енерала существенно повысили его авторитет среди офицерства. Из-за обилия прошений Верховный Главнокомандующий Брусилов разрешил запись в «части смерти» целых фронтовых подразделений, потому что ряд генералов отрицательно оценивал выделение из своих соединений самых боевых офицеров и солдат. Так, Деникин не скрывал скепсиса, хотя и признавал эффективность и величину «подвига ударников».[137]
Обратимся вновь к Корниловскому ударному отряду. Прибыв на позиции, он изгнал агитаторов из соседних частей; с явно непосильной задачей захвата тяжелых австрийских батарей и прорыва фронта ударники справились блестяще: за полтора часа продвинулись на семь верст и отбили контратаку противника, потеряв при этом 24 офицера и 506 солдат (в том числе около 300 убитыми). Число наград за первый бой говорит как о доблести отряда, так и о поощрении его командованием: три ордена Св. Георгия 4-й степени, 11 — Св. Владимира 4-й степени с мечами и бантом, один — Св. Анны 2-й степени и 24 — 4-й степени.[138] Однако от получения наград ударники демонстративно отказались, мотивируя невозможностью выделять кого-то, так как отличились буквально все; только 16 августа, после получения всем личным составом солдатских Георгиевских крестов, награждение состоялось.[139]
Традицией корниловцев навсегда стало подчеркнутое презрение к смерти и бравирование этим. Скоблин, командир 2-го батальона, выразил общее настроение так: «Убьют — сразу попадешь в Царствие Небесное, ранят — домой съездишь, уцелеешь — герой!».[140] Подобная логика усваивалась солдатам и офицерами, свидетельствуя и о религиозности на фоне общего роста атеизма, и о ее трансформации в духе фатализма. Для солдата немаловажна вера в то, что его гибель не напрасна; при повальной потере смысла жертвы ударники, напротив, обретали его.
В июле добровольцы не только участвовали в боях, но и обеспечивали дисциплину на фронте вообще. Корнилов считал даже необходимым придать каждой армии по «бригаде смерти», ибо «это принесет пользу для порядка боевых действий».[141] Ударные части становились тем более закономерными воплотителями чрезвычайных мер командования, чем большее отрицательное отношение, доходившее до эксцессов, они встречали с первых дней пребывания на позициях. Не выходя из боев, добровольцы «крутыми мерами останавливали и возвращали в окопы даже славнейшие русские полки».[142]Воспоминания солдат-большевиков обвиняют их и в произвольном нападении на «революционно» настроенные части, но тут же проговариваются: напротив, они сами всячески задевали ударников и провоцировали на настоящие бои, длившиеся порой более восьми часов.[143] Кажущаяся аналогия с заградительными отрядами Великой Отечественной войны, не выходившими на передовую, неуместна. Главным по-прежнему оставалась борьба с противником.
С 21 июля началось формирование трехбатальонного полка на основе 1-го Ударного отряда, а 6 августа полк перешел на специально разработанный четырехбатальонный усиленный штат.[144] (См. приложение 2, таблица 2). Наряду с Корниловским формировался 1-й ударный Революционный полк из отдельных батальонов под командованием Генерального Штаба капитана В.К Манакина. Отчет о его смотре подтверждает серьезную подготовку личного состава: «Задачи выполнены образцово… Занятия проходят ежедневно по 8-10 часов»; отмечалась и универсальность выучки — на батальон приходилось по 80 сверхштатных пулеметчиков.[145] Значительное число пулеметов было не только техническим условием ударной силы, но и потенциальной возможностью второго, «внутреннего» применения добровольцев.
Высокая эффективность новых частей породила проект выделения из армии наиболее сильного элемента и развертывания на его базе полков, дивизий и корпусов — так называемой «Добровольческой Революционной Армии». Остальные части планировалось свести в рабочие роты с особо строгой дисциплиной, разбив тем самым на мелкие, подконтрольные подразделения. Одним из авторов проекта был генерал-майор П. Н. Врангель; в октябре тоже предлагал комиссар при Верховном Главнокомандующем Станкевич, приписывая почему-то идею исключительно себе.[146] Хотя предложенная мера количественно сокращала войска вдвое (а то и до 1520 корпусов, наполовину из офицеров), качественное превосходство не подвергалось сомнению. Военная Лига выступила 7 августа с предложением «приступить немедленно к формированию в Петрограде, Москве, Киеве, Одессе добровольческих дивизий и корпусов»;[147] после провала корниловского выступления реализация замысла почти полностью замерла. Конечно, план не учитывал необходимость колоссальных сил для охраны нестроевых команд, но в случае удачи кардинального изменения принципа комплектования командование получало боеспособную и повинующуюся армию. Однако, утвержденная только 16 октября, новая система опоздала и ничего не смогла изменить.
