— Святой отец, он по дороге, наверное, блох набрался, — с облегчением заметил Анри, вкладывая шпагу в ножны. — Как бы его преосвященство не покусали.
— Будем молить Господа, чтобы этого не случилось, — возведя взгляд к потолку, ответил капуцин.
Эпилог, в котором каждому воздается по заслугам
Паскаль воткнул топор в здоровенный пень, на котором обыкновенно рубили дрова для монастырских печей, и принялся растирать ноющие от тяжелой работы ладони.
Вот она, благодарность! Отец Жозеф отправил его сюда, в эту Богом и миром забытую обитель, затерянную в нормандских лесах, вместо того, чтобы достойно наградить за службу и полученные раны. Ну, рана, допустим, одна и пустяковая. Паскаль сунул руку за пазуху и потер поджившую ссадину от креста, в который угодила пуля. Ссадина больше не болела, но теперь жутко чесалась. Рана — ладно, но служба! Паскаль ведь столько раз рисковал жизнью, разыскивая того несчастного, укравшего кота его преосвященства, — господин д’Артаньян подтвердит. Под смертью ходил брат Паскаль и не пожаловался ни разу!
Эх, святой отец! Грех, конечно, сетовать на судьбу, но монахи ведь тоже люди, дети Господа нашего…
Паскаль посмотрел на бледно-голубое весеннее небо, заметил тонкий неровный клинышек, медленно движущийся на север. «Вот уже и журавли возвращаются, значит, скоро лето…» — пришла отстраненная мысль.
Тут его внимание привлекли конский топот и суета со стороны монастырских ворот. Там явно кто-то желал попасть внутрь, а его не пускали. Паскаль почувствовал в груди некое странное беспокойство и, решительно плюнув на свое послушание — колку дров, — направился к воротам.
Двое братьев-монахов, поставленные на стражу у ворот, не давали войти в калитку высокому молодому человеку в забрызганной дорожной грязью одежде. Позади него топтался взмыленный жеребец и мотал поникшей головой, все еще всхрапывая от возбуждения долгой скачкой.
— В чем дело, братья? — поинтересовался Паскаль. — Кто этот человек и что ему нужно?
— Шел бы ты, брат, исполнять послушание, — грубовато ответил один из стражей. — Мы сами тут разберемся. Уже за настоятелем послали…
— Меня зовут Мишель де Фезенсак, и я ищу человека по имени Паскаль д’Арманьяк, — громко произнес незнакомец.
У Паскаля на миг потемнело в глазах и перехватило горло. Он шагнул вперед, отпихнул попытавшегося заслонить ему дорогу стража и сипло сказал:
— Это я, месье. Я Паскаль д’Арманьяк…
— Рад, что вы в добром здравии, монсеньор. — Де Фезенсак сдернул с головы шляпу и поклонился Паскалю, как это обычно делают вассалы перед сюзереном.
— Ничего не понимаю! — пробормотал Паскаль.
— Примите мои соболезнования, монсеньор, — продолжал де Фезенсак. — Ваш отец, граф Жан-Клод д’Арманьяк, скончался две недели назад.
— Господи, упокой его грешную душу!.. Как же это случилось?
— На охоте, монсеньор. Его милость решил самолично взять вепря, но зверь оказался хитрее и сильнее…
Паскаль и оба стража, слушавшие разговор очень внимательно, истово перекрестились.
— Так зачем же я вам понадобился? — хмуро поинтересовался Паскаль. — Я покинул родовой замок пятнадцать лет назад, проклятый собственным отцом и обоими братьями. Я поклялся никогда не возвращаться и не вспоминать об их существовании. И действительно забыл… Но вот являетесь вы… кстати, вы, случайно, не сын барона Филиппа де Фезенсака?..
— Я его третий сын, монсеньор…
— Ну да… Так зачем же я вам понадобился?
— Я привез вам сезину[27]. Теперь вы — полноправный и единственный владелец и господин графства Арманьяк и верный вассал его величества короля Франции! — в голосе де Фезенсака зазвучали торжественные нотки.
— Погодите, месье, — ошеломленно покрутил головой Паскаль. — Почему — я? А мои братья?
— Ксавье д’Арманьяк погиб во время штурма Ла-Рошели в 1628 году. Жан-Жак д’Арманьяк сгорел от болотной лихорадки в родовом замке два года назад.
Некоторое время Паскаль молча таращился на бумагу, которую подал ему посланец из Арманьяка. Братья-монахи заинтересованно заглядывали ему через плечо. Подошел отец настоятель, брат Франциск.
— Что происходит, дети мои? Кто этот господин?
— Это — моя судьба, святой отец! — объявил повеселевший наконец Паскаль и сунул бумагу под нос настоятелю. — Отныне я — законный граф д’Арманьяк!.. Подождите меня, де Фезенсак. Чтобы собраться, мне понадобится не более четверти часа!
— Опять ты все сделала не так, как я велела! — Мадам де Комбале с раздражением отшвырнула ворох кружев. — С тех пор, как приключилась эта история с котом, тебя словно подменили, Сюзанна! Такая была внимательная, расторопная, исполнительная… А теперь будто в облаках витаешь?.. Изволь все переделать к обеду!
Мари-Мадлен тоже до сих пор не могла прийти в себя после переживаний из-за похищения проклятого кота, когда ее, верную подругу и преданную любовницу кардинала, заподозрили в злодеянии против обожаемого дядюшки. Кот вернулся, а обида осталась. И она, в общем-то кроткая и добродетельная женщина, срывала ее на служанках и камеристках. Девушки лишний раз старались не попадаться хозяйке на глаза.
