«И именно поэтому сплю с Ефременко», – хотелось подытожить мне его монолог, но я промолчала. Признаться, двойные стандарты Крюкова близки мне не были.
– Похвально, – выдавила я, не сдержавшись.
– Хочу вас заверить, Татьяна Юрьевна, что если бы я знал хоть какие-то детали, которые могли бы помочь в поиске Анны Петровны, я непременно сообщил бы их, невзирая на собственную репутацию…
– И сохранность семьи? – уточнила я.
Крюков ухмыльнулся и покачал головой.
– Пожалуй, я бы взял у вас пару уроков.
– Могу предложить отличный комплекс на укрепление мышц спины – при сидячей работе она страдает в первую очередь.
– Мне скорее пригодились бы ваши советы по ведению допросов.
– В нашем городе начальство занимается в основном бумажной работой, а также дает указания и советы.
– Позвольте и мне дать вам совет. Не ищите причину исчезновения Анны Петровны в этих стенах. Вы правы, мы были несколько более близки, чем рядовые коллеги. На наблюдательность, в отличие от боли в пояснице, я не жалуюсь. Если бы были какие-то тревожные звоночки, я бы их заметил.
– И куда же вы предлагаете мне направить свое внимание?
– Не знаю, как принято в вашем городе, но у нас начальство выдает строго по одному совету в день, – улыбнулся Крюков и поднялся со стула.
Я следовать его примеру не спешила. Он подошел ближе и протянул мне руку. Выдержав его взгляд, я встала на ноги, обойдясь без его помощи. Даниил Альбертович распахнул дверь.
– Спасибо, что уделили мне время, – поблагодарила я.
– Будут вопросы, обращайтесь.
– Что, если они будут неудобными?
– Кажется, вы готовы рисковать.
Я прошла в глубь коридора, вышла на лестничную клетку и встала у окна. На улице шел мокрый снег, оседая на темном асфальте крупными хлопьями и тут же тая. Судьба Ефременко оставалась загадкой, ключей к которой у меня не было. Мне стало грустно: и за молодую кареглазую сотрудницу, и за весь этот отдел, который вынужден ее искать, и за себя. Казалось, что делать мне здесь совершенно нечего. В поисках Ефременко и так задействовано максимальное количество людей. При этом и саму Аннушку, и ее работу, да и весь город они знают гораздо лучше меня. Все, что я могла рассказать о нашем соседстве в вагоне поезда, я поведала. Ждать, что в памяти всплывет что-то еще? Глупо. Я тяжело вздохнула и тут же услышала знакомый голос:
– Ты чего здесь? – вопрошал Субботкин, который поднимался по лестнице, перешагивая сразу через две ступеньки.
– Не поверишь, задаюсь тем же вопросом.
– В смысле?
– Чем я могу быть тут полезна?
– Заскучала по дому?
– Скорее, по бурной деятельности.
– Это можем организовать. Предлагаю наведаться в квартиру к Ефременко.
– Сейчас? – удивилась я неожиданному предложению.
– Лучше после обеда, но им я легко готов пожертвовать.
Альтруизм Субботкина меня впечатлил, но в кафе по дороге на улицу Глинки, где жила пропавшая Анна, мы все-таки заехали.
Девушка снимала квартиру в панельной пятиэтажке. Нас интересовал средний подъезд. Прямо перед дверью сиротливо сидел серый кот, равнодушно на нас поглядывая. Виктор поднес брелок к домофону, и вскоре мы уже стояли перед дверью с номером тридцать.
– Наши, в общем-то, тут уже были, – предупредил он.
– Настя говорила.
Мы вошли в тесную прихожую. Прямо под ногами валялась груда уличной обуви, будто в квартиру наведалась толпа гостей и все разулись у порога. Все это были женские сапоги и ботинки. Возможно, хозяйка сама оставила их здесь в таком беспорядке, но не исключено, что постарались коллеги Субботкина. Если они искали что-то в обуви, то их усердием можно только восхититься.
К стене была прибита небольшая полочка. На ней стояло блюдце, в котором сиротливо лежал ключ. Рядом пара пластиковых карт из сетевых магазинов и простенькие серьги кольцами.
– Дорогие? – проследил мой взгляд Виктор.
– Обычная бижутерия. А вот на это ушла бы примерно половина моей зарплаты, – я подняла с полки флакон туалетной воды прямоугольной формы.
– Духи? – удивился Субботкин.
– Ага, ты не поверишь, сколько может стоить хороший парфюм.
Пузырек был почти полным, из чего я сделала вывод, что появился у Анны Петровны он недавно. Подняв округлую крышку, я вдохнула цветочный аромат. Из флакона повеяло ландышами и весной. Я попыталась вспомнить, как пахла Ефременко, сидевшая на соседнем кресле, но в памяти остался лишь едкий запах табака.
Виктору кто-то позвонил, и он вышел на лестничную клетку. Я сняла пальто, определив его на крючок поверх куртки цвета фуксии, и прошла в единственную комнату. Она была небольшой и плотно заставленной мебелью. Двуспальная кровать не застелена. На прикроватной тумбочке стоял крем для рук и круглый ночник, рядом с ним лежала вскрытая плитка шоколада.
