Как же радостно стало на сердце, когда ему удалось наконец прижаться к стене дома. Буквально вдавливаясь в стену, «прилипая» к ней, он начал медленно подбираться к ближайшему окну. Бросив в него одну за другой две гранаты, примерно с двухсекундной задержкой каждую, чтобы фрицы не успели выбросить их из подвала и, дождавшись взрывов, перебежал к другому окну. И так, от амбразуры к амбразуре, с приготовленными гранатами уверенно двигался вперед. А позади него эти, только что изрыгавшие смерть огневые точки замолкали одна за другой.
Вскоре красная ракета подняла роту в атаку. Вначале поднялся взвод Афонина, а вслед за ним — остальные бойцы роты. Броском преодолев эту злополучную улицу, штрафники добивали оживающие огневые точки, окружали дома, не давая улизнуть тем, кто пытался скрыться в пристройках или сбежать к берегу Одера огородами, спускающимися к реке. Успех был полный!
Я потом спросил старшего лейтенанта Ивана Деменкова, как действовала на поле боя его новая санитарка. Он сказал, что вынесла с поля боя и сделала перевязки не менее двадцати бойцам. Молодец, Рита, не подкачала. Что-то вроде гордости за нее почувствовал, даже удовлетворение тем, что не придется краснеть за нее.
А взвод Алеши Афонина обнаружил слева группу фрицев, не замеченную раньше и, видимо, спешившую на помощь тем, кого уже здесь громила штрафная рота Бельдюгова. Оказалось, что эта группа вышла из деревушки совсем недалеко от окраины Альтдамма. Афонин быстро сориентировался и повел свой взвод, чтобы перерезать им путь. Сильным огнем заставили этих фашистов залечь, а затем и сдаться. Это были единственные пленные в этом бою.
Почти сразу же за ротой штрафников вначале на этом же участке, а затем и на других в наступление пошли и подразделения полка. К середине дня город был взят. Стрелковые подразделения закреплялись на берегу Одера, а нашу роту, выполнившую очередную задачу, отвели. Альтдамм взят! Это было 20 марта, памятная дата. Потери наши были все-таки значительными.
О величине потерь нашего батальона за весь путь от Вислы до Одера за всю Висло-Одерскую операцию красноречиво свидетельствует пункт 4 приказа по батальону, который я, как и многие другие документы, предоставленные мне из ЦАМО РФ, привожу дословно:
27 марта 1945 года: № 76 Действующая армия
…4. Действующую 2-ю стрелковую роту в составе: а) офицеров — 11 чел., б) сержантов — 5 чел., и в) переменников — 22 человека и 9 лошадей — полагать вышедшей из оперативного подчинения 311-й стр. дивизии и прибывшей в батальон для дальнейшего формирования. Основание: Боевое распоряжение Начштаба 61-й армии № 009 от 24.3.45 г.
Помощнику по м/о зачислить на котловое довольствие.
Как видите, рота вернулась из боев в составе всего 22 штрафников! А перед началом Висло-Одерской операции это была полнокровная рота, численностью более 100 человек. И сюда нужно приплюсовать мою «полуроту» в 50 бойцов, да еще хоть и небольшие, но отдельные группы пополнения в ходе наступления. Наверное, наберется не меньше 200 человек. Так что можно себе представить и напряженность, и жестокость боев как на подступах к Варшаве, так и в Штаргарде, в Альтдамме и вообще за этот период.
К вечеру подошел и штаб батальона. Комбат, которому, видимо, указали, что дольше отмеренного срока штрафника держать в штрафбате нельзя, приказал Бельдюгову оставить тех, кто уже по своим срокам и боевым делам подлежал освобождению, а остальных передать мне для формирования новой роты.
Снова какое-то преувеличенное внимание ко мне! Не знаю, прав ли был я в своих предположениях о том, что комбат почему-то слишком часто поручает мне боевые задачи. В то время батальон действовал поротно, а очередь моя почему-то оказывалась первой чаще, чем у других командиров рот. Может, то было следствием тайной обиды его за присвоение штрафниками мне, а не ему почетного имени Батя, а может, такой вид мести за непокорность на Нареве. Начштаба Киселев, а ему одному из замов удавалось быть с Батуриным подчеркнуто уважительным, сказал мне, будто он просто мне доверяет больше, чем другим. Едва ли, были ведь у нас ротные командиры опытнее меня.
Отвели нас на одну из окраин Альтдамма, и там начались привычные дела по приему пополнения, формированию из него подразделений, разумному распределению по взводам и отделениям бойцов, имеющих пехотный опыт войны, с теми, кто был слабее в этом.
Вскоре были подведены итоги действий роты в Висло-Одерской операции. Всего было награждено 34 человека, в том числе 11 офицеров комсостава, но зато 21 штрафник! Кроме того, из постоянного состава оружейный мастер, старшина и писарь роты.
