— Не сходи с ума.
— Ты понимаешь, что случится, если хоть несколько молекул инициатора будет выброшено из сопла?! Они попадут на Землю, и цепная реакция охватит всю поверхность планеты, затронет каждый атом железа! Оно же есть повсюду! Не будет больше Земли! Ты только представь себе, куда вернешься!
Крейн раздраженно отмахнулся.
— Обо всем этом мы уже говорили. И не раз.
Он взял Холлмайера за рукав и потащил к основанию опор, на которых покоилась ракета. Под металлической конструкцией зияла выложенная огнеупорным кирпичом шахта, глубиной в двести и диаметром в пятьдесят футов.
— Сюда уйдет первое пламя. Если с ним вылетит хоть одна молекула инициатора, она здесь останется и будет нейтрализована. Все?
— Но и в полете угроза сохранится, — не сдавался Холлмайер. — Ничтожная капля инициатора рано или поздно упадет на Землю. Конечно, если ракета еще не успеет набрать определенную скорость.
— Ну сколько раз можно твердить одно и то же. Температура выхлопа уничтожит все. Ступай. Мне надо работать.
Крейн подталкивал Холлмайера к выходу из ангара, но тот продолжал кричать и размахивать руками.
— Я не допущу этого, — повторял он, — я найду, как тебе помешать. Я не позволю…
Крейн взялся за работу — но для него это была не просто работа. Он любовно возился со своим кораблем, доводя до совершенства каждую мелочь, и не замечал времени. Ракета была готова к старту; теперь, тщательно проверив все от носа до кормы, Крейн полностью убедился в этом. Он стоял, вытирая руки ветошью, и любовался своим детищем. Пятьдесят футов стали, из которых тридцать заполнены топливом. В переднем отсеке — гамак, сконструированный им для амортизации перегрузок. Кварцевый нос корабля, словно гигантский глаз циклопа, созерцал небеса. В ракете было что-то и от сверкающих рыцарских доспехов, и от стремительной искрометной рапиры, и от грозного огнестрельного оружия. Крейн думал: «После полета корабль погибнет. Врежется в землю и исчезнет в грохоте и вспышке взрыва. С мягкой посадкой пока не получается. Неважно! Пусть будет единственный полет — единственный и великолепный полет в неведомое. Чего еще может желать человек?»
Ни о перспективе собственной смерти, ни о возможной гибели всей Земли Крейн уже и не вспоминал.
Закрывая дверь, Крейн услышал голос Холлмайера. Он кричат от коттеджа по ту сторону поля. Слова было невозможно разобрать, было лишь видно, как он машет рукой. Крейн побежал по жесткой стерне, полной грудью вдыхая свежий вечерний воздух. «А все-таки хорошо жить на белом свете», — мелькнуло у него в голове.
Холлмайер сказал, что звонит Эвелина.
Крейн с недоумением посмотрел на него. Холлмайер держался как-то неестественно и, как показалось Крейну, избегал его взгляда.
— Что такое? Мы же договорились, что она не будет отвлекать меня. Это ты ей посоветовал? Хочешь помешать мне и используешь для этого Эвелину?
— Нет, — ответил Холлмайер, но в голосе его была неестественность, а глаза избегали Крейна; он внимательно рассматривал ультрамариновый вечерний небосклон.
— Слушай, милая, — сказал Крейн, взяв трубку, — не устраивай панику. До того, как корабль разобьется, я выпрыгну с парашютом и спокойно опущусь на землю. Как опавший лист. Я тебя очень люблю. Увидимся перед стартом. Пока.
— До свиданья, дорогой, — послышался чистый голос Эвелины, — ты для этого и звонил?
— Звонил?!
С коврика у камина поднялось нечто шоколадно-коричневое — большое и неуклюжее. Это был Амбер, огромный дог Крейна. Пес принюхался, насторожил уши и заскулил.
— Повтори, ты сказала, я звонил тебе? — кричал в трубку Крейн.
Амбер вдруг зарычал. Одним прыжком он оказался возле Крейна, заглянул ему в глаза и завыл.
— Замолчи, зверюга! — прикрикнул на него Крейн и отпихнул собаку ногой.
— Дай ему пинка и от меня, — засмеялась Эвелина. — Кто-то звонил и сказал, что ты хочешь поговорить со мной.
— Вот как? Знаешь что… Я еще позвоню тебе, радость моя.
Крейн положил трубку и медленно поднялся, наблюдая за беспокойным поведением собаки. Комната была наполнена неверным светом оранжевой зари. Амбер уставился на яркий дрожащий блик, засопел и снова завыл. И тогда Крейн бросился к окну.
С другой стороны поля поднимался столб пламени; внутри него быстро оседали стены ангара. На фоне огня метались темные фигурки.
— Боже, — прошептал Крейн, выскочил из дома и помчался к пылающему ангару. Рядом с ним бежал Амбер. Уже издали Крейн увидел, что выступающий из огня нос ракеты уцелел. Нужно было успеть, пока жар не раскалил металл и опоры не ослабли.
К Крейну подбежали покрытые копотью рабочие. Он бросил на них яростный взгляд и заорал:
— Холлмайер! Холлмайер!
Холлмайер протиснулся сквозь толпу. Его глаза — глаза сумасшедшего — сияли торжеством.
— Плохо дело, — сказал он, — мне искренне жаль, Стивен.
— Свинья! — бросил ему в лицо Крейн, — старая очумевшая от страха свинья!
Крейн схватил его за лацканы, с остервенением тряхнул и кинулся к пылающему ангару.
