– Инглиш бой Фил в рот…
– Что-что?
– Фил писал.
С изменившимся лицом я выбегаю из комнаты.
– Ты знаешь, что у бабушки скоро день рождения?
– Да?
– Что дарить собираешься?
– (Мгновенно, ни капли сомнений.) Рисунок!
– В твоем возрасте уже несолидно рисунки дарить.
– А что тогда? Нюхи?
– Что?
– Нухи?
– Духи!
– У каждого человека есть что-то, что он делает лучше других. И у тебя… Ты знаешь, что это?
– Нет. Но я знаю, что этим надо гордиться.
Ася тут
Мой друг Тима, человек деликатный и воспитанный, первые пятнадцать минут нашей встречи обращался к Асе терпеливо и нежно.
– Маленькая! – говорил он, когда она пыталась оторвать приваренный к полу стул в Макдональдсе. – Давай я помогу.
Я хотела намекнуть: мол, плюнь, не обращай внимания, она сама тебе в чем хошь поможет. Но понадеялась на чудо. А зря. Терпения хватило приблизительно на час дружеского общения: сначала Тима с ужасом наблюдал, потом рычал: «Убери ее оттуда». Потом прикрывал глаза и говорил гениальную фразу:
– Я не могу смотреть, как она бежит ЛИЦОМ ВНИЗ!
– Кажется, грызет ограждение, – сказал он, наблюдая уже спокойно и не сделав попытки оторвать ее от железяки.
Ну а под конец плюнул на вежливость, в категорической форме отказался сесть с нами рядом в метро и явно обрадовался, когда вспомнил, что уши можно заткнуть наушниками. Так и сделал. И смешался с толпой.
А что я могу сделать? Когда моя девочка мирно бежит по двору, она не просто перебирает ногами, но и орет, поет, машет руками, палками в руках, плюс дергает головой и еще хвостом! А вы говорите – цветы жизни.
Воспоминание о море
Итак, мы с Асей
выходим
на длинный-предлинный
пустой,
нет, пустынный
заштормленный пляж.
В пальто.
«Зима —
на море
твидовый сезон», —
поет Богушевская.
Там дальше
про то,
как ее парень
был пьян
и так нежен…
Мне нравится,
но щас не об этом.
Я в кепке,
она в шапке с кисточкой.
В сравнении с морем
ее темперамент,
пожалуй, проигрывает.
И я облегченно вздыхаю.
Море-таки
достойный противник.
При виде волны
ее светлые радужки
сразу буреют,
ровные бровки
соединяются,
и она кричит
уважительно морю:
«Какая громадина!»
И собирается с морем
подраться.
И раздается
ужасное:
«Свистать всех наверх!»
Я вздрагиваю
и оборачиваюсь.
Матросы будто бы
топают рядом,
возможно, что даже
уже поднимают
паруса.
И что там еще?
Драят люки?
Она успокаивается.
Ничья.
Бакланы,
замершие было
по колено в прибое
и собиравшиеся помедитировать,
смотрят с ужасом
и отворачиваются,
дав понять,
что мы им все
безнадежно испортили.
Дочка
Дочка – это хорошо, дочка. Многие хотят сыновей, но дочка тоже бывает очень нужна. Такая, как моя, не сильно спокойная, не сильно аккуратная, не сильно хозяйственная.
Сильно топочущая, занимающая много пространства и времени, как вода – все занимающая собой, своим голосом, своими делами, делишками, вещами, вещичками, альбомчиками, карандашами, ненастоящей помадой… Все это перетаскивается с место на неместо, с места на неподходящее место, и никогда не перетаскивается обратно…
Шнурки развязываются, в куртке жарко, любые шапки сползают на затылок, любые кофты задираются и заголяют спину, любые брюки сами расстегивают пуговицу на животе, любые сумки волочатся по полу.
Ее заколки занимают больше места в шкафу, чем моя одежда. Немалая их часть сидит непосредственно на голове, но она все равно всегда лохматая. Как и все ее куклы, которых тоже одеваю я, а она только раздевает, причем очень быстро. Все просыпающая, проливающая, опрокидывающая, писающая мимо горшка моя дочка.
Гас еле пробивает это энергетическое поле, чтоб завладеть моим или чьим-то еще вниманием. Но ему приходится при этом напрягаться, а ей нет.
Каждый день полный гардероб запихивается в стиральную машинку. Каждый день под кроватью конфетные бумажки и пустая коробочка сока «Фрутоняня», а между шкафом и стенкой обертка от пачки печенья.
Каждый день она обещает помыть посуду до моего прихода и каждый день начинает ее мыть, когда я вхожу в квартиру. Помоет и тут же бьет. Потом нетщательно подметает. И садится пить какао.
Но когда я, покормив всех, поздно вечером сижу на кухне, смотрю на стенку и ничего не вижу, одной рукой пью чай, другой держу щеку – она может подойти и крепко прижать к себе мою дурную голову. И побаюкать. И молча поцеловать. Хоть что-то она может молча.
А недавно, очень усталая, я долго шла пешком в какой-то травмпункт, а потом оказалось, что Гас забыл свой полис, хотя я ему мильен раз напомнила, и потом мы долго шли назад, я замерзла и разозлилась.