Сюзанна, любимица мадам, тоже заметно изменилась: в ее характере появились жесткость и строптивость, взгляд стал более упрямым. И вот этих-то изменений никто не понимал.
Между тем ответ существовал, и у него было чудесное имя — Паскаль! Не раз долгими вечерами, одна в своей комнате, Сюзанна вновь и вновь вспоминала его красивое, искаженное болезненной гримасой лицо, горячую сильную руку, сжимавшую ее, тонкую и нежную, когда Сюзанна склонилась над ним, раненным, и оказала первую помощь, подложив ему под голову свой плащ. Тогда, в полутьме трактира, их глаза встретились, и Сюзанна моментально утонула в глубокой синеве, чуть затуманенной страданием, но такой большой и чистой.
Умом Сюзанна понимала, что все безнадежно: он — монах, капуцин, не от мира сего, и им никогда не быть вместе. Но ведь сердце не слушает ничьих приказов!..
Девушка с ненавистью посмотрела на кучу кружев: чтоб вы сгорели! И направилась было в свою комнату, чтобы принести коробку с иголками, нитками и прочей мелочью, как вдруг услышала голос хозяйки:
— Сюзанна, дорогая, где ты?
Она поспешно выглянула в коридор.
— Я здесь, мадам! Уже иду…
Но Мари-Мадлен уже сама шла к ней навстречу, протягивая руки, а на ее добром лице блуждала загадочная улыбка.
— Что вам угодно, мадам? — Сюзанна терялась в догадках о столь быстрой смене настроения хозяйки.
— Дорогая, беги скорее в приемную. Там тебя дожидается шикарный молодой человек, по всему видно — виконт!
Ничего не понимая, Сюзанна отправилась в приемную кардинала. Там она увидела невысокого стройного мужчину в лазоревом пурпуэне и бордовых кюлотах с золотыми бантами, который энергично прохаживался по комнате, придерживая у бедра шпагу в позолоченных ножнах. Плюмаж из белоснежных страусиных перьев на шляпе покачивался в такт шагам.
Сюзанна остановилась на пороге, сделала книксен.
— Я к вашим услугам, месье.
Молодой человек обернулся, сдернул с головы шляпу и отвесил галантный поклон.
— Мадемуазель, вы не правы! Отныне это я к вашим услугам!
Он выпрямился, и Сюзанна не смогла сдержать радостный и удивленный возглас:
— Паскаль?!. Вы ли это?!.
— Граф Паскаль д’Арманьяк, мадемуазель! — Он улыбнулся, отшвырнул шляпу и протянул к ней руку. — Наконец-то я нашел вас!
Сюзанна, все еще не веря, подошла к нему, и Паскаль медленно взял ее тонкие пальчики в свои и поцеловал — долго и нежно.
— Наконец-то я вас вижу, Сюзанна, — снова заговорил он. — И я счастлив! Я никуда отсюда не уйду без вас! Потому прошу вас, будьте моей женой!
Сюзанна хотела ответить, но горло вдруг перехватило, а сердечко дало радостный сбой. Поэтому она лишь молча кивнула и прильнула к груди Паскаля.
— Вот и славно! — раздалось от дверей. — Я так рада за вас, дорогая! — Мари-Мадлен подошла к парочке и приобняла обоих за плечи. — Уверена, вы станете счастливой семьей!
Молодые люди снова посмотрели друг другу в глаза, а мадам де Комбале достала из декольте кружевной платочек и отвернулась.
Анна-Женевьева, стоя у окна, смотрела на парижскую дорогу. Ей было очень жаль, что никто ее сейчас не видит. Она прекрасно знала, что выглядит как ангел, залетевший в оконную амбразуру. Да и как не быть ангелом в шестнадцать лет — с такими светлыми золотистыми волосами, с такими большими голубыми глазами?
Дорога пока еще была пустынна — кому охота путешествовать в весеннюю распутицу? Даже поселяне старались сидеть дома. Но вот-вот должны были появиться первые экипажи.
Брат подошел неслышно. Странно распорядилась природа — в свои четырнадцать он был ростом с десятилетнего и совершенно не похож на красавицу-сестру. Луи выглядел как бесенок рядом с безупречным ангелом: слишком большой рот с выступающими зубами, кривыми и желтыми, слишком длинный крючковатый нос с горбинкой и почти без переносицы, похожий на птичий клюв. Но темные волосы у него вились, как у сестры, а взгляд был живой и выразительный.
— Тебя матушка ищет, — сказал он.
— Разве пора одеваться, Луи?
— Она так считает.
Брат и сестра обнялись, им было хорошо вместе. Это была их маленькая тайна — никто из родни не видел, чтобы они стояли в обнимку.
— До Парижа всего десять лье, а экипажи тащатся весь день, — сказал брат. — Когда первый появится из-за леса, можно идти одеваться. Тебе же не нужно завивать волосы.
В замке Шантильи ждали гостей. И не обычных гостей, а чуть ли не весь двор короля Людовика Тринадцатого. Его величество решил именно здесь явить миру свой новый балет — «Мерлезонский». И эта мысль сильно озадачила владельца Шантильи, отца Анны-Женевьевы и Луи, принца Конде.
Он и владельцем-то стал недавно — всего три года назад, причем формально поместье Шантильи после казни Генриха де Монморанси, на свою беду ввязавшегося в заговор герцога Орлеанского против кардинала, отошло к его сестре Шарлотте, супруге принца. Он еще только собирался пригласить толкового архитектора и садовника, чтобы превратить замок во дворец. Но желание короля — закон.