В другой такой же жаркий и засушливый день мне доложили после обеда, что примерно в миле от нас к юго-западу страшно полыхает лес и огонь стремительно движется в нашу сторону. Мы быстро выбежали на улицу и увидели, как красные языки пламени, извиваясь и смешиваясь с клубами дыма, поднимаются высоко в небо. В эти дни дул западный ветер, и стоило только вспыхнуть где-нибудь хотя бы одной маленькой искре, как высушенные солнцем заросли кустарников и высокой травы загорелись бы, словно порох. Между тем вся та сторона, насколько ее можно было окинуть взглядом, была охвачена огнем, валили синие клубы дыма. Из-за того, что направление ветра переменилось, языки пламени теперь, словно почтовый состав, быстро неслись прямиком на наши соломенные хижины. Мы испуганно переглянулись — если продолжить мешкать, точно сгорим в этой огненной клетке. Лесной пожар движется прямо на нас!
Времени на раздумья не оставалось. Нужно было спасти документацию, собранные налоги, административные бумаги, карты, помимо этого, у каждого ведь имелись личные вещи — и всё это вот-вот поглотит огонь! «Господин, огонь уже совсем близко!» — испуганно кричали мне растерянные сипаи. «Выносите всё из хижин, только сначала документы и деньги», — велел им я.
Несколько человек принялись расчищать небольшой перелесок, отделявший нашу контору от надвигающегося огня. Из леса прибежали на помощь с десяток пастухов — со своих пастбищ они увидели, что ветер подгоняет огонь в нашу сторону, и поняли, что мы в беде.
Какое это было жуткое зрелище! Сметая всё на своем пути, пытались спастись из леса стаи антилоп-нильгау, шакалов, зайцев, в страхе поднявших уши, стадо кабанов вместе с детенышами неслось куда глаза глядят прямо через наш двор, лишь бы уйти от огня. Пробегали мимо выпущенные на волю домашние буйволы, над нашими головами стремительно пролетали стаи птиц: лесные попугаи, красноноски, затем опять попугаи и несколько уток. Рамбиридж Сингх удивленно заметил: «Нигде же и капли воды не сохранилось». «Как думаешь, откуда летят эти красноноски, Рамлогон?» — обратился я к нему, но тут Гоштхо-бабу раздраженно прервал меня: «Будет вам, сейчас совсем не время гадать, откуда они прилетели, надо спасать свои жизни».
В течение двадцати минут пожар добрался до нашего поселения. Около десяти или пятнадцати наших ребят целый час, а может, даже и больше, отчаянно боролись с огнем — нигде не осталось ни капли воды, поэтому единственным их оружием были песок и зеленые ветки деревьев. Из-за жара пламени и солнечного зноя их лица покраснели, глаза налились кровью, как у демонов-дайтьев, тела покрылись пеплом, грязью и волдырями, вены на руках вздулись. Зато нам удалось вынести все вещи, ящики, циновки, столы, шкафы, и они теперь были разбросаны по двору. Разве тут уследишь, где какая вещь! Поэтому я сказал Гоштхо-бабу, чтобы он оставил пока у себя ящики с документами и деньги.
Натолкнувшись на препятствие в виде расчищенной земли нашего двора, поток огня в мгновение ока изменил свое направление и хлынул на восток. На этот раз каким-то чудом нам удалось уберечь поселение. Мы вновь занесли вещи в хижины и еще долго наблюдали, как пылающие языки пламени, окрашивая небо в багровые цвета, всю ночь полыхали на востоке, пока не добрались к утру до границ заповедного леса Мохонпура.
Спустя пару дней мы узнали, что в иловых отложениях и грязи по берегам рек Каро и Коши нашли обгорелые тела около десяти лесных буйволов, двух леопардов и нескольких антилоп-нильгау. Спасаясь от огня, они бежали из лесов Мохонпура к берегам Каро и Коши, расположенным почти в восьми-девяти милях от заповедника, и зарывались там в грязь и ил в надежде укрыться от пожара.
Глава 4
Вслед за бойшакхом и джойштхо наступил ашарх[33]. Это был мой первый праздник по случаю начала нового арендного года в этих краях. Я тут практически никого не знал, и мне хотелось пригласить всех на празднество и накормить обедом. Поскольку поблизости не было ни одной деревни, мы отправили Гонори Тевари объездить округу и позвать людей на гуляния. Накануне небо заволокло тучами и начал накрапывать дождь, а в сам день празднества полило как из ведра. Между тем к обеду у конторы постепенно стали собираться люди, которые пришли в надежде вкусно и плотно поесть, и дождь стеной их совсем не пугал. Спустя какое-то время им уже негде было сесть. Среди присутствующих было много женщин с детьми, я рассадил их в конторе, мужчины же расположились снаружи, где пришлось.
В этих краях пышные гуляния не устраивают; я и представить не мог, что где-то может существовать настолько бедное место. Как бы ни были бедны люди в моей родной Бенгалии, по сравнению с жителями этого края они почти богачи. И вот сейчас, несмотря на проливной дождь, люди пришли, чтобы поесть немного проса, кислого йогурта-да́хи, патоки и сладких шариков-ладду́, считавшихся здесь традиционным угощением на праздниках.
