В общем, вслух я сказала:
– Не знаю, ребята. Честно говоря, я вообще не в курсе, о чём таком вы говорите.
– Деревенская, да? – спросил тот, которого я про себя назвала «Не-Мишаня».
– Мы думали, ты тоже из Красной армии, – ответил его товарищ.
– Да хорош уже прикалываться! – не выдержала я.
– Что делать?
– Прикалываться?
– Это по-каковски?
– Говорю же, деревенская она. Видишь, говор какой-то нездешний.
– Ты откуда? Из Сысерти?
– Из какой еще Сысерти?! Что вы мелете?! Я тут живу, на Розы Люксембург!
– На чём? На ком? – теперь очередь затупить наступила для одного из парней.
– У Розы Люксембург она живёт, – ответил ему второй.
– А откуда у нас тут евреи?
– Да ты сам деревня, как я погляжу! Роза Люксембург это одна из вождей германского рабочего класса! «Правду», что ли, не читаешь?
– Эта девка, что ль, в Германии живёт? – не понял первый. – Или Роза эта в Екатеринбурге?
– Да дура она просто, – отвечал ему второй, понизив голос. – Лучше с ней не разговаривай. Блаженная. У нас в шестнадцатом году, когда на Львов наступали, тоже во взводе один сумасшедший завёлся. Возле него пушка бахнула, так он всем и начала рассказывать, что по ночам к нему якобы кайзер Вильгельм в койку лезет…
«В шестнадцатом? На Львов? – повторила я про себя. – Кажется, это не очень согласуется с тем, что говорили в новостях… Впрочем, я не так уж и внимательно-то новости смотрю. И в 2016 я была еще мелкая… Ладно, это видимо какие-то добровольцы Донбасса. Если они считают меня сумасшедшей, то и мне ни к чему с ними дальше общаться».
Я решила двигаться домой. Попасть в незнакомое место было, конечно, не очень приятно, но ведь не в лесу же я заблудилась. В конце концов, это всё еще центр моего родного города… Вот сейчас немного прогуляюсь и найду дорогу к дому.
Так и было. Оглядевшись, я нашла усадьбу Расторгуевых-Харитоновых – тот самый садик с прудом, где мы только что гуляли. Только вот стоящий возле него памятник комсомольцам куда-то девался… Ну ладно, в листве не видать, очевидно…
Я двинулась по Карла Либкнехта в сторону Ленина, чтоб попасть к себе, на Розы Люксембург. Улица была та же, по которой мы только что гуляли с Алёной… И в то же время другая. Понятия не имею, куда делись знакомые мне магазины и кафе – или почему я раньше не замечала, что их закрыли… Дома вроде были те… Или не те. Филармония стояла какая-то полуразвалившаяся… Или недостроенная?! Архитектурного института не было: на его месте располагалось какое-то незнакомое здание с вывеской «Фотоателье Терехова». Музей Метенкова стоял на месте, но с надписью «Фотографическiй магазинъ». Чуть ниже имелись ещё какие-то вывески, среди которых мой взгляд зацепился за странное «Кодакъ». Пока я таращилась на это современно-несовременное слово, из магазина вышли еще несколько ролевиков: три девушки в юбках до пола и господин в элегантном костюме и в котелке. Что это за слёт у них сегодня?..
Добравшись до перекрестка с улицей Ленина, я не обнаружила Музкомедии. Кинотеатр «Колизей» был на месте. А вот вместо Почтамта, которому полагалось находиться позади него, располагалась какая-то деревянная халупа. Это меня доконало. Уж исчезновение Почтамта-то я никак не могла не заметить раньше!
«Ладно, так, спокойно… Ни в какой прошлый век я попасть не могла. Вот пройдусь сейчас до школы… Или там до памятника Ленину… И станет всё понятно…».
Я огляделась по сторонам, чтобы перейти дорогу. Машин почти что не было. Вдали по Карла Либкнехта двигалась парочка конных экипажей. С Ленина поворачивал открытый автомобиль с огромными колёсами и огромным рулём. За рулём его сидела странная женщина в длинной юбке, больших очках и огромной, слово блюдо, шляпе, подвязанной снизу ленточкой. Сразу за этим проехал еще один, чёрный, закрытый. По бокам его снаружи прицепились мужики в кожаных куртках с красными бантами. То ли мне показалось, то они были вооружены… И куда вообще полиция смотрела? Где, кстати, светофоры?
Уже понимая, но не будучи в силах принять невообразимо-ужасное, я бегом добежала до дома Севастьянова. Мельком взглянула на какую-то церковь, стоящую на месте Каменного Цветка. За рекой виднелась моя школа. Кажется, она была в порядке. А вот позади нее высился шпиль совершенно мне незнакомого, но, судя по всему, огромного собора. Такого огромного, что привычный с детства памятник Ленину точно не мог уже там поместиться…
Судя по всему, его еще не было.
Судя по всему… Ленин был еще жив.
Не «живее всех живых», как говорится. А по-правде.
Что мне надо было думать, если бредовая мысль о попадании в прошлое выглядела реалистичнее всех не-бредовых?..
Я вернулась к «Колизею». Там вокруг афишной тумбы толклись люди. Я увидела эту толпу еще на пути туда, но предпочла не заметить: опасалась, что новости, которые я могу в ней узнать, меня напугают. Теперь пришло время всё-таки взять себя в руки и выяснить, куда я попала… Или, может, лучше выразиться «когда я попала»? Боже мой, что за бред происходит!..