Иван Иванович Бельдюгов, ставший уже майором, получил орден Красного Знамени, Афонин и Кузнецов получили ордена Александра Невского, даже Ваня Деменков получил Красную Звезду, а тот Соколов, подавивший гранатами пулеметные точки противника и еще 3 штрафника, — орден Славы III степени. Жалел он, что не Отечественной войны, как некоторым досталось, или «За отвагу». О том, как и почему реагировали на это награждение офицеры-штрафники, я уже пояснял ранее.
Еще через несколько дней стало известно, что полоса 1-го Белорусского фронта в ожидании решающего наступления на Берлин значительно сужается и мы должны будем переместиться значительно южнее. Как мне сообщил замкомбата майор Матвиенко, моей роте предстоит участвовать в форсировании Одера на одном из участков, севернее уже захваченного войсками 1-го Белорусского фронта Кюстринского плацдарма.
Вот туда нас всех срочно и перебросили.
Глава 17В Берлинской операции, Одер. Не утонул, убили
Не за почести и славу
Брали эту переправу:
Каждый в пекло лез и знал,
Для чего он Одер брал.
На всех ярится смерть — царя, любимца славы,
Всех ищет грозная… и некогда найдет…
После долгого и утомительного марша мы сосредоточились километрах в шести от Одера, в аккуратной немецкой деревеньке. Жителей в ней не осталось, успели все удрать за Одер, хотя разрушений в деревне не было видно. Побросали немцы все: и мебель, и застеленные перинами кровати (пышные перины — обязательный атрибут любого жилого немецкого дома), и разнообразную кухонную утварь. В одном доме из 4 комнат поместились все офицеры роты, разместились, в общем, уютно. Небольшую комнату на втором этаже занял я с женой, теперь медсестрой нашего медпункта, остальные — попарно мои взводные офицеры, старшина и ротный писарь. Хозяйственники рядом с нашим домом быстро развернули офицерскую «столовую», и к нам стали доноситься густые кухонные ароматы, к которым Рита стала относиться весьма разборчиво.
У нас уже не было сомнений, что все идет своим чередом, ребята знали, что ее «тянет» на соленое, на остренькое, и в «столовой» часто откладывали часть своих порций селедки для нее. Батальонный доктор Степан Бузун зашел однажды к нам и заявил, что в связи с беременностью Риты он полностью исключает ее работу на передовой и она впредь будет по мере сил только помогать ему в БМП и что это согласовано с комбатом.
Когда мы освоились в этой деревне, определились, где штаб, где жилье комбата, то заметили в его доме женщину. Оказалось, что это была жена Батурина. И мне стало спокойнее: теперь уже предметом разговоров некоторых офицеров стал и Батурин, к нам ставший относиться мягче.
Формирование и подготовка роты шли по плану. Мы все понимали, что форсирование последнего крупного водного рубежа Одера, прикрывающего немцам их столицу Берлин, будет нелегким, защищать его они будут с упорством невиданным, остервенелым. Это станет «последним и решительным боем», едва ли нам еще достанет сил с боями дойти до Берлина.
Как я уже говорил, пулеметный взвод при моей роте снова формировал Георгий Сергеев. Ему помогал другой взводный пулеметной роты, старший лейтенант Сергей Сисенков. Я уже много писал о Жоре Сергееве, о его характере: он был не бесшабашен в своей смелости, она держалась у него на трезвом расчете, на боевой грамотности. Буквально за несколько дней до ввода роты в бой вдруг стали происходить кадровые перемены в комсоставе, назначенном на Одер.
Сисенков, «дублер» Сергеева, откомандирован в отдел кадров 61-й армии, а вместо него назначен младший лейтенант Кузнецов-2-й, то есть не Женя-Кузнечик, а Николай Николаевич, заметно старше своего однофамильца. В первых числах апреля командир пулеметной роты майор Анатолий Бабич сдал свою роту прибывшему с фронтовых курсов комбатов капитану Борису Алексеевичу Тачаеву. Особенно мы радовались тому, что он отказался от назначения командиром стрелкового батальона ради возвращения в «штрафбат родной». Приятный и жизнерадостный человек Боря Тачаев. И сам он был рад возвращению в свою штрафбатовскую семью.
Ну просто сплошные радости, может быть, перед последним в истории нашего батальона боем. Известный уже читателю Георгий Ражев и на этот раз у меня опять был взводным. В последнее время он стал особенно вспыльчивым, не сразу приходящим в нормальное состояние, более заметным стало и его влечение к спиртному, что тоже вызывало определенные трения между нами. Причем это его увлечение даже стал замечать комбат.
Надо сказать, мы уже привыкли к манере нашего комбата Батурина, в отличие от его предшественника Осипова, сыпать взысканиями направо и налево, чаще — в приказах, и стали понимать, что эта батуринская манера вызвана компенсацией отсутствия авторитета, которым обладал наш Батя Осипов. Тогда дисциплина всех, комсостава и переменников обусловливалась в том числе и нежеланием огорчать уважаемого командира неправильными поступками.