А затем они все вместе – Деспина между Райнером и Ундиной – уселись на кровати ее матери. Хочешь не хочешь, а пришлось Деспине задуматься. Интересно, видит ли мать, как Деспина с двумя друзьями сидит тут? Сколько она ни жила, ни один чужой человек в их комнаты не входил. Чтобы прогнать эти мысли, Деспина подошла к иконостасу, открыла его, достала тритонов рог и приложила к уху Ундины.
– Голос моря, – сказала она как можно медленнее, чтобы девочка ее поняла. – Го-лос мо-ря, – повторила она, пытаясь придать голосу выразительности.
– Моря, – повторила за ней малышка, побежала к своей сумке и принесла маску для плавания.
– Браво, моя умная птичка. Скоро ты будешь болтать по-гречески лучше меня.
– Моя умная птичка, – повторила Ундина и начала было рыться в своей книжке, но Деспина забрала ее и знаками предложила девочке пойти прогуляться по деревне.
– Спасибо, тетя Деспина! – воскликнула Ундина, побежала к двери, но затем вдруг развернулась, бросилась к Деспине, обняла ее и поцеловала куда-то в фартук.
Деспина замерла, руки ее безвольно повисли. Не знала, что и делать, но наконец подняла одну, а потом и другую руку – и заключила девочку в объятия.
– Объятия, – сказала Деспина, снова медленно. На этот раз она и сама не знала, произносит ли слово, неизвестное Ундине или ей самой. – Объятия, – повторила она, наклонилась и поцеловала девочку в макушку. – Поцелуй. – Еще одно слово, которое не знает Ундина и смысл которого давно потерян Деспиной. Когда она целовала кого-нибудь? Иконы в церкви – в прошлое воскресенье и давным-давно ледяной лоб матери, прощаясь с ней навсегда. Но поцелуй, с которым она наклонилась к детской головке, стал праздником.
Ундина отошла и изобразила целую пантомиму.
– Объятия, – сказала она и показала руками, как обнимает кого-то, а затем приложила пальчики к губам и добавила: – Поцелуй!
Деспина засмеялась, и девочка, будто только того и ждала, чтобы уйти, побежала к двери.
– Давай-ка и ты тоже, пойди прогуляйся. До своего сада. Я хочу привести в порядок вашу комнату и приготовить что-нибудь на вечерний перекус. Давай, уходи.
Райнер засмеялся, а затем покорно встал и пошел на улицу. Деспина осталась одна, но дом больше не был прежним. Словно бы сами стены уже дышали чем-то новым. Объятия, поцелуй, спасибо, тетя. Она перекрестилась у иконостаса, взяла тритонов рог и положила рядом с чековой книжкой. Могла ли она представить, проснувшись сегодня утром, что вся ее жизнь перевернется с ног на голову?
Она открыла сундук, что стоял под кроватью, и посмотрела на свое аккуратно уложенное приданое – белые простыни, вышитые по краям цветными нитками. Она погладила полотно, вдохнула его аромат и выбрала самую любимую простыню, ту, на вышивание которой пришлось потратить дни и ночи без счета. Ее Деспина и постелила на кровати матери. Голубыми нитками вышила она море и с той, и с другой стороны простыни, спокойное и бушующее. Ладонью расправила Деспина складки у изголовья. Погладила морские волны, затем чайку, вышитую в углу. Всю свою фантазию, все надежды она вложила в эту простыню. Вышивала и воображала тогда, как кто-то приходит с моря и забирает ее с собой, в дальние страны. И эти мысли тоже выкинула из головы Деспина и сосредоточилась на том, что ей нужно сделать. Взбила подушки и наконец бросила поверх покрывало.
Волшебная русалка
Симос шел домой, ловя себя на том, что поет как Виолета: «Прощайте, прошлого счастливые сны». Первый раз он услышал такую музыку. Опера. Пока Виолета рассказывала сюжет «Травиаты», он слушал как зачарованный. Трижды просил он поставить эту песню. «Прощайте, прошлого счастливые сны». «Арию», – поправляла Виолета, смеясь. Ему хотелось плакать, не из-за истории, но из-за музыки, из-за красоты этой музыки. Никогда прежде не слышал он ничего настолько прекрасного.
Он забрался на скалу и начал петь, как мог, насколько помнил мелодию. И тут за деревьями послышались аплодисменты. Симос, смущенный, спустился. И полсекунды не понадобилось, чтобы вспомнить издевки приятелей. Кто из них застал его поющим? Но из-за дерева показалась незнакомая девочка. В ее волосы были вплетены цветы, а глаза казались черными, как угли. Какое-то мгновение двое глядели друг на друга, потом девочка улыбнулась – и Симос бросился наутек. Он вспомнил о русалках – чуть более взрослых, но с такими же угольями в глазах. А если она не русалка и просто заблудилась? Но тогда кто она? Симос знал всех девочек в деревне. Как на пустоши оказалась незнакомка – и совсем одна? Да даже и чужая собака забрела бы к ним в деревню, и то бы он знал. Туристы сюда не приезжают. Только сумасшедшие альпинисты иной раз несутся с другого конца света, чтобы вместе с козами подняться на вершины окрестных гор.
Так или иначе, Симос опаздывал. Он спешил прямо домой, не заходя на площадь.
– Мама, бабушка, я вернулся! – крикнул он. Ни звука в ответ.
