(детство, 2+)
Ему два года
У меня есть мальчик. Он мой сын, но я почему-то стесняюсь применять это слово к моим отношениям с ним. У меня есть мальчик, и мне он кажется самым хорошим. Когда он спит, у меня появляется время на любовь к нему. Особенно я люблю смотреть на него в тех случаях, когда перед сном мне удается отмыть его ноги и руки как полагается, практически до первоначального состояния. Факт, что я видела, какими они были в самом первоначальном состоянии, меня до сих пор удивляет. Я смотрю на него и знаю, что в семь утра он придет досыпать на мою подушку, в восемь вскочит, и я скажу с надеждой: «Еще поспим?» – и он очень бодро скажет: «Неть».
Мой мальчик плачет, когда я прошу его доесть. Сядет и сидит, если я говорю, что надо снять пижаму. Или просто рисует, когда я опаздываю. И я его тяну, обуваю, он орет… Дети такие ранимые. Опытные бабушки говорят: «Что ты к нему пристала со своей едой? Почему ты не разрешаешь ему ходить по лужам? Зачем ты заставляешь его пи́сать? Ты его подавляешь!» Я подавляю? Я не хочу, чтоб он сидя засыпал от усталости и ходил сопливый после радостного купания в луже. Но детская несложившаяся личность, ее так легко поломать. Детская психика, она такая неровная.
Я разговариваю с ним, как со взрослым, и когда он бежит ко мне в слезах за утешением, я с трудом подавляю в себе желание обернуться. И все жду, что за моей спиной появится женщина – спокойная, благополучная, уже заслужившая его. Я делаю его жизнь невыносимой, но он ничего, держится, сохраняя активную жизненную позицию и отрываясь на бабушках.
Все вместе здорово усиливает ощущение, что я не заслуживаю такого мальчика. Но мне кажется, скоро я сделаю что-то, что даст мне возможность оправдать свою нынешнюю несостоятельность, стать умницей и ощутить права на все, что дано мне авансом. А пока я не могу дать ему себя, у меня просто нет этого с собой.
Светлана Комиссарук
В традиционной семье ответственность за ребенка делится на двоих – муж отвечает за защиту, жена за заботу. Но самостоятельным мамам (не люблю выражение «мать-одиночка») разделить ответственность не с кем, им приходится брать на себя и заботу, и защиту. В этот момент женщина попадает в психологическую ловушку. То есть, с одной стороны, ей нужно быть мягкой, понимающей, и когда сын бежит к ней за утешением, как в этом эпизоде, нежно обнимать и целовать его. А с другой стороны, она должна быть для него надежной опорой – сильной и уверенной.
В нашем случае женщина объединяется в этих ролях с сыном, отношения тут более партнерские, чем классические мать – сын. Они заботятся друг о друге и защищают друг друга.
В этой маленькой семье мальчик с раннего возраста демонстрирует заботу, ждет маму с работы и вечеринки, спрашивает «ты где?», контролирует, даже делает замечания. Но это не потому, что мама инфантильная или не справилась с ситуацией. А потому, что, когда папы нет рядом, единственный способ для мамы остаться нежной и заботливой – разделить заботу пополам, установить партнерские отношения с ребенком. В противном случае мама либо становится строгой, жесткой, выполняет в семье только мужскую функцию защиты, либо остается в своей мамской ипостаси, то есть только заботится. Тогда часть функции защиты перекладывается на плечи малыша.
Если мама взяла на себя больше защиту, чем заботу, она превращается в авторитарную фигуру, тяжелый локомотив или даже ту самую лошадь, которая тянет все. Такая мама вместо любви может вызвать у ребенка необходимость подчиняться и угождать.
И если заглянуть чуть дальше, есть вероятность, что он станет подкаблучником и в жены возьмет такую же сильную женщину, которая будет его жалеть и презирать.
Анна Быкова
Если есть чувство, что ничего не можешь дать своему ребенку, – с этим надо идти на психотерапию. И работать даже не с тем, что «ничего не могу дать малышу», а шире, с откуда-то взявшимся ощущением «никчемности». Потому что это крайне редко касается какой-то одной жизненной сферы и обычно идет в связке с другими установками: «Ничего особенного из себя не представляю», «Ничего полезного не делаю», «Не заслуживаю внимания».
День рождения на двоих
В три ночи, когда начались схватки, я была такая уставшая, что легла спать прямо так – дома. До этого весь день готовилась к четвертому дню рождения сына, подарки покупала, потом торт пекла трехэтажный. Остудила коржи, обмазала безе, увидела, что все кругом сахаром и мукой обсыпано, взялась мыть полы «руками», тут и началось. Но я подумала – нельзя рожать невыспамшись. И уснула. А когда проснулась, процесс был в разгаре. Перерывы между схватками совсем короткие.
Ася появилась внезапно, вошла в нашу жизнь решительно, родилась быстро и навсегда врезалась в день рождения Гаса, сделав его и своим. Ее сразу положили мне на живот, и она бодро, хотя и с закрытыми глазами, поползла к моей правой груди, проверочно перекусила и удрыхла. Я могла спокойно брать в руки телефон, принимать поздравления с двойным днем рождения. Некоторые из звонивших не знали, что он уже двойной, а через час я устала этому удивляться («Да, оба в один день, представляешь»), всех удивлять, а также выслушивать научные и житейские версии «как так получилось». Самая очевидная – что мои либидо и фертильность бешено расцветают в октябре.
