Послушала я, что они говорят в процессе изображения семейных отношений, и поняла, что не имею к этому ни-ка-ко-го отношения.
Что, видимо, стереотипы и даже готовые формулировки заправляются в мозг детей при рождении. Это уже нарисовано и заложено в матрицу. И неизменно, как форма ушей и тазобедренной кости.
Ибо! При их сознательной жизни мы ни одного дня не жили ни с папой, ни с каким другим мужчиной. Наблюдать в других семьях они такого не могли. Где? Где? У кого? Бабушка у нас женщина одинокая, и уж конечно не употребляет слово «шлялся». А именно этим словом Ася и спросила Гасика, когда он как бы пришел вечером домой. Вот она выходит с «ребенком на руках» и говорит:
– Ну, и где ты шлялся?
Я просто похолодела от ужаса вся. Никогда и никому я не говорила таких слов, да еще с такой дворовой отвязной интонацией! И почему – это первое, чего она спросила «мужа»?
Потом они как бы нянчили как бы ребенка, и, когда давали ему ту самую соску, ребенок как бы захохотал. И Ася посмотрела на Гаса хмуро:
– Ты что, своего пива ей в бутылку налил?
ДАГОСПАДИЖБОЖЕМОЙ!
Какое пиво? Мы не пьем дома пиво. Мы о нем не говорим. (Мы пьем вино и водку и говорим о них.)
Потом у них было как бы утро. И она ему говорит:
– Давай будет выходной, и мы вон с той коляской будто пойдем в парк.
На что «муш» отвечает:
– Нет! Давай я будто поеду на работу и буду звонить тебе будто из машины!
И тут он как бы пошел. А она ему вдогонку:
– Дорогой! (Какой еще «дорогой»?!) Дорогой! Перед уходом поцелуй меня и ребенка.
Гас неубедительно целует.
Я сбегаю, чтоб не слушать дальше этот набор штампов.
Если это все, законченно-оформленное, сразу закладывается сверху, то почему в меня это забыли положить? А насовали какой-то ерунды, какой-то боязни навязаться, обидеть, показаться грубой. И теперь я ни муж, ни жена, ни мать, ни дитя.
Говорят, лучше всего воспитывать «своим примером». А у меня примера нет даже для себя.
Откуда ж взять модель семьи моим детям?
Анна Быкова
Ребенок неполной семьи не изолирован от социума. Он видит взаимоотношения в других семьях, семьях друзей, родственников или соседей. Он смотрит мультфильмы, фильмы, сериалы, в которых показаны разные семьи. Он читает книги или смотрит блогеров, которые рассказывают о себе.
Вероятность создания гармоничных пар у детей из неполных семей, несомненно, есть, если рядом есть примеры других гармоничных отношений (отношения семейных пар, которые являются друзьями семьи или родственниками). Если дети растут в атмосфере любви, умеют дружить, умеют общаться, умеют проявлять заботу, то у них есть все шансы на создание семьи с гармоничными отношениями.
Отпустила
Никто и никогда не был моим. Или я не умела быть чьей-то. И меня бесит, когда говорят «мой мужик» или просто «мой» («ой! а мой-то!», бе-е-е-е-е-е-е-е), или «мой муж» с громадным акцентом на слове «мой». Так, знаете, говорят и оглядываются: все слышали? Чтоб никто себе не сомневался. Чтоб все завидовали. И я завидую.
У меня был муж, который для солидности называл меня супругой, а после развода был еще мужчина. Если нас спрашивали всякие нескромные: «Вы вместе?» – мы улыбались. Типа «кому какое дело?» И были типа вместе. Тогда я еще не знала, что если нельзя ответить прямо «да!» – значит, не вместе. Однажды я погладила его по щеке и сказала: «Мой хороший». И он закрыл глаза. И так странно сказал: «Повтори, пожалуйста. Можно только первое слово». У меня не получилось.
Это одиночество, которое не выдавливается даже по капле.
В результате я отпустила далеко и надолго отцов каждого из моих детей. Дала им слишком много воздуха. Так много, что теперь их нет вообще. Даже в виде звонков детям и алиментов мне. А с двумя детьми и полным неумением привязывать к себе завести того, кто был бы «мой», теперь уже невозможно.
И потом, я не умею строго спрашивать «ты где?», так и не научилась «знать себе цену», не умею себя «нести», не умею в нужных ситуациях быть холодной, особенно если мне горячо.
И особенно я не умею претендовать. Для этого нужно чувствовать большую внутреннюю уверенность, что ты имеешь это ужасное «полное право». И руки в боки.
Короче, у меня ни уверенности, ни прав. И я веду жизнь даже не матери, а отца-одиночки, который, наварив супу и уложив детей спать, выбегает на свидание, на ходу уничтожая признаки собственной многодетности, отмывая фломастеры с рубашки и капли «Актимеля» с джинсов. Но основное не ототрешь. «Давай по-быстрому, не боись, я ненадолго, я не создам проблем, я скоренько, еще один разик, еще один бутербродик – и домой…» А слова «мой сын» и «моя дочь» я произношу так, будто они сами по себе, такие ничейные дети. И я всегда готова к тому, что их надо будет отпустить. Как всех. Еще не хватало маменькиных сынков растить. И подкаблучников.
Когда Ася вырастет, что я смогу ей дать, когда потребуется уже не игрушечная мебель, а житейская мудрость? Опыт побегов, опыт расставаний, вечный сон, вечную депрессию?