Симос принялся открывать двери – одну за другой, пока не вышел во двор. Сначала почувствовал запах дыма, а затем увидел отца, сидевшего впотьмах и смотревшего вдаль, на море. Симос замер позади и стал наблюдать за ним.
Он любил отца, но больше помнил его отсутствие, чем объятия. Помнил боль в животе – она приходила по ночам, стоило ему подумать об отце. Помнил он и свои молитвы о том, чтобы отец приехал на праздники, и тайные надежды на что-нибудь, из-за чего тот останется дома навсегда. В душе Симос почти умолял кого-то, чтобы для корабля не нашлось работы и отца не позвали в следующее плавание. Симоса не заботило, будут ли у них деньги на жизнь, к тому же он помнил отца всегда за каким-то делом. Каждый раз, возвращаясь, он принимался за тысячу и одну работу. «Сразу видно, что дом столько месяцев оставался без мужского пригляда», – говорил отец, смеясь. К тому же была еще и мамина работа в поле и на пасеке.
Пришло давнишнее воспоминание: как-то ночью, когда на улице бушевала буря, Симос, еще маленький, испугался молний и решил пойти к маме в постель. У двери он услышал, как мать с отцом обнимают друг друга, его тяжелое дыхание, а затем рыдание матери: «Не уезжай опять, Стратос. Я не хочу состариться в одиночестве. Останься с нами. И твой сын в тебе нуждается. Мы отлично справимся и с меньшими деньгами. Расширим пасеку. Будем собирать больше соли. Сад сделаем больше». Симос задержал дыхание. Он ждал ответа, но тщетно. Симос только услышал, как отец ворочается с боку на бок, и, не видя, почувствовал, как они опять обнимают друг друга. Позже высохли слезы матери, утихла ностальгия отца, и дом начал готовиться к следующему плаванию.
Сейчас же отец только день или два, как вернулся. Симос узнал это его молчание. Каждый раз так было, словно бы отцу требовалось немного времени, чтобы вернуться в жизнь своей семьи. В первые дни – после поцелуев и объятий – он отдалялся. Смотрел на море, будто оставил кого-то там, позади. Глядя сейчас на отца, Симос задавался вопросом, поступал ли он так же, возвращаясь на корабль. Смотрел ли он на сушу, думал ли о близких?
– Добрый вечер, отец.
– Добрый вечер, мальчик мой. Иди посиди со мной.
– А куда мама ушла?
– Они с бабушкой пошли поприветствовать гостей Деспины. Ты знаешь, приехал тот иностранец, Райнер. Так что готовься. Он снова начнет отвязывать собак, а мы – бегать по площади и собирать коз.
Симос засмеялся, а отец подвинул стул, чтобы сесть рядом с ним.
– Папа, а ты видел когда-нибудь русалок?
– Видеть не видел, а слышал о них немало. Они любят, как говорят, наши места. Если спросишь, каждый тебе тут расскажет свою историю. Русалок видят только те, у кого есть ангел-хранитель, глупыш. А что я сам приметил, когда был ребенком, так это странности воды в речке, у лисьей норы, за перекрестком. Мать рассказывала мне, что вода в реках один час в день, всегда в сумерки, спит. Помню, я как-то остановился попить и увидел, что вода совершенно бездвижна. Тогда я вспомнил, что мать заклинала меня никогда не пить спящую воду. Сначала нужно взбаламутить ее, разбудить, иначе вода подчинит тебя и отнимет твой разум. И мать была права. Бросил я камень в воду, и она снова побежала. Только вот я позабыл про жажду, обо всем позабыл. Знай только бегу изо всех сил, чтобы домой вернуться.
Смех отца был быстрым, как речное течение. Он снова повернулся к Симосу.
– А ты видел когда-нибудь хоть одну?
– Что?
– Русалку, дурачок, видел?
– Нет, я так спрашиваю.
– Я тебе как-нибудь расскажу про морских нереид. Ты знаешь, что есть и такие? Одно дело русалки в горах, другое – в море. И они, говорят, совсем не ладят.
– Расскажи мне, папа, расскажи про морских нереид!
– Да оставь ты это лучше. Не стоит это бередить лишний раз. Не хочу вспоминать.
– Ну, пап, расскажи. Ну я тебя прошу.
– Он спал рядом со мной. И вот однажды вечером пропал, тьма поглотила его. Днем и ночью сидел он на палубе и вглядывался в море. Говорил, что как-то ночью увидел русалку, что танцевала в волнах. Она позвала его. И он влюбился в нее со всей страстью. Кажется, он так и не узнал ни одной женщины на суше и обожал только это создание. Он перестал спать. Соль выела ему глаза. Не раз и не два я искал его, но постель его была пуста. Я видел, как он сидит на фальшборту и чахнет, поджидая ее. «Я схвачу ее, – только и повторял он, – схвачу и заберу с собой». Как-то вечером я искал его всюду, но так и не нашел. Стояло полнолуние, и море мерцало разноцветными огнями.
– И что с ним случилось?
– Ничего. Пропал. Море его поглотило. Она поймала его в свои сети. Казалось, я вижу его в волнах – как он плывет все дальше и кричит «Я схвачу тебя!». Никто не рискнул броситься за ним в воду.
– А сколько ему было лет?
– Немного старше тебя. Такой возраст, когда любовь бьет наотмашь.
Если бы и захотел, теперь Симос постыдился бы рассказывать о нереиде, которую увидел за окраиной деревни.
– Ну, вы бы только видели Деспину! Она просто сияла рядом со своими гостями. Открыла дом. Открыла комнаты.