Какой-то незнакомый мне мальчик лет десяти-двенадцати с самого утра помогал нам с организацией празднества. Звали его Би́шуа, он был из бедной семьи и, вероятно, пришел сюда издалека. Около десяти часов утра он попросил немного еды и воды. За еду отвечал сборщик налогов из Лобтулии, он дал мальчику горсть проса и немного соли.
Я стоял неподалеку и наблюдал за ним — смугленький, с красивыми чертами лица, он был словно каменное изваяние Кришны. Когда он торопливо развязал край своего грязного хлопкового дхоти длиной около метра и принял это скромное лакомство, на его лице расцвела такая счастливая улыбка! Могу вас заверить, что ни один, даже самый бедный, бенгальский мальчишка ни за что не станет есть просо, не говоря о том, чтобы так радоваться этому угощению. Я и сам как-то раз из любопытства попробовал его и пришел к выводу, что язык не повернется назвать это лакомством.
Вскоре праздник подошел к концу. После обеда я заметил, что во дворе уже долгое время сидят под проливным дождем три женщины с двумя детьми. На тарелках из листьев перед ними лежало просо, но ни йогурта-дахи, ни патоки не было, и они, раскрыв рты, неотрывно смотрели в сторону конторы. Я спросил у сборщика налогов:
— Тевари, кто дал этим женщинам еду? Почему они во дворе? И кто посадил их тут мокнуть под дождем?
— Господин, они из касты до́шад[34]. Если пустить их на порог дома, всё будет осквернено. И после этого ни один брахман, кшатрий или гангота не прикоснется к еде. Да и где в доме найти для них место?
Едва я вышел под дождь и встал перед этими несчастными женщинами, как все вокруг тут же засуетились и принесли им еды. Если бы я не видел это своими глазами, то ни за что не поверил бы, что можно съесть столько проса, патоки и разбавленного кислого дахи. Глядя на то, с каким наслаждением они едят эту незатейливую еду, я решил, что нужно как-нибудь непременно позвать их еще и накормить как следует нормальной едой. Где-то через неделю после этого я пригласил через Тевари этих женщин из касты дошад вместе с детьми на обед и угостил жареными лепешками-лучи, рыбой, мясом, сгущенным молоком, дахи, пудингом фи́рни, соусом ча́тни. Они, наверное, и представить не могли, что когда-нибудь в жизни им посчастливится попробовать такие богатые угощения. Их удивленные и радостные улыбки и счастливые лица я не забуду никогда. Тот мальчик из касты гангота Бишуа тоже был тогда на обеде.
Однажды я возвращался верхом на лошади из разведывательного лагеря и вдруг увидел, как прямо в лесу у зарослей сахарного тростника сидит какой-то человек и ест кашицу из гороховой муки, разведенной с водой. Поскольку у него не было посуды, он размешивал кашицу прямо на своем грязном хлопковом джоти, отогнув немного его край. Ее было настолько много, что у меня в голове не укладывалось, как один человек, пусть даже индиец, может столько съесть. Заметив меня, мужчина тут же прекратил есть, поднялся и почтительно поприветствовал меня: «Господин управляющий! Я тут перекусывал, прошу прощения».
Я никак не мог понять, за что должен простить человека, который сидел в одиночестве и спокойно ел. «Ешь-ешь, совсем не нужно подниматься. Как тебя зовут?» — обратился к нему я.
«Вашего покорного слугу зовут Дхаотал Шаху, господин», — вежливо ответил он, но так и не сел.
На вид ему можно было дать лет шестьдесят с небольшим. Это был высокий, подтянутый, смуглый мужчина, одетый в грязное дхоти и жилет, босой.
То была моя первая встреча с Дхаоталом Шаху.
Вернувшись в контору, я спросил у сборщика налогов Рамджо́та:
— Ты знаешь Дхаотала Шаху?
— Конечно, господин. Кто же в этих краях не знает Дхаотала Шаху? Он богатый ростовщик, состоятельный человек, тут все его должники. Он живет в Ноугочххии.
Слова Рамджота удивили меня. Чтобы богатый человек вот так сидел посреди леса и ел прямо из грязного края дхоти кашицу из гороховой муки? Сложно представить, что какой-нибудь состоятельный бенгалец мог сделать так же, поэтому я подумал, что Рамджота преувеличивает, но кого бы в конторе я ни спросил, все отвечали ровно то же самое: «Дхаотал Шаху? Да у него денег куры не клюют».
Впоследствии Дхаотал Шаху не раз приходил в мою контору по работе, и чем больше мы общались, тем сильнее я убеждался, что познакомился с удивительным человеком, и если бы не знал его лично, ни за что бы не поверил, что такие люди могут существовать в двадцатом веке.
Как я и предполагал, Дхаоталу Шаху было около шестидесяти трех-шестидесяти четырех лет. Он жил в деревне Ноугоччхия в двенадцати-тринадцати милях к юго-востоку от наших земель. Практически все местные арендаторы, фермеры, заминдары и торговцы были его должниками. Но его беда заключалась в том, что он совершенно не умел требовать данные в долг деньги обратно. Сколько людей так и не вернули ему ни анны! Такому скромному, добродушному человеку не стоило идти в ростовщичество, но ему сложно было отказать людям. Он полагал, что раз уж ему предлагают большие проценты, надо точно давать взаймы. Однажды Дхаотал пришел со мной повидаться. Развязав узел на накидке, он вытащил оттуда старые бумаги и протянул мне их со словами: «Господин, не могли бы вы быть любезны и посмотреть мои документы?»