Спустя год Гас понял, что его день рождения словно бы ополовинен. Что теперь это не только его день, что он вынужден делить его с сестрой, пусть даже торты и подарки отдельные и индивидуальные. Недовольство прошло, когда оба подросли и стали праздновать отдельно.
А в самом начале я опасалась, что Гас будет ревновать, но его интересовали в основном технические подробности: «Останется ли у мамы дырка в животе? Будет ли сестренка всегда жить с нами, нет ли вероятности, что она вернется обратно в живот?»
Сынок резко повзрослел – все-таки отпраздновал четырехлетие и на фоне новорожденной стал казаться совсем большим. В момент появления Аси он с облегчением почувствовал послабление в мамином контроле за его передвижениями. Так что Гас прекрасно проводил то лето. Сейчас сложно представить, но мне казалось вполне естественным, что сын гуляет во дворе самостоятельно, с друзьями. Успокаивало, что двор был закрытый, не сквозной, а все соседи знакомые и свои.
Воспоминания о дворовых приключениях 4+ до сих пор греют сынино мальчуковое сердце. О многих из них я узнала сравнительно недавно, ужаснулась, схватилась за голову, а поздно, мать! Из разряда «если бы родители знали обо всех проблемах своих детей и о том, как они с ними справляются, они бы перестали считать их несамостоятельными». Поняла, что хорошо, что я не знала тогда о его приключениях типа прыганий с гаража, таскания лимонада со свадьбы в банкетном зале за углом, выяснения отношений, драк. Значит, тогда он справился.
Тем летом, когда Ася только родилась, Гас забегáл домой, только чтобы поесть, заглядывал в кроватку и, помню, спрашивал: «А лялька уже выросла?»
Еще помню, как я его вечером купала, а по дну ванны грязь текла – с рук, ног и щек. Я говорила – «будто КамАЗ мою». А он обижался, и тогда я его целовала, извинялась и смеялась. Как ни странно, в то лето я была счастливой и беззаботной.
Сын
Я пришла в четыре утра. Дети спят. При свете ночника я начинаю собирать по комнате карандаши. И фантики. И детали конструктора. Бумажки. Осколки от вазы.
Полночи он звонил мне, спрашивал, когда я приду. Говорил, что Ася разбила вазу и ему пришлось сметать осколки. Веником. И что он мыл ей попку! Я ужаснулась и сказала, что она сама прекрасно все может. А он сказал, что не прекрасно, что она это делает некачественно. Потом спросил, раскладывать ли кровать? Я сказала – нет, спите так… А он спросил, а куда ж ты тогда ляжешь, когда придешь? А я в баре, я не хочу об этом думать, мне все равно, я вообще не хочу сегодня спать. В своей кровати тем более. Но раз спрашивает, пришлось подумать, вздохнуть и сказать – раскладывай.
Ночью он сердито бормотал-бормотал (тут ему снилась Ася), а потом отчетливо сказал:
– Нет. Я тебя подожду.
Я думаю, мне.
И вот следующее утро. Вернее, два часа дня. За окном что-то метет. Сделала ему яичницу, хотя он любит омлет. Но яичницу проще. Сварила себе кофе. Сижу и думаю, как начать этот день, хоть бы он никогда не начинался. Надо включать комп, открывать «Мои документы» и почту, вводить пароли.
А он мне что-то давно рассказывает, не могу понять что. Оказывается – пересказывает все что было без меня. Все-все. Включая передачу про историю оружия от первобытного топора до автомата Калашникова. Очень подробно. Какие копья? Какие наконечники? Пришлось признаться, что прослушала. Он не обиделся. Спросил, с какого места начать. Оказалось, надо вернуться к каменному веку.
Анна Быкова
Нет, это не про маму в загуле и не плохой пример.
В здоровом варианте «мама» – это лишь часть личности, одна из идентичностей. Не первая и не самая важная в комплекте «Я – человек», «Я – женщина», «Я – подруга», «Я – любимая», «Я – профессионал» и т. д. Поэтому логично, если другие идентичности тоже хотят быть проявлены, тоже хотят «пожить». Маме важно давать себе возможность выгуливать остальные части личности. Иначе они затоскуют и утянут маму в тоску.
Мама как человек имеет право на «загул», но при этом у ребенка остается потребность в ней как в функции. Вот эту родительскую функцию желательно кому-то на время делегировать. Няня, бабушка и т. п. Тогда возвращение женщины в идентичность «Я – мама» будет происходить без чувства вины и без фантазии про плохой пример. Потому что это хороший пример – чувствовать свои потребности, уметь обеспечить себе отдых так, чтобы дети при этом не чувствовали дискомфорта.
Покупала Гасу развивающие книжки, английский магнитный алфавит, иллюстрированные словари, сказки и мультики на английском… с рождения. И вот он в третьем классе спецшколы, где английский с первого класса, читает мне вслух без признаков произношения, будто на чистом русском: