Николай ЛичакОФИЦЕР АРТИЛЛЕРИИ
1. СЕНТЯБРЬ, 1941
Дождливым сентябрьским днем 1941 года стрелковая дивизия, только что выгрузившаяся из эшелонов на станции Искровка, совершала марш к месту боев. Она получила приказ занять один из участков обороны и не пропустить немецко-фашистские войска к Полтаве.
По раскисшим дорогам, сплошь покрытым лужицами мутной воды, части дивизии двигались тремя колоннами. В средней — вместе со стрелковым полком подполковника Дестичана — шла батарея дивизионного артиллерийского полка. Под копытами лошадей звучно чмокала вязкая черноземная грязь; скрипели туго натягиваемые лошадьми постромки; кренясь и подпрыгивая на ухабах, медленно ползли грузные короткоствольные гаубицы.
По обеим сторонам дороги простирались ровные вспаханные поля с громоздящимися то здесь, то там буртами свеклы. Жирные, с серым отливом комья земли тускло поблескивали гладкими, срезанными лемехом плуга боками.
Командир батареи лейтенант Ковтунов ехал впереди на жеребце каурой масти по кличке Орлик. Слева бок о бок раскачивался в седле разведчик и коновод командира батареи рядовой Троицкий. Он поминутно вертел головой, разбрызгивая с капюшона плащ-накидки дождевые капли, и часто задавал лейтенанту вопросы. Вопросы были такие, будто Ковтунов не командир батареи, а по меньшей мере командующий армией.
— Да сколько же у него, у немца, сил-то? Чего он хочет? — спрашивал Троицкий.
— Немцы наступают на Змиев и Белгород, — отвечал Ковтунов. — А в середине — Харьков. Значит, что? В клещи хотят Харьков взять! Думать надо!
Троицкий слушал внимательно, его серые глаза на узком веснушчатом лице светились живым интересом. Выслушав ответ, он многозначительно поджал губы и вздохнул.
— Слышите? — показал он через некоторое время влево. — Оттуда как будто бы сильнее, да?
Но Ковтунов и сам с тревогой прислушивался к отдаленному гулу артиллерийской канонады. Что ждет его там, впереди? Каково-то будет его боевое крещение? «Да ведь, в сущности, оно было уже, это боевое крещение, вчера, когда бомбили эшелон», — невесело подумал Ковтунов и вспомнил себя лежащим в грязном кювете, плотно прижавшимся к сотрясающейся от разрывов земле. Одна бомба упала особенно близко. От взрывной волны на несколько секунд оцепенело тело, отнялись руки и ноги. Потом, очищая с шинели грязь, он прятал глаза от бойцов, боясь, что они видели торопливость, с которой их командир очутился в кювете. Ковтунов и не заметил, что такое же смущение было и на лицах окружающих. «Да, скверно тогда получилось», — решил про себя Ковтунов и опасливо покосился на Троицкого, словно тот мог прочесть его мысли. Но Троицкий, зачем-то бросив повод, спросил:
— Товарищ лейтенант! Вы как думаете, когда война кончится?
— Теперь не знаю, — помолчав с минуту, откровенно ответил Ковтунов и снова замолчал, прислушиваясь: впереди к глухому рокоту артиллерийской канонады примешивались пулеметные очереди. Они звучали совсем слабо, словно кто-то легонько, но часто барабанил пальцами по чему-то деревянному.
Ковтунов невесело усмехнулся, вспомнив, как в первые дни войны боялся, что война закончится в несколько недель и он не успеет попасть на фронт.
По-прежнему справа и слева тянулись черные мокрые поля, то там, то здесь темнели высокие усеченные пирамиды свеклы. Изредка попадались длинные приземистые постройки. Из пелены дождя, мелко сеющегося с неба, возникла вдруг фигура всадника. Конь под ним шел рысью, далеко в стороны разбрызгивая копытами жидкую грязь. На минуту приостановив лошадь, всадник, в котором Ковтунов узнал адъютанта командира полка, выкрикнул:
— Командиры батарей, в голову колонны! — И, дав шпоры, пронесся дальше.
«Ну вот, теперь, наверное, скоро», — подумал Ковтунов, невольно вздыхая, и, кивнув Троицкому, чтобы тот следовал за ним, поспешно выехал из колонны.
Наблюдательный пункт лейтенант Ковтунов оборудовал на чердаке длинного, с каменными стенами скотного двора. Троицкий установил у слухового окна стереотрубу; связисты уже протянули связь на огневую позицию, расположенную в километре позади наблюдательного пункта. Метрах в ста впереди наблюдательного пункта, наискось, пролегал глубокий овраг, недоступный для танков.
Дождь перестал. Ковтунов, сбросив с себя измазанную грязью плащ-накидку и оставшись в гимнастерке, перекрещенной ремнями походного снаряжения, хмуро прохаживался по чердачной площадке, бросая нетерпеливые взгляды на связистов, устанавливавших телефонный аппарат. Поторапливая их, он думал о том, что, в сущности, наблюдательный пункт выбран неважно, лучше бы расположить его на земле. Но командир полка торопил, опасаясь, что немцы могут еще сегодня перейти в наступление, и времени для тщательной рекогносцировки не было.
Рекогносцировка… Ковтунов подошел к только что развешанной им на стропилах плащ-накидке и еще — в который уже раз! — внимательно осмотрел крупную дыру с рваными краями, пробитую осколком снаряда. По спине пополз неприятный холодок. Память тотчас же услужливо воскресила недавние события. Когда большая группа офицеров спустилась в балку, противник накрыл ее минометным огнем. Погиб начальник штаба полка капитан Туров, ранило командира шестой батареи…
«Надо было оставить лошадей и идти дальше пешком, тщательно соблюдая маскировку, — сделал вывод Ковтунов. — И вовсе не обязательно выезжать такой большой группой».
