Вот, пожалуй, коротко все, что я могу сообщить читателям о проделанной нами с рогачевскими энтузиастами работе по увековечению памяти легендарного земляка всех рогачевцев — освободителя их города и района, по поиску сведений о нашем любимом комбате, о советском офицере, гвардии полковнике Осипове Аркадии Александровиче, нашем Ком-Бате.
На этом я и завершу специально ему посвященную главу своей книги.
Глава 14Такие разные комбаты. Неожиданности Наревского плацдарма
За этот час не пишем ни строки.
Молись богам войны — артиллеристам!
Ведь мы ж не просто так, мы — штрафники…
Батальон штрафной,
Или просто штрафбат.
Не напугаешь нас войной,
Повидали мы сущий ад.
В одной из предыдущих глав я рассказал о том, как прибыл из госпиталя и нашел без особого труда батальон, находящийся на отдыхе и переформировании. От первого встреченного знакомого офицера узнал, что наш Батя-Осипов убыл к новому месту службы, то ли комдивом, то ли замкомдивом. На его место назначен подполковник Батурин. Вот почему были такие указки на перекрестках дорог. Архив Минобороны выслал мне выписку из приказа по батальону № 212 от 19 августа 1944 года:
«Сего числа я, полковник Осипов Аркадий Александрович командование батальоном передал подполковнику Батурину.
Когда я сдавал госпитальные документы в штаб, узнал, что за бои под Брестом действительно награжден, но не орденом Отечественной войны, как меня обнадежили в госпитале и как в действительности представлял на меня наградной лист Ком-Батя Осипов (это подтвердилось документально только в 2012 году), а только медалью «За отвагу». Я уже говорил, что эта медаль у нас, офицеров, ценилась не ниже солдатского ордена Славы или Красной Звезды, но тем не менее у меня снова закралась мысль «сын за отца», нет-нет, да и преследующая меня вроде «расплаты» за репрессированных родных. Правда, здесь мне подсказали и другую возможную причину: и у командармов, говорят, были «квоты» на ордена, вот и выпала мне именно медаль. Конечно же, я был очень рад этой «отважной» награде, но меня теперь мучили угрызения совести: я же разослал фотографии с чужим орденом Отечественной войны II степени своим близким! Стыдно-то как! Пошел представляться и доложить новому комбату о возвращении из госпиталя после окончания лечения по ранению, в справке о ранении была довольно странная приписка о «17 сутках санаторного лечения».
Свежеиспеченный начштаба батальона Филипп Киселев зашел вместе со мной и передал комбату медаль со справкой о награждении.
Новый комбат вручал мне эту медаль как-то не торжественно, не по-осиповски. Я успел рассмотреть на его погонах дырочку от прежней майорской звездочки. Видимо, он получил звание подполковника недавно и не успел или по каким-то причинам не захотел старые майорские погоны заменить новыми. Но что особенно бросилось в глаза, на его гимнастерке как-то очень одиноко светилась юбилейная медаль «ХХ лет РККА». Спросил меня новый комбат, какие награды уже имею, хотя единственный мой орден Красной Звезды я не маскировал, и, как мне показалось, он недобро поморщился, когда я бросил взгляд на его единственную медаль. Это потом кто-то из штабников рассказал мало известную тогда еще фольклорную эпиграмму:
«А на груди его могучей,
Сверкая „множеством“ рядов,
Одна медаль висела… „кучей“,
И та — за выслугу годов…»
Первое впечатление иногда бывает обманчивым, но чаще определяющим, а при смене начальников почти всегда так: если предыдущий начальник был хорош, то нового встречают настороженно. Как он поведет себя с подчиненными, будет ли строг или мягок, справедлив или не очень, станет ли забота о подчиненных его главным делом, или самым важным для него будут собственные амбиции. Совсем немного времени прошло, и мы смогли ответить на эти вопросы…
Внешне это был мужчина не из привлекательных, лет близко к 50, небольшого роста, казавшийся непривычно округлым нам, стройненьким еще в большинстве офицерам. Чем-то он напоминал Ив. Ив. Бывалова из фильма «Волга-Волга», которого с блеском сыграл Игорь Ильинский, знаменитый комик. Но Батурин, как вскоре прояснилось, был далеко не комиком, хотя его командирским качествам, отношению к командному составу и к штрафникам еще предстояло проявиться.
В своих записках, присланных мне уже в 2001 году в помощь для работы над первым изданием моей книги о штрафбате, мой фронтовой друг Петр Загуменников незадолго до своей кончины от инсульта писал: «Новый комбат был, кажется, из политработников (так почему-то многие считали!), перешедших в конце войны на строевую (командную) работу. По характеру был он капризен и вообще не пользовался таким авторитетом и у офицеров, и у штрафников, как его предшественник, полковник Осипов Аркадий Александрович». Так что мои впечатления и предположения не были необоснованными, а слух о том, что он из бывших политработников да еще и с непростым характером подтвердился, так как оказалось, что Батурин в свое время действительно им был, в 1944 году прошел 7-месячные курсы «ВЫСТРЕЛ», а потом «засиделся» в тылу заместителем командира учебного кавполка.
