— Та-ак…
— Это моя вина, командир, — сказал старшина. — Я не смог объяснить капитану Зотову…
Добрую пожевал губами.
— Я вас не виню.
Он прошёл к курилке и тяжело опустился на скамейку. А, чёрт, как же он забыл предупредить комэска? Конечно, тот знает, что на складе моторов нет и взять их неоткуда.
Капитан вдруг почувствовал себя дряхлым, смертельно уставшим стариком. Заныли старые раны от пуль и осколков.
Он взглянул на сгорбившегося рядом старшину, левая щека которого походила на подушку.
— Ну что, старшина? — тихо спросил он. — Что? Совсем зуб замучил? Я вот тоже что-то расклеился…
— Стариками становимся, Василь Николаич…
— Да, пожалуй… Вам сколько, старшина?
— Сорок девятый стукнул, Василь Николаич, — вздохнул тот. — И всё возле самолётов… Из-за них и жениться не успел.
— М-да… Я вот тоже… Я, правда, женился, да… Ну, ладно.
Ветер утих. Ярко светило солнце, и было тепло. В воздухе над аэродромом плыла на юг паутина.
— Что делать-то будем, Василь Николаич? — спросил старшина. — С мотором-то?
— Не стоит об этом, старшина. Посидите. Отдохните. Вам за эту неделю и без того досталось…
— Василь Николаич… я подумал… если вам часа на три-четыре, то мотор ещё выдержит. Мы там кое-что перебрали, заменили…
Капитан покачал головой.
— Мне ведь на Кёнигсберг, старшина. Тут в четыре не уложишься.
Рогожин выпрямился.
— На Кёнигсберг?!
Добруш кивнул.
— Что же вы мне раньше не сказали, Василь Николаич — вскричал старшина. Да ведь я… я никакому бы приказу… О Господи… да если бы я знал…
Капитан махнул рукой.
— Что уж сейчас об этом… Сидите. У меня ещё будет время всё это обдумать.
— Когда вам вылетать?
— В восемь.
— В восемь… Всего восемь часов… — Рогожин о чём-то задумался. Потом вскочил на ноги. — Василь Николаич, есть! Мотор у вас будет! Мы успеем.
Капитан отмахнулся.
— Да ну, что вы такое говорите. Сидите. Ничего вы не успеете.
— Успеем, Василь Николаич! — возразил старшина. — Можете не сомневаться. Занимайтесь спокойно своими делами. В лепёшку разобьёмся, а мотор у вас будет!
Добруш поглядел на старшину и тоже поднялся. Выбив пепел из трубки, он сунул её в карман.
— А пожалуй… вы правы. Ну что ж, старшина. Ладно. Действуйте. Только учтите, что мне ещё потребуется время на облёт машины.
Он повернулся и стремительно зашагал по стоянке, Он снова верил в то, что хорошо сделает своё дело…
9
Всё вокруг замёрзло. Здесь, на высоте восьми тысяч метров, термометр показывал минус тридцать пять. И близкие звёзды, и чернота неба, и машина, и люди в ней — всё застыло в неподвижности. Даже гул моторов, кажется, только потому не отстаёт от них, что примёрз к обшивке самолёта.
— Штурман, как курс? — спрашивает Добруш.
— Курс хорош, командир.
— Стрелок, у вас всё в порядке?
— Всё в порядке, командир.
— Не забывайте о кислороде. Какое у вас давление? На высоте восьми тысяч метров, где атмосферное давление составляет меньше половины нормального, пилоту нужно постоянно следить за самочувствием своего экипажа. Малейшая неполадка с подачей кислорода — и наступает обморок, а через несколько минут смерть, Человек даже почувствовать ничего не успеет.
— Сто двадцать, командир.
— Как? Вы успели съесть тридцать атмосфер?! Стрелок, вы что — костры им разжигаете?
Надо же! Кислород им особенно потребуется на обратном пути, потому что возвращаться предстоит на восьми с половиной — девяти тысячах метров. Им нужно экономить горючее, а именно на этих высотах у них будет сильный попутный ветер. Но если кислорода на обратный путь не хватит…
— Нет, командир, я им дышу, — с обидой возражает стрелок.
— Так дышите поэкономнее! Немедленно уменьшите расход кислорода!
В наушниках слышится сопение стрелка и потом его голос:
— Уменьшил, командир.
— Ладно. Штурман, у вас какое давление в баллоне?
— Сто двадцать пять.
— Ладно.
Хоть один умный человек нашёлся. Добруш понимает, что несправедлив. Расход кислорода у стрелка нормальный. Но это уже сказывается Кёнигсберг. Города не видно, но пилот всем своим телом чувствует его приближение, чувствует затаившуюся в ном опасность. И он нервничает.
— Эй, стрелок!..
— Я слушаю, командир.
— Не злитесь.
— Не буду, командир. — Стрелок веселеет. — Долго нам ещё? Я совсем окоченел…
— Штурман, как цель?
— Девять минут тридцать секунд.
— Стрелок, вы слышали? До Кёнигсберга — девять минут тридцать секунд.
— Понял, командир. И они смолкают.
10
…Добрушу необходимо было поговорить со штурманом Назаровым.
В землянке, служившей одновременно и клубом, и столовой, и библиотекой, было почти пусто. За столиком у окна двое лётчиков играли в шахматы. Трос других, среди которых находился и майор Козлов, перекидывались в карты.