Детям нужен отец. Семья. А я сижу, отвернувшись к компьютеру. Старательно стараюсь скрыть ото всех, что я ненормальная. Никогда не опаздываю в садик. Чистые колготки, чистые кофточки, глаженый платочек в кармашек. Сдаю деньги на «деда мороза» и кислородный коктейль. Поддерживаю разговоры с родительницами о том, что сушилка снова не работает. Так смешно. Честно возмущаюсь, что новую мебель в группу не завезли.
Но они все равно что-то подозревают. Приглядываются. Но я не сдаюсь. Чтобы на вопрос «как Ася?» мне было что ответить: «Ася ходит в садик!» И тогда вопрос про остальные мои дела как бы отодвигается. Все в порядке: Ася в садике, Гасик в хорошей школе, я ищу работу.
А надо бы плюнуть на все это – забрать Гаса домой, читать ему «Библиотеку приключений» и «Гарри Поттера», резаться в компьютерные игры. А на школу вонючую забить! И пусть бы все говорили, что я ненормальная. Все равно когда-нибудь скажут.
Светлана Комиссарук
Мысль, что мать боится выглядеть ненормальной, встречается несколько раз. Она часто думает – ее сочтут таковой.
Право идти своим путем, как правило, выстраданное и зыбкое.
И на этом пути легче продвигаться тем, кто знаком с понятием и практикой радикального принятия. Принятия своей жизни не как черновика, принятие своего материнского багажа как не подлежащего пересмотрению. То, что есть сейчас, – это и есть моя жизнь: мое материнство, мои страхи, мои ошибки. Могу вспылить, рыдать, впадать в неадекват. Все признаю, принимаю и живу дальше.
В этот момент самостоятельная мама перестает тянуться на цыпочках к недосягаемому идеалу, становится на полную ступню и спокойно говорит: это мои дети, я их люблю такими, какие они есть, они меня любят такой, какая я есть, и все мы друг друга радикально, всеобъемлюще, по всем параметрам принимаем. Когда это происходит, окружение женщины начинает удивительным образом меньше ее критиковать, меньше тюкать, а главное, наступает покой в отношениях с детьми.
Всегда внезапное взросление
И вот однажды, возвращаясь к столику в кафе с подносом, ты обнаруживаешь за ним не совсем знакомую девочку со взрослой прической – «фонтанчик». И эта девочка, увидев тебя, говорит:
– Мам, ты знаешь Ксению Собчак? Что за сок?
И потом сразу, без перехода:
– И почему ты всегда в джинсах, я не понимаю!
И потом, заметив, что я молчу:
– Мам, ты че?
А я че? Я ниче. Я только вчера ей питание в баночках покупала.
И жаловалась, что в супермаркетах она гоняет на тележках, ест булки, бананы и запивает соком. И все это без разрешения и, собственно, вообще без меня. Потому что я делаю вид, что сама по себе покупательница. Потому что не могу больше с ней бороться. Но потом она прячется за холодильники, ухает совой и кукукает. И подсказывает мне, в каком тоне ухать в ответ. И я из-за нее огрызаюсь на бабок:
– Своими детьми командуйте!
А она прерывает представление заявлением:
– Чешется в попе!
И уходит домой. Я еле догоняю.
День, как все другие
Утро. Дождь льет. Темно не как ночью, но как летом в пять утра.
– Мам, у нас сегодня утренник! А-а-а-а-а-а-а-а-а! Надо было нарядное платье! Это нарядное?
– Да.
Нет. Это обыкновенное. Но где я возьму нарядное в восемь утра? А если б она сказала вчера, то где б я его взяла? Такое, как у всех девочек, – с тюлем, с люрексом, бантами и нижними юбками. Где их вообще берут? Кто их шьет, я не понимаю.
– О! А ты сама почему не в нарядном?
В восемь утра в платье? Ну, это смешно и невозможно. Для меня. А для других родителей – вполне норм. Вон их полный зал. Все приодетые и с маникюрами. И с фотоаппаратами и видеокамерами. И в бахилах!
– Ась, а можно я не пойду на утренник?
– А-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а!
– Ладно, хорошо!
Бегу домой, переодеваюсь, беру сменную обувь, надеваю кепку, чтобы не причесываться. Сижу, смотрю на нее, и мне совершенно ясно, что она и без бантов и розового тюля – самая красивая. Объективно. Только сказать об этом некому.
– Та-а-а-а-а-а-ак, мама Аси, а почему вас не было вчера? И где справка?
– Справка? За один день?
– Теперь так!
Ясно. В понедельник ее не возьмут. А я проведу день в очереди к врачу.
– Внимание! Объявление! Завтра в одиннадцать – субботник. Прошу зарегистрироваться у охраны.
Завтра суббота. Дождь, лужи, грязь – и субботник. Прощай, тихое утро, завтрак без спешки и «Квартирный вопрос». Будильник, здравствуй.
– Здравствуйте, логопед. Логопедической азбуки нет в магазинах. На Арбате мне официально объявили, что тираж распродан.
– Вот все успели, а вы не успели!
Остаток утра теряю в очереди за фермерским молоком. Сто миллионов бабок и дедок. Самому молодому из них я в правнучки гожусь. Где ровесники? На работе, наверное. А я где? Дождь не кончается. Мои ливайсы и кепка выглядят более чем экзотично. И промокают.