Холлмайер что-то крикнул. Кто-то бросился Крейну под ноги, сшиб на землю, Крейн вскочил и стал пробиваться сквозь толпу. Рядом был Амбер, его рык перекрывал рев пламени. Крейн удачно попал кому-то в челюсть — человек обмяк и стал оседать на землю. Еще одному достался страшный удар коленом. Этот упал сразу. Крейн, пригнув голову, ринулся в пекло. Сначала он не чувствовал ожогов, но уже карабкаясь по трапу к люку, неожиданно для себя вскрикнул от боли. Внизу выл Амбер, и Крейн сообразил, что собака погибнет в пламени выхлопа. Он быстро спустился и втащил пса в ракету, загерметизировал люк. Его шатало, но усилием воли он удерживал сознание, пока не забрался в амортизатор.
А потом руки сами легли на панель управления, пальцы сами включили рубильник. Работало страстное желание не дать сгинуть в огне его прекрасному творению. Пусть он обречен на неудачу. Но он примет ее достойно.
Ракета вздрогнула, раздались оглушительные громовые раскаты, и первый космонавт погрузился во тьму.
Крейн не знал, сколько времени пробыл без сознания. Он очнулся от холода и пронзительного жалобного визга — Амбер запутался в пружинах и растяжках амортизатора. Крейн едва не засмеялся, но вдруг он осознал все, что произошло. Корабль взлетел, взлетел очень высоко, но, лишенный управления, не смог набрать необходимую скорость и преодолеть земное притяжение; видимо, теперь он падал, медленно, виток за витком.
В смертельном ужасе Крейн смотрел на Землю. Это была не Земля. Это было море пламени, на фоне которого змеились черные облака. Только у полюса оставалось белое пятно; потом и оно подернулось багровой дымкой.
Холлмайер был прав.
Крейну казалось, что корабль спускался бесконечно долго; огненное море блекло и гасло, Земля становилась безжизненно-черной… Разум Крейна отказывался осознать то, что случилось. Угасли миллиарды человеческих жизней, прекрасная зеленая планета превратилась в опаленное мертвое тело. Семья, дом, друзья — все, что составляло смысл и счастье его жизни — все превратилось в прах. Эвелина… О ней он не отваживался и подумать. Ему хотелось ринуться вниз вместе с ракетой и навсегда исчезнуть — исчезнуть и все забыть.
Но когда корабль вошел в плотные слои атмосферы, инстинкт самосохранения заставил его добраться до контейнера со всем необходимым для спуска. Почти автоматически он переоделся в спецкостюм, приладил парашют, рюкзак и открыл люк. Амбер заскулил. Крейн крепко обхватил руками здоровенную собаку и шагнул в пустоту. Там, высоко, гари в воздухе еще не было.
А здесь, на земле, с каждым вдохом в легкие набивается толченое стекло… или пепел…
Картины прошлого расплылись и рассыпались. Сознание рывком вернулось в настоящее. Настоящее держало его в тисках, заставляя сражаться за каждый вдох. И Крейн боролся, боролся как одержимый. А потом вдруг расслабился.
Такое уже бывало. Когда-то давным-давно он остановился, пытаясь собраться с мыслями, и пепел засыпал его с головой. Это было давно — дни, недели или месяцы назад. Тогда Крейн разгреб пепельный курган, который намел над ним ветер, и вылез на свет. Ветер улетел, и он снова пополз к морю.
Видения прошлого рассеялись в мертвом мире. Крейн закусил губу. Он слишком много и слишком часто вспоминает. Ему почему-то казалось, что если он очень постарается и хорошенько все вспомнит, то можно будет что-то изменить. Какой-то пустяк — и весь этот ужас перестанет быть реальностью. Помочь может только одно-единственное — все все вспомнят и пожелают одновременно… но больше же нет никого… остался я один… я — последняя жизнь Земли… я — последняя память Земли…
И Крейн снова пополз. Локти — колено, локти — колено… А потом вдруг увидел, что рядом ползет Холлмайер, но для него это всего лишь забавная игра: он громко смеялся и нырял в пепел, как веселый дельфин.
Крейн спросил:
— А зачем нам нужно море?
Холлмайер выдохнул клуб пепла.
— Спроси у нее, — он кивнул, указывая на кого-то по другую сторону Крейна.
Там была Эвелина. Она ползла сосредоточенно, целеустремленно, повторяя каждое движение Крейна.
— Там наш дом, — сказала она, — ты помнишь наш дом, дорогой? Он стоит высоко на скале. Мы хотели поселиться в нем навсегда. Дышать морским воздухом, по утрам купаться. Я была дома, когда ты улетел. А теперь ты возвращаешься в наш дом на берегу моря. Ты совершил свой изумительный полет и возвращаешься ко мне. Мы будем жить вдвоем — ты и я. Как Адам и Ева.
— Отлично.
Вдруг Эвелина подняла голову и пронзительно закричала:
— Стивен! Стивен! Берегись!
Неотвязное ощущение опасности резко усилилось. Не останавливаясь, он обернулся, но ничего, кроме бесконечной серой пустыни, не увидел. Он перевел взгляд на Эвелину, но ее не было — была только его собственная резкая тень. Но и тень тут же исчезла: солнечный луч убежал вперед.
Теперь страх ни на секунду не оставлял Крейна. Эвелина уже дважды предостерегала его, а она всегда оказывается права. Он остановился и решил понаблюдать за пространством позади себя. Если кто-то идет по его следу, он должен увидеть, кто, кем бы он ни был.