Назаров сидел на табуретке у стеллажа и читал книгу. На нём были безукоризненно выглаженные брюки, ослепительно сверкающие ботинки и новенькая кожаная куртка. Выбритое до синевы лицо его казалось аскетически сухим и строгим.
— Мне надо поговорить с вами, штурман, — сказал Добруш, подойдя. Назаров поднял голову и взглянул на него.
— К вашим услугам.
— Но, пожалуй, не здесь, — сказал Добрую, оглянувшись.
Штурман положил книгу на полку и поднялся. За столиком, где сидел майор Козлов, установилась тишина. Лётчики с любопытством поглядывали на Добруша с Назаровым.
Добруш уже было прошёл мимо и взялся за ручку двери, как вдруг сзади услышал шёпот:
— Да какой из него лётчик! Карьерист и бабник, недаром из истребителей выгнали…
Добруш опустил руку и повернулся. Шёпот оборвался. Шрам на лице капитана начал медленно чернеть. Он шагнул к столу.
— Вы хотели мне что-то сказать, Козлов? — спросил он майора… Тот приподнял брови с деланным удивлением.
— Я? Ну что ты, дорогуша, здесь о тебе…
— Встать, — тихо сказал капитан. Козлов уставился на него с изумлением.
— Что-о?! Да как ты смеешь так разговаривать со стар…
Капитан положил руку на кобуру пистолета. Майор осёкся.
— Встать! — повторил Добруш. Не спуская глаз с руки капитана, майор начал медленно подниматься.
— Имей в виду, — проговорил он, бледнея, — это тебе…
— Смир-рна!
Козлов вздрогнул.
— А теперь повторите вслух то, что вы шептали. Я предпочитаю, чтобы такие слова мне говорили в лицо, а не в спину.
— Я ничего не…
Капитан ждал, глядя на него в упор тяжёлым взглядом.
За соседним столиком перестали играть в шахматы.
Лейтенант, сидевший рядом с майором, заинтересовался картами, которые держал в руках. Второй лётчик откинулся на спинку стула и с любопытством поглядывал то на капитана, то на майора.
— … не говорил, — выдавил майор.
Добруш презрительно скривил губы.
— Оказывается, вы не только мерзавец, Козлов. Вы ещё и трус.
Майор судорожно дёрнулся.
— Садитесь!
Добруш резко повернулся и пошёл к двери. Штурман, со скучающим видом разглядывавший в продолжение этого разговора спичечную коробку, шагнул за ним.
— Не стоило вам связываться, — заметил ой, когда они вышли.
— Так уж получилось, — хмуро сказал капитан.
— Просто он боится, что вас назначат командиром третьей эскадрильи вместо него.
— Теперь он побежит жаловаться к полковнику, к… Ну, да ничего. Я ведь видел, что вы всего лишь поправляли кобуру.
— Спасибо.
Когда они спустились в землянку пилота и штурман устроился у стола, Добруш подвинул к нему планшет.
— Как вам нравится эта линия? — спросил он.
Назаров посмотрел на карту.
— Кёнигсберг?
Добруш кивнул.
— Когда?
— Сегодня. Ночью. Штурман почесал пальцем подбородок.
— Кто у вас сейчас штурман?
— Коблов.
— С Кобловым лететь нельзя.
Добруш сунул в зубы трубку и затянулся дымом. Назаров задумчиво посмотрел на карту.
— Он не может ориентироваться, — сказал он. — Но суть не в этом. До Кёнигсберга вы его довезёте, но ведь он висит над целью не меньше пяти минут. Я видел его в деле.
Он подумал.
— Если бы с вами полетел я, мы вернулись бы.
Добруш кивнул.
— Я знаю, что вы хороший штурман.
Назаров поднялся.
— Я готов.
11
— Командир, прошли Мемельскую косу, — говорит штурман. — Разворот влево. Курс девяносто три.
— Понял. Девяносто три.
Машина круто кренится. Впереди показываются редкие огоньки. Пилот выравнивает машину.
— Взял девяносто три.
Он склоняет голову и смотрит вниз. Потом снова выпрямляется и застывает. Внизу — серая пелена.
— Командир, до цели — пять минут.
— Понял. Стрелок, вы слышали? Осталось пять минут.
— Слышу, командир.
— Как у вас дела?
— Нормально, командир.
Впереди — луна. Луна-это совсем плохо, потому что им сейчас нужна хотя бы слабенькая облачность. Хоть самая маленькая…
Небо совершенно чистое. До звёзд можно дотянуться рукой.
— Ладно. Следите за воздухом.
…В штабе капитану Добрушу сообщили время и место встречи с группой, идущей на Кёнигсберг.
Самолёт взлетел с аэродрома и пришёл в назначенную точку секунда в секунду. Но группы в воздухе не оказалось. Пилот сделал круг в надежде, что вылет несколько задержался. Самолётов по-прежнему не было.
— Стрелок, передайте на командный пункт: «Встреча не состоялась. Прошу указаний». Пилот сделал ещё круг. Потом ещё. Только через восемь минут была получена ответная радиограмма. Она состояла из двух слов: «Выполняйте задание».
Пилот развернул машину на курс. Что могло помешать группе прийти к месту встречи?
Неожиданный налёт вражеской авиации? Или ещё что-нибудь?
Ни пилот, ни штурман, ни стрелок этого но знали. Эта они выяснят только после возвращения. Если смогут вернуться.
Как бы там ни было, они остались в воздухе одни. И теперь могли рассчитывать только на себя.