Почти всю дальнюю стену занимал шкаф с зеркальными дверцами. Я открыла одну из них и принялась перебирать одежду Ефременко. Тщательно обследовав все содержимое, я убедилась, что наряда, в котором она возвращалась на экспрессе в пятницу, здесь не было. Я хорошо запомнила серую атласную юбку, которая обтягивала плотные бедра попутчицы. Выходит, домой Анна после поезда вряд ли возвращалась.
Я внимательно обследовала ящики комода, навесные полки и даже заглянула под ковер. Там, кроме пыли и крошек, ничего интересного не обнаружилось. А вот на подоконнике среди фантиков и старых журналов я нашла вырванный из блокнота листок. На нем был синими чернилами выведен номер телефона. На всякий случай я не только занесла его в свою записную книжку, но и сфотографировала на смартфон. Оглядевшись, я заключила, что самого блокнота, из которого позаимствовали бумагу для записи, рядом не наблюдалось.
Решив, что осмотр комнаты на этом можно закончить, я направилась в кухню. В этот момент на пороге появился Субботкин и виновато произнес:
– Свалился очередной труп на нашу голову. Надо ехать. Сама отсюда доберешься?
Я молча кивнула, а он протянул мне ключи от квартиры Ефременко.
– В отдел можешь не заезжать, отправляйся отдыхать. Завтра увидимся.
Виктор вышел, плотно прикрыв за собой дверь. Только тогда я заметила на ней календарь на текущий год. Передвижное окошечко замерло на пятнице. Уже три дня его никто не перемещал.
– Где же ты, Аннушка? – обратилась я к коричневой поверхности двери и, не дождавшись ответа, отправилась в кухню.
Я поморщилась, как только открыла дверь, стеклянную вставку на которой пересекала огромная трещина. Пахло тут отвратительно. Источников смрада было сразу несколько: переполненная пепельница на подоконнике, гора немытой посуды в раковине и приоткрытая дверца под ней, где обычно находится мусорное ведро.
Я открыла холодильник. На меня сиротливо смотрели картонная упаковка с яйцами, заветренный кусок сыра и длинный огурец, покрытый пятнами плесени. На дверце стояли упаковка майонеза, пакет питьевого йогурта, начатый виски и бутылка лимонада. Либо Анна не увлекалась готовкой, либо возвращаться сюда в ближайшее время не собиралась.
На всякий случай я заглянула и в морозилку. Я ожидала увидеть там лишь слои льда и какую-нибудь залежавшуюся пачку пельменей, но, к моему удивлению, она была переполнена. С любопытством я стала одну за одной доставать из нее упаковки с замороженной цветной капустой, гавайской смесью и стручковой фасолью. Все они были невскрытыми. Это насторожило. Девушка жила одна и вряд ли была способна съесть содержимое целиком за один прием пищи. Впрочем, аппетиты у всех разные.
Я выкладывала замороженные продукты на обеденный стол и начала было подозревать Анну в приверженности вегетарианству, когда в недрах камеры показались плотные свертки неправильной формы. Так обычно хранят увесистые куски мяса или печени. И снова у меня возник вопрос: зачем хозяйке такой большой объем? Хотя не исключено, что девушка знала толк в романтических ужинах и с удовольствием готовила их тут для Крюкова. Представить в этой тесной кухне с двумя засаленными табуретками лощеного Даниила Альбертовича мне было весьма затруднительно.
Однако, если верить словам заместителя, в пятницу нежные сообщения она отправляла вовсе не ему. Значит, как минимум еще один мужчина имелся в жизни Анны Петровны. Вероятно, он-то и был мясоедом.
Я хотела было поместить все извлеченные овощи обратно в морозилку, но в последний момент решила все-таки полностью ее опустошить. Отчего-то фантазии на тему питания Ефременко и ее возлюбленных не на шутку меня увлекли. Я взяла в руки один из свертков и сразу заподозрила неладное: он был слишком легким для мяса. Как, впрочем, и для печени или рыбы. Зацепив краешек пленки, я начала ее разматывать. Добравшись до бумаги, я развернула и ее. Внутри лежали деньги, и их было много. Купюры будто специально не были сложены аккуратными стопками, а сформированы в нечто вроде фигуры затейливой формы.
Стоило признать, Ефременко знала толк в маскировке, хоть морозильное отделение холодильника – тайник достаточно очевидный. Даже я приняла свертки за мясо. Не приди мне в голову идея опустошить морозилку, я бы покидала туда пакеты с овощами, как, вероятно, уже сделали коллеги, побывавшие тут до меня, и закрыла дверцу.
Повторять манипуляции с остальными свертками я не стала, опасаясь за сохранность улик, если вдруг следствие сочтет находку важной. Я посмотрела на те купюры, что уже лежали на столе, и прикинула, что если девушка откладывала деньги с зарплаты, хотя бы третью ее часть, работать она должна была бы уже лет десять, что не очень-то вязалось с возрастом Ефременко.
Я вернула овощи в морозилку и опустилась на табурет. Субботкин уехал на труп, отвлекать его не хотелось, но сообщить о находке я была обязана. Решив немного с этим повременить, я отправилась в единственное помещение в квартире, которое не успела исследовать, – санузел. В крохотной квартирке он был совмещенным. Свет тут противно мигал, лампочку давно следовало заменить. Мужчины Анны Петровны вполне могли бы об этом позаботиться.