— Разумеется, нет. И в личных, и в рабочих отношениях я ценю добровольность. Рабский труд не производителен, а личное… Мне не нужны отношения, основанные на принуждении. Я просто приглашаю вас составить мне компанию за ужином. Откажетесь — поеду в ресторан один. В городе я наездами, домработница приходит только для уборки раз в неделю, сам готовить не люблю.
— Да я… как-то не одета для ужина в ресторане, — его взгляд завораживал, гипнотизировал, лишал воли. Ну да, ну да, конечно, добровольно…
— Так я вас и не в «Европу» приглашаю. Тут хватает мест без лишнего пафоса, но с прекрасной кухней.
— Хорошо…
— Тогда дайте мне минут десять кое-что закончить.
Он что-то читал с экрана, щелкая мышкой, потом с кем-то разговаривал по телефону, довольно резко. Выключил компьютер, надел пиджак.
— Ну вот, можем ехать.
В приемной Дарьялов положил перед секретаршей какие-то листки.
— Марина, подправь мой график и можешь быть свободна. Я сегодня в городе.
Парень в светлом летнем костюме, тупивший в телефон, поднялся и пошел за нами. Видимо, охранник. На парковке он подошел к белому «Хендаю», где сидел еще один, а Дарьялов открыл передо мной дверь синей «Ауди» с накачанным водителем за рулем.
— В «Фаворита», — приказал коротко.
Ехали недолго — на Стремянную. Один из охранников вошел в гостиницу следом за нами, держась на расстоянии, второй остался в машине.
— Вы везде с охраной? — спросила я со смесью удивления и сочувствия.
— Приходится, — поморщился он.
— И много их у вас?
— Четыре пары. Смена — двенадцать часов.
— Не мешает?
— Я привык, — он открыл меню, положенное перед ним официантом, и мне осталось лишь последовать его примеру. — К тому же они со мной не по приговору суда, всегда могу сказать: «Погуляйте немного».
— И что, бывало такое, что им приходилось… прикрывать собою?
— Бывало. Пару раз. Не считая взрывчатки под машиной, которую, к счастью, нашли. С тех пор в машине всегда кто-то есть — или охранник, или водитель. Это, конечно, не гарантия, но хоть что-то.
— Бр-р-р, — я передернула плечами. — Не хотела бы так жить.
— Ну я тоже не думал, что буду так жить, — заметив, что я листаю страницы, не зная, на чем остановиться, Дарьялов добавил, словно между прочим: — Здесь неплохо готовят рыбу. Судак орли в пивном кляре особенно хорош.
— Спасибо, попробую, — кивнула я.
— Вино?
— Да, белое.
Мы сделали заказ, официант принес в ведерке запотевшую бутылку, открыл, налил понемногу в бокалы, чтобы попробовали. Вино мне понравилось — легкое, терпкое, с едва уловимыми нотками миндаля.
— Ну… за знакомство? — Дарьялов приподнял свой. — И за то, что вы, надеюсь, перестали меня бояться. Ведь боялись же, Ирина, признайтесь?
— Да, — не имело смысла врать. — У вас репутация человека, которому на ногу лучше не наступать. Я была недостаточно внимательна. Не все данные проверила сразу. Например, кому по факту принадлежит «Северо-Запад Инвестинг». А когда проверила, было уже поздно.
— Все мы ошибаемся. Я — когда взял «Мини-Строй» под крылышко, хотя сразу понял, что Минин — гнилой перец и дел с ним лучше не иметь.
— Тогда зачем? — удивилась я.
— Их со мной свел один мой давний знакомый, учились вместе в Политехе. А Кирилл был в институте дипломником его друга. Такая вот получилась цепочка. Я надеялся со временем осторожно Минина убрать. Да нет, не буквально. Подтолкнуть к тому, чтобы Кирилл выкупил его долю. В итоге так и получилось, только на десять лет позже, чем я рассчитывал. И с тяжелой попоболью.
— Да, наверно, все хорошо вовремя.
Сначала разговор шел непросто — короткими фразами, с паузами между ними. Мы словно прощупывали друг друга, приглядывались, прислушивались. Фоном за всем этим стояла мысль, похожая на грозовой фронт: сейчас в моей жизни происходит что-то важное. Очень важное. Этот ужин — как минное поле. Один неверный шаг, и все пойдет, как говорит Ленка, по звезде. Причем не в прямом смысле, а в очень даже переносном, нехорошем.
Пойдет ли в прямом и циничном, без использования изящного эвфемизма? Я призналась себе, что эта вероятность меня не пугает. Но форсировать события не собиралась, предоставив им возможность развиваться свободно.
Постепенно стало легче. Может, вино сыграло свою роль, развязав язык и отпустив тормоза. Я уже не думала над каждым словом, как провалившийся шпион на допросе. Говорили больше о чем-то нейтральном: о путешествиях, книгах и фильмах, кошках и собаках. О любимых местах в Питере и окрестностях. Я честно призналась, что никогда не была в Выборге — как-то не сложилось.
— Если надумаете пойти ко мне работать, придется часто бывать, — улыбнулся Дарьялов. — Еще надоест.
Впрочем, это было единственное упоминание о моей возможной работе на него. Видимо, он не хотел подталкивать меня к этому решению.
Ледяной взгляд, от которого по всему телу рассыпались морозные искры, затягивал все сильнее. Жесткий, опасный взгляд… Но иногда, всего на мгновение, в нем словно приоткрывались какие-то шторки, и он становился совсем другим — теплым, мягким. И тогда меня обдавала жаром. Жар и холод — как озноб в начале простуды.
