А бой разыгрывался нешуточный. Бандиты наседали и ощутимо теснили храброго гасконца. Вдобавок очень скоро стало ясно, что по крайней мере двое из них физически сильнее молодого мушкетера. Буквально спустя пару минут даже самые несведущие зрители поняли, что он с большим трудом парирует яростные удары противников. Вот с трудом отбил терс мордатого бандита справа, вот едва не попался на фланконад гибкого и поджарого, похожего на испанца, разбойника слева. Правда, третий, оказавшись к гасконцу лицом к лицу, явно трусил и вел себя неуверенно, излишне размахивая шпагой и делая бестолковые движения. Гасконец понял его слабость и почти не обращал теперь внимания на слабого противника. Может быть, потому и держался.
Анри еще колебался — вмешаться или нет — и тут заметил, что оглушенный мушкетером бандит очнулся и, встав на колени, невидимый за столом, целится в храбреца из пистоля. Не раздумывая, де Голль схватил со стола непочатую бутылку анжуйского и от души шарахнул ею подлеца по затылку. Бутылка разбилась, разбойник опять рухнул на пол, но успел нажать на курок. Выстрел снес одну из масляных ламп под потолком, и она упала точнехонько между двумя головорезами.
Мушкетер мгновенно воспользовался их секундным замешательством и великолепным кроазе обезоружил здоровяка. Его шпага с лязгом улетела в камин. «Испанец» спохватился и попытался достать храбреца правым квартом, но мушкетер провел неожиданный рипост, завершив его нижним квартом, и его шпага на ладонь вошла в грудь бандита.
«Испанец» выронил клинок и рухнул ничком под ноги своего трусливого подельника. У того наконец не выдержали нервы, и он, выкрикнув нечто нечленораздельное, стремглав бросился к выходу и исчез за дверями. Здоровяк, оставшись без оружия и в одиночестве, попытался сбежать, но мушкетер приставил ему острие шпаги к горлу и потребовал:
— Сдавайся, мерзавец!
Бандит рыскнул глазами по сторонам, наткнулся на мрачную физиономию трактирщика, потом на не менее грозную — де Голля, вставшего из-за стола и вооружившегося шпагой третьего, поверженного разбойника, — и поднял руки.
— Не убивайте меня, месье! Прошу прощения за недостойное поведение мое и моих друзей…
— Оружие на стол!
Здоровяк поспешно выложил из кармана небольшой пуффер, а из-за пояса — пару кинжалов.
— А теперь забирай своих дружков и убирайтесь! — Гасконец отступил на шаг и недвусмысленно повел клинком в сторону двери.
— Боюсь, месье д’Артаньян, что этому уже не придется ходить по грешной земле, — вмешался трактирщик, указывая на неподвижного «испанца», под которым медленно расплывалась темно-красная лужа.
— Тем лучше! — сверкнул хищной улыбкой мушкетер. — Позаботься о нем, Жиро. А этих, — ткнул в сторону возившихся под столом бандитов, — гони взашей!
Здоровяк тем временем с трудом выволок в проход напарника, ошалело вращающего налитыми кровью глазами. Ноги его не держали, поэтому здоровяку пришлось буквально тащить приятеля на себе к выходу под улюлюканье воспрявшей публики.
Мушкетер кинул в ножны шпагу и подошел к Анри:
— Я ваш должник, месье! Благодарю за помощь! Могу я узнать ваше имя?
— Лейтенант гвардейской роты его преосвященства Анри Гийом де Голль. — Гвардеец с удовольствием пожал протянутую руку.
— Шарль Ожье де Бац де Кастельмор, граф д’Артаньян, мушкетер гвардейской роты господина дез Эссара.
— Гасконец?
— До седьмого колена!
— А я родом из Фландрии… Приглашаю вас, месье, завершить ужин, прерванный столь нелюбезным способом.
— С удовольствием, месье!..
И оба молодых человека от души расхохотались.
Потом они уселись на том конце стола, где расположился де Голль. Смазливая служанка моментально выставила им еще пару бутылок анжуйского, заменила блюдо с остывшим мясом на новое, пышущее жаром. Появилось на столе и особое угощение — от хозяина, обрадованного удачным завершением драки без заметного для заведения ущерба. Дядюшка Жиро лично поставил перед отважными господами большую плошку с бланманже.
— Миндальное, с цукатами. Угощайтесь, месье!..
Анжуйское оказалось вполне приличным, так что молодые люди не ограничились двумя бутылками. Тем более де Голль не возражал, поскольку за все решил платить его новый знакомый.
— Какие пустяки, Анри, — заявил он после второй бутылки, выпитой за дружбу между мушкетерами и гвардейцами кардинала. — Между друзьями не должно быть никаких счетов! К тому же я желаю отблагодарить вас за помощь. Вы очень смелый человек, де Голль! Лезть в драку с одним кинжалом — это дорогого стоит.
— Ерунда, Шарль! — отмахнулся Анри. — Мне даже не пришлось обнажить клинок, вы все сделали сами. А бутылкой по голове — не самый честный прием…
— Против подлецов и разного сброда любые приемы хороши! Он же собирался стрелять в меня?.. А вы ему помешали.
— Эх, д’Артаньян, вот если бы также можно было разделываться со всеми недругами!
— Конечно, можно, де Голль!
— Э, нет! Вот, к примеру, какой-нибудь поэт сочинит на вас эпиграмму. Неужели вы станете его за это убивать?