Мы вошли с ним в подъезд, он побежал вперед, вскоре наша дверь хлопнула, а я поднималась очень медленно и часто останавливалась в пути (пятый этаж без лифта). И тогда почему-то она спустилась за мной, в тишине, в моих больших тапочках, лохматая, перемазанная сметаной, взяла за руку и стала меня поднимать. Говорю:
– Ты что вышла?
– Не знаю, просто.
Нет, дочки – это надо. Это люблю.
Сказки на ночь
Когда у Аси нормальное настроение, перед сном она рассказывает мне сказки. Сначала я сопротивлялась, но теперь так привыкла, что сама прошу, спать ей не даю. Сначала она спрашивает, про кого я хочу, и перечисляет: про зверей, рыб, насекомых…
Начинается, к примеру, так:
– Жил-был комар и была у него дочка (Помолчала.) – муха! (Ну конечно.)
А заканчивается, к примеру, так:
– Они полетели, высосали у человека, тебя, например, всю кровь, слили в бутылочку, принесли домой и сварили компот!
С рыбами полная путаница – у дельфинихи муж все время кит. Мои замечания, что кит и дельфин несовместимы, она отражает аргументом:
– Вот я – белая, а ты – черная, но ты ж – моя мать!
Полноценная одиночка
Как говорят в брачных агентствах – иностранцы не рассматривают наличие у женщины детей как недостаток. Они воспринимают их как бонус или даже очевидный плюс: искал жену, а получил полный семейный комплект. В ситуации «невеста с ребенком» прагматичный западный человек радуется, что ему не нужно покупать памперсы и питание в баночках, что бессонные ночи с орущим кульком в руках ему не грозят и можно приступать непосредственно к общению. Выяснив, что биологический отец на ребенка не претендует, иностранец начинает прилежно его выращивать, не парясь генными проблемами. Социологические опросы и жизненная практика показывают, что у нас в стране мужчины хотят сохранять свой неповторимый генофонд, размножать свою уникальную династию – все хотят своих детей! Даже чтобы потом этих своих бросить. Но иногда, сидя где-нибудь в компании, у огонька, взгрустнуть и прохрипеть: «А ведь у меня там где-то сын растет… Хулиган, весь в меня…» И новая девушка утешающе положит руку на плечо.
Шутки про детей, разбросанных по миру, «о которых я не знаю» (подтекст: с кем не бывает, и вообще, вот такой вот я секс-гигант и сеятель), позволяют себе даже самые интеллигентные звезды информационного пространства.
За новой девушкой у биологического отца дело не станет. Другое дело – биологическая и фактическая мать, которой надо и ребенка растить, и личную жизнь устраивать. И не факт, что эта «личная жизнь» станет фактическим отцом недоукомплектованного семейства. Далеко не факт. А общественное мнение-то давит – «дети не знают, что такое нормальная семья». А мама говорит: «Ты себе там еще никого не завела?» Но это все ерунда по сравнению с внутренним давлением на мать – со стороны собственно безотцовщины.
Мне моя «личная жизнь» очень нравилась, и светить ее перед детьми я не собиралась. Я выбегала на свидания и возвращалась счастливая, и все шло хорошо. Когда вечером 14 февраля мой девятилетний сын окинул меня критическим взглядом, то сказал: «Надпись-то на маечке у тебя подходящая, а вот мужика что-то не видать». На майке было крупными буквами написано LOVE. Я, как обычно, ответила, что не его дело и чтоб не беспокоился. И пошла посуду мыть, а сама думаю: «Рекламы майонеза насмотрелся». Но он был настроен об этом поговорить. «Я, между прочим, не о тебе беспокоюсь! А о себе!»
Я аж развернулась от раковины:
– В смысле?
– Мне нужен отец!
– У тебя уже есть отец, и с этим ничего не поделаешь.
– Поделаешь-поделаешь!
С тех пор началось. Ася присоединилась к дурацкой агитации и поискам кандидатов. «Ты вообще собираешься жениться?» – периодически спрашивают меня дети. Я объясняю, что не очень. Что нельзя так – бац! – и пойти жениться. Что надо встретить хорошего, доброго человека… И вообще… Но они меня не слушают. Обозревая круг моих друзей и знакомых, они без стеснения рассматривают их с точки зрения «подойдет – не подойдет». «А почему бы тебе не остановится на … он хороший!»
– Он мне не нравится!
– А нам – да!
Я объясняю, что это не главное, но, видимо, неубедительно.
Когда они заболели, новый очкастый участковый стал ходить к нам как на работу.
«Ну? Как он тебе? – спросили меня дети. – Вроде ничего – добрый! Ты говорила, надо доброго встретить…»
Вы б видели того участкового! Когда однажды на глазах у очереди он зашел в кабинет в поликлинике, многие заволновались: что это за мальчик проскочил? Почему без очереди?
– Я тебя прошу, – сказала я старшему серьезно, – перестань пристегивать меня ко всем мужчинам, которых видишь рядом. Они мои друзья, и они женатые.