Киношная афиша на тумбе висела только одна. На ней были изображены два мужика, по-дружески обнявшихся. «Пролетарии всех стран, соединяйтесь!» – значилось сверху причудливым, даже манерным шрифтом. А ниже говорилось: «УПЛОТНЕНИЕ. Кино-пьеса соч. А.В. Луначарского. Издание кинематографического комитета при комиссариате народного просвещения».
Фамилия Луначарского показалась мне знакомой, но кто это такой, я так и не вспомнила, поэтому переключила внимание на другие объявления. «Выдача мясных пайков особым категориям граждан будет производиться в здании губ`исполкома 1-го числа июля месяца», – было одно из них. «Ищу место дамашней прислуги или горнишной. Граммате обучена. В прафсоюзе состою. Эсеров не поддеживаю», – гласило другое. «Товарищи! – сообщало третье. – Кто за рабочее дело и кто осуждает затягивание суда над Николаем Кровавым. Собираемся завтра на митинг на площади у Верх-Исетского завода и решаем, как с ним разбираться, если у комиссаров кишка тонка». Четвертое объявление было самым коротким: «Меняю швейную машину «Зингер» на хлеб».
Но большая часть публики, собравшаяся у тумбы, смотрела не на эти листки, а на вывешенный тут же номер газеты. Я подошла сзади – благо оказалась выше большинства собравшихся! – встала на цыпочки, заглянула поверх шляпок и фуражек… Прочитать статьи я не смогла, да и не хотела. А вот заголовки рассмотрела:
«ОТОМСТИМ ЗА ВОЛОДАРСКОГО! В Петрограде из-за угла убит председатель СовРабДепа».
«С ФРОНТОВ ИМПЕРИАЛИСТИЧЕСКОЙ ВОЙНЫ. Из Парижа сообщают: Марна – снова место битвы».
«МИРОВАЯ РЕВОЛЮЦИЯ ВСЁ БЛИЖЕ. Союз кораблестроителей Белфаста шлёт привет Балтийской верфи».
«ОТСТОИМ ПОВОЛЖЬЕ! Дерзкая вылазка буржуазной контрреволюции в Ярославле».
«ПЯТОМУ СЪЕЗДУ – БЫТЬ! Делегаты уже на пути в новую столицу».
– Это что за новая столица? – Спросила я. Думала, что про себя, а вышло вслух.
– Дак Москва! – ответили в толпе. – Ты, гражданка, что, с луны свалилась? Уже два месяца как Совнарком переехал в Москву-то!
«Совнарком переехал в Москву».
Эти слова звучали не из уст нашего учителя и даже не из уст занудливого Сани Пирогова! Они звучали от какого-то простого дядьки с улицы. И звучали совсем не как шутка. Я, конечно, могла всё еще уверять себя, что в городе начался внезапный слет реконструкторов или съёмки фильма… Но правда была в том, что выйдя из церкви, я еще ни разу не встретила ни одного человека в нормальной одежде и ни одной современной машины.
Силясь сдерживать жуткое сердцебиение, я посмотрела на дату. «25 июня 1918 года», – значилось на газете. Всё это выглядело так по-настоящему… Слишком по-настоящему…
– А я, граждане, деревенская. Я из Сысерти. В Екатеринбурге первый день, – услышала я свой собственный голос. – Правду, что ли, говорят, что Николай у вас тут в городе?
– А как же! Почитай, еще с апреля, – отозвалась дама в простой белой блузке и такой же простой серой юбке до щикототки.
– А семью его в Англию вывезли, – добавила другая, в такой же юбке, но в блузке с матросским воротником. – Братец Георг их забрал.
– Да все они тут, всё семейство, – перебил человек в военной френче.
– Расстреляли давно, – отозвался другой, с толстым пузом, в монокле. – Еще в поезде всех порешили, пока из Тобольска везли.
– А ну-ка замолчи! – крикнула женщина в кожанке. – Пасть закрой, интеллигентское отродье! Не смей клеветать на Советскую власть! Царь ваш жив и здоров! Его народ скоро судить будет, понятно?..
– Да спрОсите вы у народа…
– И спросим! Народ как решит – так и будет!
– Народ уже высказал свою волю на выборах в Учредительное собрание.
– И где та воля?
– В Самаре народная власть восстановлена. Скоро и здесь будет.
– Тише вы!
– Что вы несёте?!
– Да хватит!
– Надоели революции!
– Не хватит!
– Скоро всех вас вот таких перестреляем! Так и знайте!
– Эй, милиция!
– Чекистов вызывайте!
– Эй! Товарищи красноармейцы!
Мимо промчались два бронеавтомобиля с красными флагами и опять с висящими снаружи мужиками при винтовках. Толпа попыталась остановить их и вмешать в начавшуюся склоку, но не сумела. Несколько человек благоразумно поспешили дальше по своим делам, не став дожидаться, кого вызовут – ментов или чекистов.
Я была одной из них.
Дел-то у меня, конечно, не было. Какие у меня дела в совершенно незнакомой эпохе?
Просто, не желая пострадать в чужой потасовке, я отправилась прочь от «Колизея» куда глаза глядят – а глядели они туда, откуда я только что пришла, в сторону Ипатьевского дома. Поскольку у меня не было никаких умных мыслей о том, куда податься, как вернуться и как выжить, я решила еще раз сходить к месту царского заключения и хотя бы поглядеть на историческое место.
Мишаня и не-Мишаня были по-прежнему на дежурстве.