— Ага, — сказал Рябой. — Он самый. Видел я уже одного такого. Совсем недавно. Так же парням руки ломал. И тоже был гладким и бледным. Как наш магик. А я ещё подумал: кого-то он мне напомнил?
— Точно?
— Чё ж он… молчал?
— Дурик! Он тайный!
— Слышал про них. Резать будешь — не признается, кто он.
— Во-во!
— Хотя… скорее резать будет он.
Рябой скомкал халат и штаны, бросил мне.
— Держи.
Я поймал одежду. Всё еще не понимал, что происходит. Но следил за своим лицом — не позволял проявиться на нём эмоциям.
— Вот почему его магики брали!
— Точно!
— Чё ж его к нам-то пихнули? А, братцы? Чё ж не в яму-то?
— Кто его знает.
— Мож не признали?
— И чё ж теперь?
Люди рассматривали меня. Не умолкали. Но ножи убрали.
— Ты это… тайный, — обратился ко мне Рябой, — зла на нас не держи. Не признали мы тебя. Это… прощения прошу. Вещички твои — всё в целости. Ничего не умыкнули. И старшим своим передай: у тёмных ни к тебе, ни к ним претензий нету. Косякнули малость. Бывает. На роже ж у тебя не написано, кто ты. Так что не серчай.
— Не сержусь, — сказал я.
Оделся. Зашнуровал сандалии.
Рябой передо мной извинился.
Честь не задета.
***
Я присел на корточки. Несмотря на духоту в комнате, поверхность стены оказалась прохладной. Прижался к ней спиной.
Что мне особенно не нравилось в Селенской Империи — это постоянная жара. У меня уже появлялась мысль, что таким привыкшим к прохладе, как я, следует вести здесь ночной образ жизни. Возможно, так и поступлю.
Пробежался по комнате взглядом.
Заключённые общались, бросали мелкие камушки (играли в неизвестную мне игру), парочка — смотрели на небо сквозь щели окон. Все они делали вид, что не замечают меня. Но близко не подходили — выдерживали дистанцию. Лишь изредка, точно случайно, бросали в мою сторону любопытные взгляды.
Меня их поведение вполне устраивало.
Я прикрыл глаза.
На слух контролировал обстановку. И вспоминал о том, что со мной сегодня произошло.
Думал о молодом маге, который через тридцать пять лет убьёт мою сестру, племянника и внуков. О Двадцатой, которую видел рядом с ресторацией. О своём значительно подросшем (непонятно по какой причине) магическом резерве.
А ещё пытался понять, за кого меня приняли эти запертые в тюремной камере люди. «Тайный», «Тайный клан», «убийца» — всё это, по их мнению, имело отношение ко мне. Вот только мне хотелось бы уточнить, какое.
Однако я не стал задавать вопросы. Но к чужим разговорам прислушивался.
Услышал, что ко мне кто-то идёт.
Посмотрел сквозь ресницы.
Рябой.
Он уселся рядом со мной. Сказал:
— Это… магик, там у тебя в кармане мои сигаретки остались. Может, вернёшь?
Я запустил руку в карман, достал три толстые скрутки с травой.
Гор бы их сделал аккуратнее.
Понюхал.
— Чимана, — сказал я. — Сильно разбавлена сорной травой.
Протянул сигареты Рябому.
Тот взял их, тоже понюхал. Спросил:
— Куришь?
Я отрицательно покачал головой. Гор так и не приучил меня вдыхать дым. Хотя пытался — до последнего дня.
Рябой вздохнул. Повертел в руке сигарету.
— А я уже второй день маюсь без курева. И травка есть. Но покурить не могу. Только и остаётся — водить по бумажке носом и обнюхивать её, как пёс. Одно огниво было на всё общество! Да и то этот дурик умудрился уронить в толчок. Хоть бери и заталкивай его в дыру, чтобы поискал. Так утопнет же. Дурик.
Я протянул Рябому руку, оттопырил большой палец. Привычно собрал тепло, указал ему направление. Мысль о том, что я больше не умею призывать огонь, запоздала. На пальце заплясал крохотный язычок пламени.
— Опа! — воскликнул Рябой.
Вставил в рот свёрток с сухой травой, склонился к моей руке, подкурил. Вдохнул полной грудью. Задержал дыхание. Зажмурился от наслаждения.
Маскируя неприятные запахи, по комнате стал расползаться дымок.
Заключённые его тут же унюхали. Умолкли. Ненадолго. Потом вернулись к прежним занятиям.
Но не все. Трое тут же вынули из кармана скрутки и поспешили к Рябому. Тот позволил им подкурить от своей сигареты. Выпустил в воздух кольцо дыма.
«А Двадцатая утверждала, что в столице эта привычка не прижилась».
— Походу ты взаправду умеешь магичить, — сказал Рябой. — Вот уж не думал, что так этому обрадуюсь! Удружил!
Снова набрал полную грудь дыма.
— Не знал, что у Темного клана есть магики.
— Ты много о нём знаешь? — спросил я.
Рябой засмеялся. Потом закашлял, подавившись дымом.
Потряс длинным узловатым пальцем и сказал:
— Подловил! Нихрена не знаю! Надеялся, ты проболтаешься.
Я ничего не успел ему ответить. Потому что загрохотал замок, и дверь тюремной камеры со скрипом распахнулась. На пороге появился стражник. Он отыскал меня взглядом и сказал:
— Эй ты, магик! Выходи. За тобой явилась хозяйка.
