ам стоило заставлять себя приходить на эту площадку, — добавила она.
— Благодаря вашему отцу период адаптации прошел значительно легче, чем я опасался.
Брэнда улыбнулась.
— Я так и не смогла понять, почему вы ему понравились. Вообще-то он белых терпеть не может.
— А разве я белый? — со смешком осведомился Майрон.
— Как политик Пэт Бучанан.
Они расхохотались. Потом Майрон сделал очередную попытку перевести разговор на тему, которая интересовала его больше всего.
— Расскажите мне об угрозах.
Вместо ответа Брэнда посмотрела в окно. Они проезжали место, где торговали колесными дисками, и сотни, если не тысячи, этих изделий сверкали на солнце. Странный бизнес, если разобраться. Поскольку новые диски нужны только в том случае, если украли старые. А судя по всему, здесь в основном украденные и продавались. Так сказать, небольшой финансово-фискальный цикл.
— Мне стали звонить по телефону, — наконец произнесла Брэнда. — Все больше по ночам. Один раз заявили, что если не найдут отца, то изобьют меня до полусмерти. Вскоре позвонили снова и сказали, чтобы я не вздумала менять отца на другого менеджера, а то мне будет плохо. Такого рода угрозы… — Брэнда замолчала.
— Есть идеи относительно того, кто мог вам звонить?
— Нет.
— А мысли по поводу того, кому и зачем понадобилось разыскивать вашего отца?
— Нет.
— А по поводу причины его исчезновения?
Она покачала головой.
— Норм что-то говорил относительно преследующей вас машины.
— Насчет этого ничего не знаю.
— А голос в телефонной трубке… — поинтересовался Майрон. — Он всякий раз один и тот же?
— Не уверена.
— Мужской, женский?
— Мужской. Говорил белый. По крайней мере мне так показалось. Из-за особенностей тембра и манеры произношения.
Майрон кивнул.
— Хорас играл в азартные игры?
— Никогда. Вот дедушка — другое дело. Все спускал на тотализаторе. Впрочем, у него не так много и было. Но отец ни к игорному столу, ни к окошку тотализатора и близко не подходил.
— А деньги он в долг брал?
— Нет.
— Вы уверены? Ваше образование, несмотря на дотации для малоимущих, стоило, должно быть, не так уж дешево.
— Я с двенадцати лет на стипендии.
Майрон снова кивнул в знак того, что принимает ее слова к сведению. Впереди по тротуару толчками, словно заводной манекен, двигался странный человек в трусах от Кельвина Кляйна, разноцветных и разностильных лыжных ботинках, и высокой меховой шапке в русском стиле — вроде тех, что можно увидеть в фильме «Доктор Живаго». Никакой другой одежды на нем не было. Ни рубашки, ни брюк. В руке он держал коричневый бумажный пакет, причем сжимал его с такой силой, словно этот предмет помогал ему передвигаться по улице.
— Когда начались звонки? — спросил Майрон.
— Неделю назад.
— С тех пор как исчез ваш отец?
Брэнда кивнула. Ей было что сказать по этому поводу. Майрон заметил это по выражению ее глаз. Но давить не стал. Молчал и ждал, когда девушка сама выскажется.
— В первый раз, — тихо произнесла Брэнда, — звонивший попросил меня позвать к телефону мать.
Майрон продолжал хранить молчание, ожидая, что она скажет дальше. Но когда стало ясно, что продолжения не последует, спросил:
— Вы позвали?
Брэнда печально улыбнулась.
— Нет.
— Кстати, где живет ваша мама?
— Не знаю. Не видела ее с тех пор, как мне исполнилось пять.
— Что вы имели в виду, когда сказали: «Не видела ее с тех пор, как…»?
— Именно это я и имела в виду. Она бросила нас с отцом двадцать лет назад. — Брэнда наконец повернулась к Майрону и посмотрела ему в лицо. — Кажется, вы удивлены?
— Боюсь, что так.
— А почему, собственно? Разве не помните, что половина парней, с которыми вы играли в баскетбол, жили в неполных семьях, потому что от них ушли отцы? Полагаете, матери не могут поступать подобным образом?
В ее рассуждениях, несомненно, имелось рациональное зерно. Однако, по мнению Майрона, она апеллировала скорее к логике, чем к чувствам, то есть не была твердо убеждена в том, что говорила.
— Значит, вы не видели ее с пяти лет?
— Совершенно верно.
— И не знаете, где она живет? Хотя бы в каком городе — или штате, если уж на то пошло?
— Не имею ни малейшего представления. — Брэнда старалась говорить ровным, лишенным каких-либо эмоций тоном.
— И никаких контактов за все эти годы?
— Так… получила от нее пару писем…
— А обратного адреса на конверте, случайно, не обнаружили?
Брэнда покачала головой.
— На конвертах стоял штамп одного из почтовых отделений Нью-Йорка. И больше ничего.
— Как по-вашему, Хорас знает, где она живет?
— Вряд ли его это интересует. Во всяком случае, за последние двадцать лет он даже имени ее ни разу не упомянул.
— Уточним: в вашем присутствии.
Брэнда согласно кивнула:
— Что ж, можно и так сказать.
