2
Вслед за служанкой, дородной женщиной лет пятидесяти, они прошли в большую гостиную с зашторенными окнами, высокими зеркалами, громадной люстрой с хрустальными подвесками и стеклянными подсвечниками в виде сверкающего огнями букета, напоминавшего о пышных празднествах.
Женщина, ожидавшая их у камина, в котором горело толстое полено, была, по-видимому, маркиза Витти. Она сидела в кресле с наушниками, положив ладони на пюпитр. Изящная, легкая мебель, картины, книги в золоченых переплетах, серебряные светильники, нарядная обивка стен создавали вокруг обстановку уюта и покоя. Несмотря на свои семьдесят два года, маркиза выглядела очень бодро — прежде всего благодаря живым глазам и уверенной осанке человека неизменно деятельного, прошедшего в жизни через самые невероятные испытания, никогда не падавшего духом и теперь еще готового к превратностям судьбы, человека твердой воли и чуткого сердца. Одетая в темное, плотно облегавшее плоскую грудь платье с янтарными пуговицами, кружевным воротничком и манжетами, маркиза держалась очень прямо; на шее у нее на серебряной цепочке висел лорнет, которым она пользовалась при чтении. Волосы ее с изысканным кокетством были обвиты серой лентой более темного тона. Что касается косметики, то маркиза осталась верна моде своей молодости, чем и можно объяснить набеленное лицо, густо нарумяненные щеки, подсиненные веки в мелких блестках. Сент-Роз подумал, что это натура, несомненно, яркая, незаурядная, что в жизнь она ворвалась как стрела и молодость провела бурную, полную любовных приключений. Впрочем, он знал о ней очень мало, если не считать того, что маркиза была горячей поклонницей всего французского, не могла простить Муссолини, что он объявил Франции войну, и некогда состояла в переписке с Роменом Ролланом. От того же доктора Мантеньи он узнал о том, что она отказалась уехать со старшим сыном Козимо в свое поместье вблизи Витербо и жила в Риме с младшим — Луиджи и своей невесткой Сандрой. Еще одна подробность: Козимо и Луиджи — сыновья от первого брака с господином Павоне, богатым хлеботорговцем, умершим лет сорок тому назад.
С улыбкой — а когда она улыбалась, лицо ее, как бумага, собиралось в мельчайшие складочки — маркиза сказала, что в целях безопасности Сент-Роз будет устроен на самом верхнем этаже. Там под крышей есть тайник, где в течение нескольких недель скрывались два еврея, которым в октябре после устроенной нацистами облавы удалось спастись.
Сент-Роз поблагодарил маркизу за то, что она сразу согласилась приютить его, едва только доктор Мантенья через доверенное лицо попросил ее об этом. Маркиза жестом дала понять, что благодарность тут излишня, и добавила, что пригласила к себе вечером одного приятеля, хирурга.
Сент-Розу снова пришлось рассказывать свою историю о том, как восемнадцать бомбардировщиков «В-26» поднялись в воздух с аэродрома Виллачидро в Сардинии, совершили налет на крупное бензохранилище вермахта неподалеку от побережья севернее Рима, об успехе этого налета, несмотря на яростный зенитный огонь, и о том, что на месте бензохранилища, посреди мирной умбрийской равнины, остался лишь гигантский столб черного дыма. Но два самолета были безнадежно повреждены, в том числе самолет Сент-Роза. Покалечил машину разорвавшийся под нею снаряд. Огонь распространялся так быстро, что командир в ларингофон отдал экипажу приказ покинуть самолет. Без шлема и без защитного жилета Сент-Роз выпрыгнул через бомбовый люк, который оставался открытым. Только раскрыв парашют, он почувствовал, что ранен в ногу. Кровь струилась у него по ботинку, но Сент-Роз думал лишь о том, как бы ветер не отнес его далеко в море. Он не надеялся ни на свой mae-vest[8], ни на уменье плавать. Рядом спускались другие парашюты, похожие на медуз. Но он не мог пересчитать их, так как был поглощен собственным приземлением, и завопил от боли, когда раненой ногой сильно стукнулся о поросшую кустарником землю поблизости от берега. И хотя он не видел волн, поскольку упал в густые заросли дрока, тем не менее слышал рокот набегавших морских валов. С окрестных полей подоспели крестьяне, которые были очевидцами этой драмы и теперь стремились опередить немцев. Они уложили в телегу двух уцелевших летчиков — Сент-Роза и Бургуэна, — отвезли их на ферму и спрятали в соломе. К ночи приехали на мотоцикле для дознания немецкий сержант с солдатом, но крестьяне отвечали, что, должно быть, оба эти парашютиста, как и другие, утонули в море.
Потом розыски прекратились, волнение улеглось, и Бургуэн уехал на почтовом грузовичке в Рим. Там он знал одного старого скульптора, который готов был укрыть его у себя и, если понадобится, переправить через линию фронта. На всякий случай Сент-Роз запомнил наизусть его адрес. Но в последующие дни Сент-Розу стало хуже, и его пришлось перевезти в деревню к врачу.
— Господи, — сказала маркиза, — когда же кончится эта война?
