Многие русскоязычные мамы рассказывают, что их материнство началось с травмы, вспоминают, как одиноко чувствовали себя во время родов. Мало того что им было больно, но они почти не понимали, что происходит. И случай нашей героини – далеко не самый тяжелый.
Когда человек испытывает сильную боль, ему жизненно необходима иллюзия контроля. Ему важно понимать, от чего эта боль, сколько она будет длиться, возрастет ли ее интенсивность и вообще – нормально ли это все? Кто-то обязательно должен быть рядом, объяснять, подбадривать, говорить, что делать, держать за руку, наконец! Поэтому я советую добиваться присутствия близкого человека при родах.
Новые мамазонки
В детстве я завидовала даже своей беременной кошке. И не хотела быть ни учительницей, ни космонавтом. Я всегда хотела детей. Наташа Ростова хотя бы в юности была полным романтики мечтательным созданием и только к концу «Войны и мира» в результате сложной эволюции превратилась в машину для родов. А я с детства тупо хотела быть такой машиной.
До определенного момента ближе к тридцати я вообще не понимала, для чего еще нужны мужчины. Особенно любимые. Будучи устроенной так элементарно, я миновала любовные метания, подобные тем, что описаны Толстым в нескольких томах. Если мужчина не собирался размножаться, для меня было очевидно, что продолжать с ним отношения не имеет смысла.
В этом не было ничего от волевого «принятия решения». Объяснялось все до животного просто: как человек не прыгает в пропасть, так я не прыгала в бесплодные отношения с мужчинами. Когда героини фильмов и книг шептали возлюбленным «желанный мой», мне казалось, что они что-то мудрят и усложняют. Как мужчина может быть желанным сам по себе?
И конечно, я с благоговением относилась к рожавшим женщинам. Они казались мне причастившимися какой-то великой тайны. Тайны гораздо более значительной, чем все загадки всех мадридских дворов, описанные дюмами, радзинскими и джеймсами хейдли чейзами. Роддом казался мне землей обетованной, храмом, желанной целью жизненного путешествия. И когда я забеременела, то думала только: «Не может быть». И когда оказалось, что может, – была счастлива. И, по-моему, это нормально. Проще, чем находить счастье в творчестве или, там, в труде, но все же сложнее, чем осчастливливаться покупкой лаковых сапог.
Наверное, похоже на историю болезни. Понимаете, теперь мне кажется, что я одна такая конченая идиотка. Что у всех все проходит приземленней и спокойней. Что в процессе рожания и воспитания ребенка нет великого предназначения, а смысла – чуть, во всяком случае, не больше, чем у кошки, то есть – в продолжении рода.
Анна Быкова
Хотеть в первую очередь детей – вполне объяснимая биологическая программа. Изначально брак служил именно этой задаче. И успешность брака оценивалась по тому, сколько родилось детей, сколько из них выжили и стали полезными членами общества. Желание прежде всего отношений табуировалось. Нормой было, когда молодожены впервые видели друг друга на свадьбе. Жениха подбирали родители исходя из предположений о его способности прокормить семью. Невесту выбирали исходя из предположений о состоянии здоровья – сможет ли она рожать здоровых детей. А вот про психологический комфорт в отношениях стали задумываться относительно недавно, когда брак перестал быть обязательным условием выживания и продолжения рода.
Хотеть детей, когда сама еще ребенок, – это, я бы сказала, социокультурная норма. Помимо сильных биологических программ, есть еще воспитание. С детского сада девочке говорят, что она будущая мама. Первая ее игрушка – пупс, которого она укачивает, подражая маме. Сюжетно-ролевые игры девочек в моем детстве часто ограничивались играми в дочки-матери, и уже в эту игру органично вплетались игры в магазин, школу и больницу. Подавляя протест девочки против колючих рейтуз осенью, мамы говорили: «Одевайся теплее, тебе еще рожать!» Вряд ли кто-то говорил: «Сбереги свое здоровье для науки». Если со всех сторон транслируются в явном или не явном виде установки о «главном предназначении женщины», то это легко становится частью представлений о себе.
Хотеть детей – норма. Впрочем, как и не хотеть. Я думаю, есть определенная польза для человечества в том, что мы все разные. Хорошо, когда человек точно знает, чего он хочет и чего он не хочет. Что ненормально – это не хотеть детей, но рожать их, следуя социальному сценарию «теперь надо детей заводить». Кому надо? Зачем надо?
Отцы
Ни к одной из тех, с кем я лежала в палате роддома, ни разу не пришел муж. Так получилось. Мужья остались далеко за кадром. Да женщины их и не ждали. Они тихо отдыхали от девятимесячных трудов и готовились к бесконечной каторге домашней работы, которая ожидала их впереди. Ведь что, собственно, произошло? Беременность, роды, дети – так положено.
У всех, кроме меня, новорожденный был вторым или третьим ребенком. И самым интересным в нем был его пол. На разные лады обсуждались плюсы и минусы появления в семье мальчиков или, наоборот, девочек. «Ничего, будут у вас две помощницы. Может, еще родите мальчика…», «А кто у вас первый? Девочка? А теперь пацан? Видите, как по заказу!» Под окна палаты приходили мамы, золовки, свекрови, сестры. «А глаза чьи? А нос? Его? Ну, ничего…» Приносили кастрюльки с едой, соки, йогурты. Пакеты подтягивали веревкой, потом ели, сидя в кроватях в казенных ночнушках с печатями.
