Но это не означало, что королева отдалила Саффолка. Напротив, ей было сладостно чувствовать поддержку любви, которая становилась все пламенней и не ставила ей в вину ту узду, которую она на нее накинула. Саффолк был дорог Маргарите больше, чем когда-либо, и изредка с величайшими предосторожностями она бывала с ним наедине, черпая забвение в полноте любви. Это был ее тайный сад, хотя нет абсолютных тайн на свете. Для всех Саффолк был фаворитом королевы, и злобных нападений на него становилось с каждым днем все больше, потому что при дворе росло число влюбленных в прекрасную королеву, желавших занять его завидное место.
Между тем дела в королевстве шли не так уж плохо. Благодаря миру, который пока еще никто не нарушал, можно было заняться хозяйством страны. Маргарита так и поступила, заботясь о процветании Англии. Как только оживилась старинная торговля шерстью с Голландией, королева пригласила оттуда умелых работников, чтобы восстановить мануфактуры. Позвала она и французских мастеров, ткущих шелк. Ей нравились труды ее супруга короля в Итоне и Кембридже, и она пожелала основать подобную школу для девушек и создала Куинз-колледж. В конце концов, правительство и народ могли бы между собой поладить, если бы Франция не решила во что бы то ни стало сделать тайное условие явным и получить в свое владение Мэн. Когда в 1448 году посланцы Карла VII явились в город Ле-Ман, столицу провинции, губернатор решительно отказал им. Ответ не замедлил последовать. В марте могучая армия французов осадила город – он сдался при первом же приступе, а губернатор бежал. Завоевание остальной территории провинции походило на веселую прогулку.
Англия взвыла от возмущения. Королева пообещала, что изгнанные владельцы получат возмещение, но не смогла отыскать ни единого пенни, так как парламент отказался даже ставить на голосование новый налог.
По стране катилась волна гнева. «Англия отдала провинцию, чтобы получить принцессу-бесприданницу, в которую влюбился Саффолк!» – вот что говорили англичане. Он первым изменил родине, а за ним и остальные, те, что сбежали и сдали Ле-Ман, не пожелав всерьез сражаться… Людьми владели гнев и обида, потому что начала расползаться империя, завоеванная большой кровью. И эти чувства помогут разгореться страшной гражданской войне, которая пока еще только зреет, но вскоре расколет королевство. Недовольство росло, причины его множились, в толпе стали тихонько поговаривать, что дом Ланкастеров, дом Алой розы, узурпировал трон, растратил казну, проворонил все завоеванное и в конце концов обагрил руки кровью, убив своего же – доброго герцога Хамфри. Но вот что любопытно: негодование не касалось короля, его любили по-прежнему за доброе сердце, монашескую жизнь и взгляд не от мира сего. Любили, как раньше французы любили Карла VI, несмотря на его безумие. Ненависть сосредоточилась на королеве и ее фаворите, престиж дома Йорков, дома Белой розы, возрастал с каждым днем.
Дела англичан во Франции шли из рук вон плохо. Регент Сомерсет легкомысленно разорвал перемирие и напал на Фужер, но не одержал победы. Карл VII кроха за крохой собирал свое королевство. Сомерсет в ярости написал послание парламенту, прося прислать ему на помощь армию и обвиняя Саффолка в том, что он оставил его без людей и боеприпасов. Парламент несказанно обрадовался возможности учинить суд над любовником королевы.
Маргарита с супругом находилась в это время в Виндзоре и там получила досадную новость. Сначала она страшно разгневалась:
– Настало время, сир, супруг мой, призвать к порядку этих крючкотворов, которые постоянно доставляют нам неприятности. Чем мы могли помочь Сомерсету, когда нам не позволили ввести новый налог?
– Каким образом я могу их призвать к порядку? Власть парламента, на нашу беду, с каждым днем только увеличивается.
– Вот это-то и нестерпимо! На троне его величество король! А над ним парламент, который вправе морить государя голодом! Такого не бывает и не может быть! Король Франции диктует свои решения парламенту!
– Франция! Во Франции! Вы слишком часто ее вспоминаете, Маргарита. Можно подумать, вы сожалеете о ней.
– Нет, я ни о чем не сожалею. Напротив, я радуюсь и больше всего тому, что стала вашей женой, потому что лучшего мужа не может быть на свете! И я хочу видеть вас счастливым и окруженным славой. Хочу, чтобы все эти люди поняли, какое им выпало счастье: иметь государем вас!
Генрих ласково улыбнулся Маргарите:
– Но мне кажется, они меня любят…
– А меня ненавидят, хотя мне так хочется принести им мир и спокойную, радостную жизнь.
– И вы так много делаете для этого, что я искренне верю: в один прекрасный день они оценят ваши старания по справедливости. Вы такая красивая, такая юная! Мне кажется, они просто робеют перед вами…
– Как я была бы рада, будь вы правы. А парламент? Что мы будем делать с ним?
– Ничего. Потому что мы ничего не можем с ним сделать. Во всяком случае, в отношении нового налога. А новости, которые мы получили, касаются не столько налога, сколько…
– Саффолка? Да, я помню. Саффолк, наш друг и министр, и по этим двум причинам его желают погубить. Думаю, у вас нет сомнений, сир, супруг мой, что, отдав нашего самого верного слугу на суд этих буянов, мы его погубим. Позор нам, если мы не умеем защищать верных слуг.