Обшая панорама добровольческого движения такова. 12 июля было разрешено формирование ударных батальонов из фронтовых частей, как целых, так и разрозненных; 15 июля такое право получили казаки.[148] Именно тогда энтузиазм достиг пика. На 15 июля записались 3 корпуса, 3 дивизии, 2 бригады, 6 полков, 16 рот, 16 дивизионов, 6 батальонов, 22 батареи, 11 команд и канонерская лодка «Храбрый» (из них 3 корпуса, 3 дивизии, 4 полка и 4 дивизиона — на Юго-Западном фронте, о чем военному министру, явно демонстрируя силы, сообщал Корнилов).[149] Конечно, рост корниловской популярности начинал беспокоить правительство, но генерал, спасший и упорядочивший фронт, проявил себя решительным и полезным организатором, и поэтому после Брусилова был назначен Верховным Главнокомандующим с одновременным производством в генералы от инфантерии. Уже 17 июля перечень записавшихся включал 4 корпуса, 5 дивизий, 11 бригад, 21 полк, 25 дивизионов, 15 батальонов, 21 роту, 43 батареи, 4 отряда и 19 команд, причем в нем нет двойного счета.[150] (См. приложение 2, таблица 1). Ничтожное число кавалерийских «частей смерти» имело исключительно прозаическую причину — нехватку конского состава.[151]
Важно проследить механизм записи, без которого любые цифры будут малосостоятельны. Решение о переходе в разряд добровольческих принималось общим полковым (или иным соответствующим) собранием. Нарушений принципа добровольности не зафиксировано. Резолюция в агитационном порядке рассылалась в другие части дивизии, а то и в газеты.[152] Надо учитывать и не записавшихся, выразивших, тем не менее, «твердое желание идти в наступление». Отказ от официальной регистрации они объясняли отсутствием ее необходимости, так как «и без этого готовы умереть за Родину»; более вероятно, что причиной была тайная агитация пораженцев против «частей смерти» и запугивание желающих вступить в них.[153] Впрочем, и среди устремившихся в добровольческие части попадались откровенно пораженческие контингенты, подобные 8-му маршевому эскадрону 17-го драгунского Нижегородского полка, совершенно не понимавшие их назначения и увлеченные чем-то незначительным, вроде желания носить «красивый» черно-красный шеврон.[154] Как правило, они столь же легко и покидали ряды добровольцев.
Однако для массовых воодушевлений характерно как быстрое воспламенение, так и стремительное сгорание. Всего на фронты было отправлено 16 специально сформированных ударных батальонов, две роты и одна команда (помимо Корниловского и 1-го Революционного полков).[155] Приводившиеся Н. Л. Ивановым данные о 34 батальонах численностью около 80 тыс. человек расширяют картину, хотя и фиксируют их без дифференциации запасных и резервных от получивших подготовку и попавших на позиции. «Список революционных ударных батальонов» номинально содержит 40 наименований, но реально — 39, из коих три — типичные, чисто фронтовые «части смерти», а два включены в 1-й Революционный полк; согласно этому документу, 16 из них было отправлено на позиции и лишь 13 приняли участие в боях.[156] И если никто из военных не сомневался в пользе «частей смерти» из фронтовиков, то отношение к волонтерам тыла было прохладнее. В частности, Главный комитет Союза офицеров (о котором речь впереди) высказывал опасения, что они внесут в армию новый виток разложения из-за невозможности отфильтровать пораженческий элемент, каковой мог проникать в них намеренно, для дезорганизации добровольчества.[157] Однако дальнейшие события в целом опасения не подтвердили.
Нередко начатое формирование прекращалось в силу преимущественно хозяйственных затруднений и нестыковок. Неоднократные упоминания в отечественной литературе лучшего снабжения и обмундирования добровольцев опровергаются многочисленными архивными материалами, где отражена постоянная нехватка материального оснащения. Предлагалось даже снабжать их за счет разложившихся и небоеспособных подразделений, а то и за счет пожертвований.[158] Следует отметить единственное существенное отличие между «переименовавшимися» и вновь созданными частями. Если в первых могло присутствовать несогласное меньшинство, то сплоченность вторых, вобравших исключительно добровольцев, обеспечивалась почти идеально. «Новые» подразделения, нередко укомплектованные офицерами сверх штата,