О мужьях говорили так: «Наверное, отмечает», «не любит больницы», «не успел вернуться», «хорошо, что он меня сейчас не видит»… А одна роженица из села ждала мужа к выходным: «От нас ехать два с половиной часа, что он будет туда-сюда мотаться?» Действительно, разве у него есть повод повидать жену? Не зря мне все-таки казалось, что мужчина имеет только косвенное отношение к детям.
Правда, один молодой человек, чей-то муж из палаты сверху, умудрялся влезть на дерево, чтобы поговорить с женой. Он единственный, кто задавал человеческие вопросы типа: «Как ты себя чувствуешь? Как девочка ест? Что еще принести?» Переспрашивал по нескольку раз, по нескольку раз уходил и возвращался. Говорил «целую», прощаясь, говорил «скучаю», покидая жену до утра. Его осуждал весь этаж: «Ой, прям надо было на дерево залезать! Дикость какая!», «Обязательно, чтобы весь роддом слышал, что он ее любит? Показуха!», «У них что, больше родственников нет? Сам ходит и ходит!»
Иногда снизу доносились другие мужские голоса:
– Сколько надо дать? Цветы обязательно? Не, конфеты не понесу.
– Мальчику пива принести? Шучу, шучу…
– Домой купаться? Лежать, я сказал.
– Как ты ее собралась назвать? Как? Так, короче, девочку зовут Диана.
Про все это никто не говорил «дикость какая».
По ночам шли дожди. Кран в палате отказывался проливаться водой, а шипел, как будто все время говоря «ш-ш-ш», как и все мы своим деткам. «Ш-ш-ш». Гормоны обоих полов продолжали внутри нас свои пляски. Комары игнорировали «раптор». Когда выключался свет, с дерева в окно заходил кот. Он отодвигал лапой кусок марли, не глядя на нас, шел по подоконнику, потом спрыгивал и привычной дорогой двигался мимо кроватей. В одну из ночей, часа в три, прибежала сестра и вызвала мою соседку. Минут через двадцать та вернулась с цветами, счастливая и смущенная.
– Мой приехал. Пьяный. Трезвому стыдно было бы с розами заявляться. Сидит где-то с друзьями. Сказал: «Такой толстой ты никогда не была».
Набоков написал: «Все родители делают эти открытия: идеальную форму миниатюрных ногтей на младенческой руке, которую ты мне без слов показывала у себя на ладони, где она лежала, как отливом оставленная маленькая морская звезда». Роддом, наверное, не храм, но дети – все равно не рутина, необходимость и проза жизни. Дети – это поэзия. Со смыслом. А мужчины – это… Да они просто…
Желанный мой, как ты отметил рождение нашего сына?
Светлана Комиссарук
Во всем мире главная задача медицинского персонала по отношению к будущим матерям – подготовка к родам до их наступления и обеспечение поддержки во время. А у нас в роддом отправляются, полагаясь на удачу, хорошего врача и «хорошую» акушерку, которая, Бог даст, обратит внимание и, может быть, поможет. Да, и еще надеясь на свое здоровье – как оно позволит, так и будем рожать.
Я много лет живу за границей и забываю, что общепринятые в мире нормы поведения по отношению к роженице и молодой маме до сих пор не общеприняты в России. Например, что в родах должны участвовать двое. Вопрос вдоль и поперек исследован учеными, и давным-давно теоретически и практически доказано, что во время родов женщина и мужчина должны быть вместе. Кроме того, хорошо бы будущий отец был вовлечен в процесс даже больше роженицы: ей ведь больно, она мало что соображает, поэтому ему надо сохранять холодную голову, оказывать внимание партнерше, помогать ей правильно дышать, одновременно говорить с врачами, контролировать ход родов, принимать решение в экстренном случае. И первым взять ребенка на руки. Роль мужчины огромна!
Папа, который перерезал пуповину, – это другой папа, с другой (более глубокой) привязанностью. Да, нет гарантии, что этот папа на всю жизнь останется с мамой ребенка, главное, что в разы вырастает вероятность того, что он навсегда останется с самим ребенком. Это факт.
Через девять лет после родов в России я смогла оценить разницу, когда рожала в Израиле. Конечно, больно! Но рядом муж, рядом монитор показывает уровень схваток, кричать не надо, все и так видят, как мне плохо. Ведь женщина кричит в том числе и чтобы на нее обратили внимание, чтобы дать знать о боли, которую испытывает. Но когда рядом находится человек, который все видит, разделяет и в любой момент может позвать врача, спросить: «Что вы ей колете?» – роженица перестает быть беззащитным существом и становится клиентом больницы. Клиентом, к которому приковано внимание персонала.
В большинстве стран Европы и Америки мужчина, который не хочет присутствовать на родах, всячески порицается и считается инфантильным идиотом. В России ситуация меняется в лучшую сторону, но медленно. Мужчин с патриархальными взглядами все еще большинство.