– Защищать надо с успехом. Вы уже советовались с кардиналом Кемпом?
– Еще нет, но боюсь, он посоветует нам смириться. Он… не слишком любит герцога Саффолка.
– И не без причин. Чтобы раздобыть те деньги, в которых нам отказал парламент, Саффолк продал несколько епископств. Не думаю, что это была удачная идея…
– В жизни желательно знать, чего хочешь. Саффолк хочет прежде всего вашего величия. Он наша самая надежная опора, он…
– Как же вы его любите!
Маргарита замолчала и отвернулась от супруга: она не хотела, чтобы он увидел ее внезапно выступившие слезы. Но голос у нее слегка прерывался, когда она тихо сказала:
– Ему я обязана тем, что стала королевой Англии, и могу ли теперь отдать его на растерзание алчных дикарей?
– Возможно, есть средство спасти Саффолка.
– Какое же? Говорите!
– Опередить членов парламента в их намерениях и отправить его в изгнание.
Маргарите показалось, что сердце у нее остановилось.
– В изгнание? Вы хотите удалить от нас самого дорогого друга? И куда же вы хотите его отправить? Надеюсь, не во Францию.
– Почему бы и нет? У него там есть друзья, и король Карл, я думаю, примет с радостью посла, который ради вас согласился отдать Мэн.
– Вы ставите это ему в вину? – с горечью спросила Маргарита. – Насколько мне известно, он ничего не подписывал без совета с нашим дорогим дядей, кардиналом Бофортом, царство ему небесное!
– Винить?! Его?! Мой нежный друг, моя королева… Ему я обязан самым большим и единственным счастьем, какое я знал в жизни: я получил в жены вас! И поэтому хочу его спасти. Поверьте мне, если бы у нас была другая возможность, я не колебался бы ни секунды, но напасть на парламент – значит ввергнуть Англию в революцию. Отправить его в изгнание – единственный шанс для вас… Для нас увидеть его снова.
Маргарита ничего не ответила. Она смотрела на мужа, всерьез задумавшись: что он знает о ней и о Саффолке? Она привыкла, что Генрих – существо не от мира сего – далек от обычной жизни, витает в облаках, утопиях, мечтах о всеобщем счастье людей, которых упорно считает хорошими. Он всерьез озабочен благополучием Англии, но чаще улетает в заоблачные выси. Однако сегодня, неизвестно почему, он внезапно спустился на землю, как когда-то его дедушка Карл VI в минуты просветления. И стал королем, а не юным мечтателем, влюбленным в ослепительно красивую женщину, с радостью отдав в ее руки непосильный для него груз власти.
Маргарита видела, что он наблюдает за ней, постаралась улыбнуться, но горе ее было слишком тяжким, и, не удержавшись, она спросила шепотом:
– Он будет изгнан… навсегда?
И, охваченная стыдом, не решилась поднять на мужа глаза. Он подошел к ней, ласково взял за руки, и в его взгляде, исполненном понимания, она прочитала нежность.
– Нет. Всего на пять лет. Или это очень долго?
– За то, чтобы жить, срок не долгий.
У Маргариты хватило мужества выговорить эти слова, но только Бог знал, что пять лет были для нее вечностью. Но Генрих был прав: не существовало другого средства вырвать любимого ею человека из когтей парламента.
Прощание было горьким и молчаливым. Ненадолго оставшись наедине в спальне Маргариты в Виндзоре, они стояли, прильнув друг к другу, слушая стук сердец, которые бились в унисон. Они ничего не говорили, чувствуя лишь, как утекают драгоценные минуты, и почему-то надеясь, что случится что-то еще, прежде чем разлука переполнит их болью.
– Я не смогу жить без тебя, – прошептала Маргарита. – Пять лет невыносимо долго. Я найду предлог и верну тебя. Или… под любым предлогом приеду туда, где будешь ты.
– Не безумствуй, не губи себя. О, моя любовь, бедная моя любовь, зачем я сделал тебя королевой?
– Потому что подумал, мы сможем править вместе, как в последнее время. А помнишь, в Туре ты сказал, что никогда меня не покинешь?
– Помню, но я должен подчиниться королю, моему господину. Придет день, и мы снова увидимся, а пока я увожу тебя в своем сердце.
– Куда ты едешь? В Голландию?
– Нет, во Францию. К твоему отцу, если он захочет меня принять. Мне кажется, что в твоей семье разлука не будет такой мучительной.
– Надеюсь на это и я. Отец примет тебя, а потом, я уверена, вы подружитесь. Ты увидишь, каким он бывает добрым и обаятельным. Он же еще и поэт, ты не знал? Я написала ему письмо.
Маргарита достала из ларца тоненький свиток со своей печатью и передала Саффолку.
– Мой супруг сказал, что ты можешь увезти с собой твое состояние, слуг… семью. Я тоже твоя, но должна остаться здесь, на острове, который без тебя станет ледяной пустыней.
Она уже не могла справиться со своим горем, заплакала и бросилась в его объятия, прижавшись как можно теснее.