И Сент-Роз подумал, что отныне ему не раз еще придется рассказывать о пережитом, как он рассказывал сейчас и как рассказывал раньше крестьянам и доктору Мантенье, и что рассказ этот, в сущности, дает лишь самое отдаленное представление о том, что он испытал. Никому не понять напряжения этих последних секунд перед прыжком в пропасть, перед тем, как раскрылся парашют (кто мог поручиться, что он раскроется?), и этого полета с притупленным сознанием, словно в кошмарном сне, погружающем человека в небытие. Он вспомнил последнее увиденное им лицо — смертельно бледное лицо молодого стрелка, тело которого все еще продолжало дергаться сзади, на баке, куда он упал, хотя стрелок был уже мертв и вместе с объятой пламенем массой самолета неотвратимо падал в бездну. Сент-Розу приятно было сочувствие маркизы, от сострадания закрывшей глаза. Возможно, она поняла — она, так много пережившая, — что вся эта война — не более чем галлюцинация и что все эти мертвые — всего лишь загадки, разгадать которые поможет только терпение и любовь. Боже, как ему было жарко! Он выпил рюмку ликера, которую поднесла ему старая служанка София, ибо знал, что алкоголь скует и укротит его мысли, пропустит их через тонкое ситечко и избавит его от наваждения. По обе стороны камина, в котором потрескивали дрова, на стенах висели гобелены, и льющийся из окон серый свет падал на них. На гобелене слева был изображен последний бег Аталанты, побежденной Гиппоменом, а на другом — Гектор и Андромаха на стенах Трои.
После отъезда доктора, который не мог задерживаться из-за затемнения, София проводила Сент-Роза на верхний этаж; им пришлось пройти по галерее под взглядами пышно разодетых синьоров в барочных рамах. Один из них, в рыцарских доспехах, выглядел особенно свирепо. На последнем портрете перед лестницей, ведущей наверх, была изображена молодая девушка с глубоким декольте и веером в обнаженных руках, слегка похожая на маркизу.
Комната, куда София привела совершенно обессилевшего по дороге Сент-Роза, была довольно большая, с занавесями на окнах, шкафом в деревенском стиле из орехового дерева и железной кроватью с медными шарами. Обогревалась она с помощью печки, труба которой была выведена в дымоход камина. Одну из стен украшала дюжина бабочек под стеклом. Крылья некоторых из них напоминали глаза, свирепо выпученные на нового пришельца.
Пока Сент-Роз устраивался, София не переставала болтать. Поначалу он слушал ее рассеянно, нетерпеливо дожидаясь, чтобы она поскорей растопила печку и оставила его одного. Лихорадка измотала Сент-Роза, сделала его ко всему безразличным. Но потом он попытался сосредоточиться. Эта София оказалась славной женщиной, и он понимал, что в дальнейшем будет во многом от нее зависеть. Она говорила, что на весь палаццо она единственная служанка, если не считать ее мужа Джакомо, который работает садовником и привратником и, кроме того, иногда еще помогает ей натирать полы и мыть окна. Она сожалела о блестящем прошлом семьи Витти, которая некогда держала многочисленную прислугу.
— Вы только подумайте: у одной маркизы было две горничных.
Ее хозяйка происходила из среды богатой римской буржуазии и лишь во втором браке стала маркизой. Скорее по любви, нежели из тщеславия она вышла замуж за этого обедневшего маркиза, который вконец разорил бы ее своими бестолковыми проектами, страстью к путешествиям и роскошным отелям, если бы он лет двадцать назад не умер в Бразилии от малярии.
Что же касается сына маркизы Луиджи Павоне, то, по словам Софии, это был не человек, а «счетная машина». Однако она ни словом не обмолвилась о его жене и торопилась непременно показать люк в потолке, который вел на чердак. Сент-Роз рассудил, что если ему придется там прятаться, то даже самый глупый полицейский сразу его обнаружит. Однако он промолчал и улегся на кровать лицом к бабочкам. Вся нога его до самого бедра словно была набита горящими углями, липкий пот покрывал лицо.
Оставшись один, Сент-Роз попытался уснуть, но, едва только он закрывал глаза, ему начинало казаться, что под ним бушуют волны, как тогда, когда он был в гибнущем самолете. То ли это объяснялось лихорадкой, то ли его вновь охватила тоска, которую он почувствовал, когда надо было прыгнуть в пустоту. Он заставил себя сосредоточиться. Чем ценно это убежище? Цель была проста: избежать плена, встретиться с Бургуэном после выздоровления и попытаться вместе перебраться к союзникам. Но под влиянием усталости мысли снова рассеялись, и у Сент-Роза возникло гнетущее чувство, будто он замурован в этом городе, окружен множеством стен, которые концентрическими кругами обступили его, и нельзя преодолеть их одну за другой, ибо они высоки и гладки и такие же серебристые, как фюзеляж военного самолета.
В доме было очень тихо, и он услышал, что кто-то поднимается по лестнице. Шаги были легкие, значит, это не София. Заинтригованный, он прислушался. Шаги уже достигли коридора, и человек, видимо, направлялся к нему. В дверь дважды коротко постучали. Сент-Роз отозвался, с трудом приподнявшись на локте.