Глава 20
Пока шел по коридору следом за стражником, гадал: пришла Мираша или Двадцатая? Склонялся к первому варианту. Но надеялся на второй.
Стражник распахнул дверь.
— Вали, — сказал он. — И больше нам не попадайся! Скажи спасибо хозяйке, что за свои проделки не оказался на невольничьем рынке!
Вытолкал меня на улицу.
Я не ожидал такого поворота. Замер, зажмурился от солнечного света. Трижды чихнул (даже в ушах зазвенело). Утёр выступившую слезу.
Ни Мирашу, ни Двадцатую я во дворе тюрьмы не обнаружил.
Зато увидел высокого бородатого мужчину с кустистыми сросшимися над переносицей бровями. Он стоял в нескольких шагах от меня, спрятав руки за спину и выпятив живот. Покусывал губы, рассматривал мою внешность, словно сверял её с чьим-то описанием.
Ждёт меня?
Мужчина прокашлялся и сказал:
— Эй, убивец! Иди за мной! Сиера тебя видеть хотят!
Не дожидаясь моего ответа развернулся и зашагал к распахнутым воротам.
Я последовал за бородатым.
Другого пути и не было. Выход из тюремного двора один. Да и любопытно: кто именно вызволил меня из тюремной камеры.
Мужчина вышел за ограду, замер около повозки, разукрашенной позолотой. Открыл её дверь (дверь украшала эмблема с незнакомой мне рогатой зверюшкой). Кивнул головой, указывая внутрь кареты.
— Залазь, убивец, — сказал он. — Сиера ждут. И смотри мне, не балуй!
— Не буду.
Бородач нахмурился. Снова кашлянул. Переглянулся с извозчиком.
Извозчик покосился на меня, но тут же отвёл взгляд, сделал вид, что разглядывает запряженных в повозку гнедых лошадей.
Я встал на подножку, пригнулся, чтобы не удариться головой. Толчок в спину заставил меня ввалиться внутрь повозки. И очутиться на мягком сиденье рядом с пахнущей цветами женщиной.
Не Двадцатая.
Я не позволил проявиться на моём лице ни разочарованию, ни удивлению. Сел, выпрямил спину. И сказал:
— Рад видеть вас снова, сиера.
Светловолосая женщина, которую сегодня на моих глазах ударили по лицу около входа в ресторацию, поднесла к своему носу источающий приятный аромат платок (спрятала за ним улыбку) и ответила:
— При нашей прошлой встрече ты выглядел лучше, красавчик! И у тебя не было такого запаха! Ты провоняешь мне экипаж!
Разглядывала меня с интересом, без стеснения.
И я её. Коснулся взглядом светлой чёлки, что закрывала женщине лоб, доставая до бровей. Заглянул в голубые глаза. Полюбовался пушистыми ресницами, неприкрытой халатом шеей, длинными пальцами с окрашенными в перламутровый цвет ногтями… и голыми румяными коленками.
Вновь посмотрел женщине в глаза.
— Прошу прощения, сиера, — сказал я. — Не успел привести себя в порядок. Меня доставили к вам из тюремной камеры. Не предупредили, куда ведут. Знай я о предстоящей встрече с вами, непременно бы сперва посетил помывочную. Уверен, сиеры стражники проводили бы меня туда. И снабдили бы свежей одеждой.
— Не сомневаюсь, что стражники именно так и поступили бы, сиер…
— Линур.
Я привстал, изобразил «галантный» поклон. Уроки Двадцатой не прошли даром.
— Линур? — сказала женщина. — Только личное имя? Без семьи, без клана?
— Просто Линур, сиера. Без «вар» и «кит». Мне жаль, если разочаровал вас этим.
Белокурая ответила не сразу. Задумалась.
— Напротив, красавчик, — наконец, сказала она. — Так даже интереснее.
— Рад, что вам нравится, сиера. Я знал, что когда-нибудь этот факт сыграет в мою пользу.
Мне почудилось, что я вновь веду словесную перепалку с Двадцатой. Мы с ней часто дурачились, беседуя в подобной шуточной, излишне вежливой манере. Она поправляла меня всякий раз, когда я позволял себе грубость или просторечные выражения.
— Никакой пользы тебе от такого происхождения не будет, — сказала женщина. — Ты безродный. Без причины напал на кланового. На глазах у горожан! Да не просто на кланового — на Карца! А ведь те славятся своей злопамятностью.
Она приподняла брови, спрятав их за чёлкой.
— Красавчик, ты идиот?
Я сверкнул улыбкой (не зря тренировался — умение улыбаться при необходимости, а не по желанию, пригодилось). Сказал:
— Вы ошибаетесь, сиера. Причина для нападения была! И очень серьёзная. Ваш спутник обидел вас! Простите, я стал этому свидетелем. И увидел, что он готов обидеть вас снова. Я не мог не стать на вашу защиту, сиера! Жалею, что сломал ему только руку. За свой поступок он заслужил более суровое наказание!
Слышала бы меня сестра — то, как я говорю! Она наверняка согласилась бы с утверждением, что я идиот. Да ещё и предположила бы, что я ударился головой.
— Если бы мужикам ломали руки всякий раз, когда они обижают женщин, — сказала белокурая, — в артефактах города не хватило бы зарядов, чтобы срастить все сломанные кости.
— Не знал, что жезлы регенерации в Селене — редкость, — сказал я.
— Редкость не жезлы, красавчик! А дурачки, которые бросаются на представителей Великого клана из-за подобной ерунды! Впрочем, тем они интересней.