— А может, тот тип, который вам звонил, имел в виду совсем другого человека? — предположил Майрон. — У вас мачехи, случайно, нет? Неужели все эти годы ваш отец продолжал жить в одиночестве, ни на ком не женился и ни с кем не сожительствовал?
— Вот именно. Лично я за прошедшие двадцать лет ни разу не видела его с женщиной.
В салоне машины снова установилось молчание.
— Интересно, кому могло прийти в голову спрашивать вас о матери после столь долгого ее отсутствия?
— Не знаю.
— А какие-нибудь мысли по этому поводу есть?
— Никаких. В течение последних двадцати лет она была для меня призраком. — Брэнда ткнула пальцем в ветровое стекло. — Поверните здесь налево.
— Не будете возражать, если я вставлю в ваш телефон «жучок»? На тот случай, если этот человек или люди снова позвонят?
Она покачала головой.
Майрон свернул в указанном направлении.
— Расскажите мне о ваших взаимоотношениях с Хорасом, — попросил он.
— Не стану.
— Только не подумайте, что я пытаюсь совать нос в ваши дела…
— Все это не так важно, как вам кажется, Майрон. Независимо от того, люблю я его или ненавижу, вам все равно придется его найти.
— Насколько я знаю, у вас имеется постановление суда, запрещающее ему к вам приближаться. Это верно?
Некоторое время она молчала, потом заговорила снова, но не о том, о чем спрашивал ее Майрон.
— Помните, как он вел себя на площадке?
— Как умалишенный. Но лучшего учителя, чем он, у меня, пожалуй, не было.
— И такого настырного и упрямого, не так ли?
— Что верно, то верно, — ответил Майрон. — Он постоянно вдалбливал мне в голову одну простую на первый взгляд мысль: избегать в игре красивости. Между прочим, это давалось мне очень непросто. Как и общение с ним в целом.
— Совершенно верно. А ведь вы были просто знакомый мальчик, который почему-то ему понравился. Теперь представьте, легко ли было мне, его родному ребенку, жить с ним в четырех стенах и ходить в его компании на площадку? Особенно если принять во внимание его сумасшедшую, какую-то болезненную любовь ко мне. Он боялся, что я уйду из дома и брошу его.
— Как мать?
— Да.
— Что ж, — сказал Майрон, — похоже, атмосфера у вас в доме была слегка удушливой.
— Удушающей! Вот какой она была. И не слегка, а по полной программе, — уточнила Брэнда. — Три недели назад наша команда проводила показательную игру в спортивном зале школы «Ист-Ориндж». Надеюсь, знаете, зачем это делается?
— Разумеется…
— Ну так вот: пара старшеклассников из толпы зрителей чересчур возбудились. То ли напились, то ли находились под воздействием наркотиков, то ли просто выпендривались. Точно не знаю. В общем, эти парни вдруг стали выкрикивать в мой адрес различные оскорбления.
— Какого рода?
— Всякие мерзости, ясное дело. Большей частью, по поводу того, что бы они со мной сделали, если бы я оказалась в их власти. И мой отец вскочил с места и бросился на них.
— Не могу его за это винить.
Брэнда покачала головой.
— В таком случае вы точно такой же неандерталец, как мой отец.
— Почему же?
— Мне непонятно, с какой целью, окажись на месте отца, вы полезли бы в драку с этими сосунками. Чтобы защитить мою честь? Но мне, между прочим, двадцать пять лет. Я взрослая женщина и вполне в состоянии за себя постоять, если возникнет такая необходимость. Но на мой взгляд, такой необходимости не было. А все эти рыцарские рассуждения о благородстве в качестве контраргумента и гроша ломаного не стоят.
— Но…
— Никаких «но». Все это пшик, пустое место, напрасная трата сил и времени. Как, между прочим, и то обстоятельство, что вы здесь находитесь. Никогда не считала себя ярой феминисткой, но под всем этим мне видится лишь обыкновенный мужской сексизм.
— Что такое?
— А то, что, будь у меня между ногами пенис, вас бы здесь не было. Если бы меня звали Лерой и мне бы позвонил пару раз какой-то придурок, вряд ли бы вы примчались защищать бедного крошку, не так ли?
Прежде чем ответить, Майрон колебался на секунду дольше, чем нужно.
— Кстати, — успела вставить Брэнда, — сколько раз вы видели, как я играю?
Тот факт, что она неожиданно изменила тему разговора, сбил Майрона с толку.
— Что вы сказали?
— Я три года подряд считалась лучшим игроком студенческой команды. Наша команда выиграла два национальных чемпионата. Нас все время показывали по спортивному каналу, а когда шли финалы НАСС — Национальной ассоциации студенческого спорта, — то и по СБС. Помимо всего прочего, я училась в Рестонском университете, который находится в получасе ходьбы от того места, где вы живете. Так сколько же матчей с моим участием вы видели?
Майрон открыл рот и процедил сквозь зубы:
— Ни одного.
— Вот в это верю. Какой интерес смотреть, как играют какие-то соплячки. Пустая трата времени, не так ли?
— Да не в этом дело. Просто я давно уже почти не смотрю спортивные передачи и не хожу на стадион. — Надо сказать, оправдание получилось не из лучших, и он знал об этом.