только копило желчь. И еще было непонятно, почему она не сказала о своих чувствах напрямую, почему не рассказала о той же беседке, кто их знает, этих китайцев, для чего они им нужны. Обладая от природы сильным характером, он усилием воли собрал свои нервы и чувства и спрятал их глубоко внутри своего горячего сердца.
Формула развода стара как мир. Жан-Пьер ощутил внезапное, пусть и горькое, но облегчение. За ним последовало разочарование и пустота. Софи больше ему не принадлежала.