— Товарищ лейтенант! Связь с огневой установлена! — радостно выкрикнул сержант Тунев, командир отделения связи, и улыбнулся, отчего полнощекое лицо его стало еще круглее.
«A-а, наконец-то». — Ковтунов молча шагнул к телефонному аппарату и, присев на корточки, взял трубку. Вызвал коммутатор и, когда его соединили с командиром стрелкового полка, которому была придана батарея, доложил о готовности.
Темнело. Впереди за оврагом было тихо. «Может быть, там и нет немцев?» — усомнился Ковтунов.
На черном, размокшем от дождя поле копошились маленькие фигурки. Это пехотинцы рыли ячейки, окопы, устанавливали пулеметы. Звуки стрельбы по-прежнему слышались издалека, и трудно было понять: приближаются они или нет. Временами Ковтунову казалось, что они слышны уже позади. В один из таких моментов он тревожно подумал: «А что, если обойдут?» И сейчас же успокоил себя: «Не может быть! Ведь и справа и слева наши части!»
Когда стемнело, его вызвал командир артиллерийского полка подполковник Голощапов. Ковтунов нашел его в небольшом домике с вывеской: «Правление колхоза „Красный партизан“». Подполковник сидел на стуле, вытянув перед собой укутанные одеялом ноги.
— Садись! — коротко бросил он, пристально глядя на лейтенанта. — Побывал бы у тебя сам, да видишь — ревматизм замучил. Проклятая погода!
Расспросив Ковтунова о делах, подполковник положил на стол руку, покрытую синими вздувшимися узелками вен.
— Так вот. Даю тебе еще два орудия, из шестой. Командир взвода — лейтенант Васильев. Смотри там в оба. Главное — остановить противника, какими бы силами он ни наступал. Успех — в маневре метким огнем. Стрелял ты на полигоне всегда отлично. Ну вот и представь себе, что поле боя — тот же полигон. И никакой растерянности. Помни: не так страшен черт, как его малюют!
И, пожимая на прощание лейтенанту руку, добавил:
— Ну, держись, артиллерист!
На обратном пути Ковтунов побывал на огневых позициях. Там уже хлопотал, устанавливая орудия, лейтенант Васильев. Заметив командира батареи, он подбежал, вытянулся и, четко приложив руку к козырьку фуражки, отрапортовал:
— Командир огневого взвода шестой батареи лейтенант Васильев! Прибыл в ваше распоряжение. Орудия в исправности, личный состав полностью. Больных и раненых нет!
— Хорошо! — ответил Ковтунов и протянул руку. Лейтенант сильно встряхнул ее.
Пока Ковтунов обходил огневую позицию, Васильев неотступно следовал за ним, с откровенным сожалением рассказывая о том, что, если бы не бомбежка да не вышли из строя два орудия, ему не пришлось бы перекочевывать в чужую батарею.
На огневых позициях Ковтунов пробыл с полчаса и, убедившись, что здесь все в порядке, возвратился на свой наблюдательный пункт.
— Товарищ лейтенант, есть будете? — встретил его вопросом Троицкий.
Ковтунов отрицательно покачал головой. Но Троицкий уже нес открытую коробку консервов, хлеб, удивленно приговаривая:
— Да ведь целый день не ели! Разве можно воевать с пустым желудком?
В то время как лейтенант вяло жевал холодную, волокнистую говядину, Троицкий рассказывал:
— А я тут, пока вы ходили, два ложных НП устроил. Один в копне сена, другой на бугорке. Окопчик вырыл. Стереотрубы — как вы учили, из консервных банок. Как думаете, клюнет?
— Может, и клюнет, — равнодушно ответил Ковтунов и попросил воды. Он чувствовал страшную усталость, неудержимо клонило ко сну.
— Где… командир… взвода управления? — с трудом разжимая губы, спросил Ковтунов. — Передай… чтобы проверил посты… — В следующее мгновение он уже повалился на солому.
Троицкий заботливо укрыл его шинелью, затем спустился по лестнице искать командира взвода управления.
2. ПЕРВЫЙ БОЙ
Рано утром Ковтунова разбудил Троицкий. Он долго, сначала тихонько, потом все сильнее и сильнее, тряс его за плечо. Ковтунов никак не хотел просыпаться, наконец вздрогнул, открыл глаза и, прежде чем Троицкий сказал: «Немцы», вскочил, поняв по лицам окружающих и по новому звуку, напоминавшему дробное тарахтение трещоток, что начался бой.
«Трррр-та-та-та-та-та… Трррр-та-та!» — доносилось со всех сторон. В углу сипло пел зуммер телефонного аппарата. Одной рукой протирая глаза, другой Ковтунов схватил трубку. «П-пачему не стреляешь? Немцы в наступление пошли, не понимаешь? Огонь открывать надо!» — услышал он рассерженный, с характерным восточным акцентом голос Дестичана.
«Открываю!» — поспешно, хриплым спросонья, испуганным голосом ответил Ковтунов и, не слушая дальше, положил трубку и бросился к стереотрубе. Сердце его учащенно билось, рука, вращавшая барабанчик грубой наводки, дрожала. То, что он увидел, испугало еще больше. Гитлеровцы были уже совсем близко от позиций стрелкового полка. Они наступали несколькими цепями, шли во весь рост, уперев автоматы в живот и чуть поводя ими по сторонам, стреляли длинными очередями. Ковтунов видел засученные по локоть рукава, расстегнутые вороты мундиров, широко разинутые в крике рты. С позиций пехоты по ним стучали пулеметы. В сереньком, мглистом рассвете часто-часто вспыхивали винтовочные выстрелы, бледные язычки пламени бегали по полю, обозначая линию окопов.