Итак, вместе с гордостью за свою «отважную» медаль пришло беспокойство. А удастся ли мне в будущих боях заслужить вообще какую-нибудь награду? Тем более — именно тот орден, который теперь мне нужен позарез! Решил никому об этой неприятности моей не сообщать и ничего никому не говорить о моей злополучной фотографии «дважды орденоносца». Даже Филиппу Киселеву, теперь моему начальнику, с которым у меня давно уже сложились по-дружески доверительные отношения. Правда, о награждении меня медалью «За отвагу» — не удержался, все-таки написал моим близким. Но о конфузе с орденом — ни слова!
Командир роты капитан Иван Матвиенко, получивший недавно из рук прежнего комбата за предыдущие бои под Брестом орден Суворова III степени, почему-то вновь формировал роту, тогда как некоторые, и давно находящиеся в батальоне, и вновь прибывшие на такие же должности офицеры, находились в резерве. Может, мне показалось, что Батурину мозолил глаза полководческий орден ротного. Матвиенко настоял, чтобы я снова был зачислен в его роту, чему я был рад.
В общем, формировались мы под наблюдением нового комбата и его штаба, а также под влиянием складывающихся обстоятельств весьма энергично. В период завершения активных боевых действий по освобождению советской земли пополнение в штрафбат уменьшилось значительно. Было понятно, что теперь батальон будет воевать не в полном составе, а как и до Осипова, поротно. Да и наш Батя-Осипов был перемещен именно потому, что его организаторским способностям и полководческому умению в рамках отдельно действующей роты будет тесно. А нового комбата, еще не имеющего боевого опыта, можно поставить на организацию подготовки рот, которые будут воевать без участия самого комбата.
Познакомили меня с некоторыми вновь поступившими в батальон офицерами. Среди них выделялся командир пулеметного взвода, неторопливый и, как оказалось вскоре, расчетливый и отважный старший лейтенант Георгий Сергеев. Судя по огромному, во всю левую щеку, шраму на лице, он уже немало повидал на фронте, и мы многому учились у него потом, в боях. К тому времени пулеметчики взвода, который формировал Сергеев, получили новые станковые пулеметы системы Горюнова, которые хорошо знал Сергеев и умело обучал переменников. Эти пулеметы были почти вдвое легче прежних «максимов» (40 кг вместо 70!). Лента к ним вмещала те же 250 патронов.
Вместо Феди Усманова, еще не вернувшегося из госпиталя, временно в роту был зачислен младший лейтенант Иван Карасев, удивительно спокойный и улыбчивый человек довольно высокого роста, крепкого телосложения, с плечами саженного размаха. В любом движении его угадывалась недюжинная сила.
Батальон размещался недалеко от Вислы около Минска-Мазовецкого, что юго-восточнее Варшавы. В памяти осталось только название. Помню, что рядом с нами размещалась какая-то часть Войска Польского. Соседство это способствовало знакомству с польскими воинами («жолнежами»). Кто знает, может, окажемся соседями и в бою… Наряду с коренными поляками часть их была или русскими с фамилиями на «ский», или поляками, давно обрусевшими. Непривычно было смотреть на их странный по нашим меркам головной убор — «конфедератки» — фуражки с квадратным, а не круглым верхом. И честь друг другу они отдавали не ладонью, а двумя сложенными, средним и указательным, пальцами. Удивляли нас на первых порах также их утренние и воскресные молитвы. Подумалось: а в боевых условиях, например, в наступлении или в атаках, которые часто случаются именно утрами, они тоже будут делать перерывы на молитвы?
Известно, женщин в нашем батальоне не было, и соседство с Войском Польским было интересно тем, что там часто устраивали вечера танцев. Многих из нас сами эти танцы интересовали мало, хотя некоторых все-таки влекло туда наличие девчат в польской военной форме. Но их командиры строго пресекали романтические отношения с нашими офицерами и бойцами, хотя это им не всегда удавалось.
У нас шло формирование одной роты и взводов усиления за счет нового пополнения, хотя и не массового, как раньше. Хорошо, что большинство бойцов было с богатым боевым опытом, и мы использовали их в роли инструкторов по боевой подготовке, и делали они это с охотой, каждый по своей собственной методике.
Понятно, что ни о каких 17 сутках санаторного лечения, рекомендованных в справке из госпиталя, не могло быть и речи, но наш главный медик, Степан Петрович Бузун, специально прикрепил ко мне своего фельдшера Ваню Деменкова делать мне перевязки еще не совсем зажившей раны и ежедневные массажи. Этой методикой и я пользовался еще долгие 10 лет после войны до полной нормализации чувствительности ноги.