— А может, на брудершафт? — спросил Дарьялов, когда официант разлил по бокалам остатки вина.
На брудершафт? Это всегда казалось мне пошлым и нелепым. Видимо, он понял по моему выражению и усмехнулся.
— Можно без поцелуев. Просто на «ты».
— Это будет нарушением субординации. Если вы станете моим начальником.
— Но ведь еще не стал. Или вас останавливает, что я намного старше?
— Намного? По правде, я этого не почувствовала. Немного — может быть. Но точно не намного.
Тут я не лукавила. Если бы он выглядел на свой возраст, возможно, эти пятнадцать лет разницы ощущались бы сильнее. Скорее, дело было в том, что я понимала: брудершафт, даже без поцелуев, — это лишь первый шаг.
Готова ли я его сделать? Хочу ли?
Он не торопил, глядя на меня сквозь бокал, и мне показалось, что где-то включился каунтдаун, отсчитывающий последние секунды моей прежней жизни.
— Хорошо, — кивнула я и потянулась бокалом навстречу.
Над столом поплыл тонкий звон.
— Ирина… — Дарьялов допил вино и поставил бокал.
— Петр… — попробовав имя на язык, я покачала головой: — Знаете… знаешь, боюсь, у меня не получится называть тебя по имени.
— Почему?
— Не ложится как-то.
— По фамилии лучше?
— Да, пожалуй. Она тебе очень идет. А вот имя… Петр Евгеньевич еще худо-бедно, а вот просто Петр — нет. А Петя — еще хуже.
— Ну зови по фамилии, — он рассмеялся, весело и беззаботно, как мальчишка. — Меня и в школе все по фамилии звали, и в институте.
И этот его смех окончательно сломал лед.
6
Он не был для меня незнакомцем. Заочно я знала его очень даже неплохо — поскольку за полгода изучила все, что могла найти в открытом доступе. И кое-что из закрытого. Но за всем этим стоял страх.
Нет, Дарьялов не был криминальным авторитетом, подавшимся в политику. Он, как и многие другие, вышел из среды комсомольских функционеров, удачно вписавшихся в приватизацию — «прихватизацию», как говорила моя бабушка. Шлейф криминала тянулся за ним из девяностых. Тогда он еще был молод, зубаст и тесно связан с преступными группировками, крышевавшими его новорожденный бизнес. А чуть позже и сам стал такой вот крышей для начинающих предпринимателей, которым за процент от прибыли помогал подняться и раскрутиться. В том числе и Кириллу с друганом.
Слухи о нем бродили самые туманные и противоречивые, но все сходились на том, что перебежать дорогу Дарьялову может только убитый из пушки в голову идиот. Те, кто пытались, потом сильно об этом жалели — если еще могли жалеть. Позже, когда к деньгам и связям добавился административный ресурс, его репутация человека влиятельного и опасного возросла еще больше. Так что страхи мои вовсе не были высосанными из пальца.
Но сейчас они облетали клочьями, как обрывки упаковочной пленки. Под ней оказался совсем другой человек, не такой, каким я его представляла. Да, сильный и жесткий. Да, холодный, решительный, уверенный в себе. Но… вдруг открылось во всем этом что-то такое, от чего замирало внутри. Уже не испуганно — нет, томительно-сладко. И все труднее становилось отвести глаза, встречаясь с его прозрачным и острым, как мартовский лед, взглядом.
В его силе не было того, чего я не выносила в мужчинах, но с чем сталкивалась слишком часто. Он не давил, не принуждал, не пытался смотреть сверху вниз. Обычно это сразу чувствуется — в словах, интонациях, жестах. Дарьялов был другим. Как только я поняла, что бояться нечего, почувствовала себя с ним на равных. Разумеется, мне и раньше доводилось общаться с сильными мужчинами, которые не пытались меня нагнуть. С тем же Кириллом, например. Но в тех отношениях не было ничего личного. А вот сейчас… в том, как мы с Дарьяловым разговаривали, как смотрели друг на друга, было что-то очень тонко, но вместе с тем отчетливо чувственное. И это ощущение росло с каждой минутой, захватывая все сильнее и сильнее.
Мой второй муж был альпинистом-любителем, и я несколько раз ездила с ним на Кавказ, даже поднималась на Эльбрус. И там мне постоянно казалось, что не хватает воздуха. Как будто не могу сделать вдох полной грудью. Именно это я испытывала и сейчас. Только тогда было страшно, а сейчас нет.
В ресторане была какая-то живая музыка и даже танц-пол, где топталось несколько парочек. Дарьялов встал, протянул мне руку, и я послушно за нее уцепилась. Это был вполне так целомудренный танец. Он не прижимал меня к себе, не возил руками по моим габаритам, но…
Если провести пальцем по кончикам волосков на руке, ощущение будет гораздо более острым, чем если коснуться самой кожи.
Я растворялась в мелодии — красивой, печальной, похожей на осеннюю ночь, когда тоскуешь о весне. А еще — в его запахе. Мужчина, утром принимавший душ, к вечеру обычно пахнет самим собой — сквозь легкую дымку парфюма и прочих ароматов. Каждый по-своему. Кто-то приятно, кто-то нет. И вот тут включается особая магия. Если тебе не нравится, как пахнет от мужчины, или его запах оставляет равнодушной, ничего с ним не получится. Каким бы замечательным он ни был.