— Я вызову его на дуэль! — Мушкетер, увлекшись, взмахнул кинжалом с наколотым на него куском мяса, и оно, сорвавшись, улетело на соседний стол, за которым продолжала веселиться компания оборванцев, и плюхнулось в тарелку с закуской. Но пьяные гуляки этого даже не заметили.
— А если он не дворянин? — усмехнулся Анри.
— Тогда… поймаю и поколочу!
— Отлично! Вот только поймать его весьма затруднительно…
— Кого же вы имеете в виду, де Голль?
— Да есть тут один… самородок, возомнивший себе, что он гений! «Мэтром Аданом» его в салонах называют.
— Бийо?! — неожиданно рассвирепел гасконец, воткнув пустой кинжал в стол. — Да ведь этот прощелыга только и делает, что сочиняет мерзкие стишки, оскорбляя благородных людей!
— Он и вас умудрился задеть? — удивился де Голль.
— Этот Бийо пару недель назад имел наглость продекламировать в гостиной мадемуазель Ланкло отвратительный пасквиль о господине дез Эссаре и его мушкетерах!
— И что же вы с ним собираетесь сделать?
— Я заставлю мерзавца съесть свое сочинение, а потом… выбью ему зубы, чтобы забыл дорогу в приличные места!
Друзья выпили еще по стаканчику — за скорейшую поимку распоясавшегося стихоплета.
— Вообще-то, Бийо — лишь один из зловредных сочинителей, — продолжил тему Анри, принимаясь за бланманже. — Есть среди них гораздо опаснее!
— Бросьте, де Голль! — перебил д’Артаньян и снова приступил к мясу. — Это же словоблуды — какая от них может исходить опасность?
— О, вы даже не представляете, граф! Дело в том, на кого направлено сочинение. Если на нас с вами или даже на, допустим, принца Орлеанского — еще полбеды. Неприятно — да, но и только! А вот если, не приведи господь, на их величества или его святейшество Урбана Восьмого… да хотя бы на его высокопреосвященство! Это уже самый настоящий бунт и крамола.
— Так ведь никто не пишет… Хотя нет! Погодите-ка… Точно! Слышал третьего дня — распевали какие-то мальчишки, прямо на базарной площади… Что-то там «ла-ла… почтенный кардинал опять отцом малютке стал. Ла-ла-ла-ла…. и в чем тут тайна…»
— Ну вот, и вы, д’Артаньян… приобщились к этой пакости! — осуждающе покачал головой Анри. — А представьте, каково выслушивать сие его преосвященству?
— Неприятно… — нахмурился гасконец. — Надо бы автора изловить и наказать примерно!
— Чем я и занимаюсь. По личной просьбе кардинала, разумеется.
— Ах, вот для чего вам Бийо!
— Да нет, думаю, Бийо — просто неблагодарная скотина. Сочинял, конечно, не он… А вот украсть любимого кота его преосвященства из желания отомстить — вполне!
— Как, еще и кот?!
— Именно! Очень редкой породы, из самой Московии привезен его сиятельством бароном де Курмененом[18] в прошлом году. И представьте, Шарль, буквально вчера средь бела дня какие-то негодяи устроили в Пале-Кардиналь переполох, запустив в сад свору бездомных собак. Как раз в то время, когда там выгуливали кошек его преосвященства!
— М-да! — не сдержавшись, хохотнул д’Артаньян, разлил остатки вина по стаканам. — Давайте выпьем, де Голль, за здоровье кардинала. А с кошками ничего не случится — у них, в отличие от нас, по девять жизней!
— Вам смешно. А ведь придется теперь еще и кота искать, — вздохнул Анри, но тост принял и выпил с удовольствием.
— Постойте-ка, — щелкнул вдруг пальцами гасконец, — говорите, вчера это случилось?..
— За час до полудня, — кивнул де Голль удивленно. — Вам что-то известно, д’Артаньян?
— Не совсем… Понимаете, Анри. Вчера, примерно в то время, я шел по делам по Зеленой улице. Ну, с той стороны еще забор тянется вдоль театральной стройки. Иду я и вижу, что у забора околачивается некий господин — то ли ждет кого-то, то ли просто прогуливается. Вид у него, правда, был какой-то помятый… несвежий, что ли? Да, наверное, из-за вида я и обратил на него внимание. Так вот, едва я миновал этого прогульщика, слышу за спиной — кто-то чертыхается, кряхтит. Потом словно упало на мостовую что-то тяжелое! Тут я не выдержал и обернулся…
— Что же вы увидели, Шарль?!
— Я увидел уже двоих. Два человека, прогульщик и некто второй, которого я видел только со спины, быстро, почти бегом удалялись по улице в сторону ворот Сент-Оноре! При этом на спине второго болтался то ли мешок, то ли дорожная сума, и оттуда до меня донеслось явственное мяуканье рассерженного животного!
Гасконец замолчал и уставился на замершего напротив де Голля. Гвардеец с минуту молчал, ошеломленный рассказом, потом хрипло произнес:
— Кажется, вы, д’Артаньян, стали единственным свидетелем похищения любимого кота его преосвященства.
— Да, но я не видел лица похитителя!
— Зато вы прекрасно разглядели его сообщника и сможете его узнать.
— Смогу… Да кто ж его найдет?
— Вы и найдете, Шарль! Именно вы!..
— И не подумаю! — На лице д’Артаньяна появилось упрямое выражение. — Почему я должен помогать кардиналу разыскивать его кота?! Его преосвященство, я знаю, лично был против того, чтобы меня зачислили в мушкетеры. И если бы не настойчивость господина де Тревиля, не видать бы мне плаща и шпаги!