е законов. Хотя личный момент преданности королю остался, как сохранились и иные связи с различными группами и клиентелой, природа службы изменилась. Достигнув статуса корпорации, чиновники Парламента тяготеют к автономии, что ставит их в особые отношения к королю. Они отстаивают его власть, но могут действовать и против его интересов, поскольку у них появляются свои интересы и большие возможности их защищать. В работе института, его политической линии была своя логика, и она не зависела от конкретного состава людей. В основе ее лежали выработанные этой группой служителей власти представления о себе, о суде, о короле, и эти представления определяли логику их поведения. Поэтому в данном исследовании именно парламентская культура превращается в фактор развития учреждения.
Наконец, исследование социально-культурной практики такой микрогруппы, как корпорация чиновников Парижского Парламента, выводит на одну из центральных проблем в современной историографии — рождение бюрократии и государства Нового времени. В исследуемый период бюрократия только зарождается, ей присущи еще черты сеньориального аппарата, но уже на этом этапе видны сущностные параметры самоидентификации служителей власти: корпоративность и замкнутость, тяготение к автономии, риторика «общего блага» для защиты своих интересов. Но эти интересы сыграли ведущую роль в становлении государства во Франции.
Глава I.Профессиональный облик чиновников Парижского Парламента
Право созывать сессию Парламента принадлежало королю и никогда не оспаривалось. В этой формуле о «призыве сеньоров суда» выражена традиция прежнего существования Парламента в системе Королевской курии, когда король по своему желанию и в нужное для себя время собирал сессию суда. К началу XV в. формально ничего не изменилось: по-прежнему она открывалась по «призыву короля» в установленные королевскими ордонансами сроки и продолжалась с 12 ноября до конца сентября[38].
§ 1. Работа как способ существования
Король лично должен был открывать сессию Парламента, но в XV в. почти никогда этого не делал. В его отсутствие это делал канцлер как глава всей королевской администрации. Он зачитывал ордонанс о «призыве сеньоров суда», затем адвокаты и прокуроры приносили клятву[39]. Торжественное чтение ордонанса и принесение стандартной клятвы превратилось в пышную церемонию, важную для формирования образа власти Парламента, но утратившую функциональный смысл. И скороговорка обоих гражданских секретарей при описании этого ритуала является лучшим тому подтверждением: «Были прочитаны ордонансы и принесены клятвы», — вот и все, что считали они нужным записать.
Реальность же заключалась в том, что Парламент собирался не по воле короля, а потому что королевство нуждалось в работе верховного суда. И главное, это стало потребностью для самих чиновников Парламента, для которых работа в нем была профессией, дающей к тому же материальное благополучие и высокое общественное положение.
В самом ритуале открытия сессий нельзя не заметить этого мощного нажима чиновников, этого дыхания в спину открывающему.
Не откроет король, и даже канцлер, они сделают это сами. Так они и поступили в 1415 г., и в отсутствие канцлера, находившегося с королем в Руане, в период ожесточенных боев с английскими войсками, Робер Може, первый президент Парламента, открыл сессию (12 ноября 1415 г.).
Парламентские чиновники в любой ситуации добивались лишь одного — работы Парламента. Никакие обстоятельства не могли помешать им прийти во Дворец на о. Ситэ и приступить к работе. А в изучаемый период помех было более чем достаточно. И важнейшая из них — обострение политической ситуации в Париже и королевстве в целом. «Из-за опасностей вокруг Парижа и Вермандуа» заседания Парламента отменялись в октябре — ноябре 1411 г., но как только напряжение спадало, чиновники вновь шли в залы «так поспешно, как только могли» (12 ноября 1411 г.). Так со всей остротой повторилось в мае 1418 г., когда в Париж вошли войска герцога Бургундского, и посреди разгула политических репрессий парламентские чиновники добиваются возобновления работы Парламента[40]. Правда, он вынужден сократить заседания до двух дней в неделю, а при закрытии сессии 1 октября 1418 г. Никола де Бай обмолвился о том, что «в Париже и во многих областях королевства большая смертность», да и попросту идет гражданская война, превратившая Парламент в обесцененный инструмент «справедливости для всех» (25 июля, 1 сентября, 28 сентября 1418 г.). Парламент ничего не мог противопоставить этому, кроме работы, ставшей его способом борьбы с анархией, произволом и беззаконием, способом выживания для самих чиновников.
Так кризис королевской власти выявил уровень оформления Парламента как самостоятельной общественной силы, осознающей свои интересы и заинтересованной в сохранении центрального аппарата.
Ярким выражением этой черты в облике чиновников Парламента XV в. является их поведение в дни небывало холодной зимы 1408 г., сковавшей снегом и льдом почти всю Западную Европу. Холода обрушились внезапно: 17 января 1408 г. Никола де Бай записывает в «протокол» объяснения-извинения по поводу неразборчивого почерка — чернила замерзли, и даже попытки обводить буквы не дали результатов. «Люди говорят, что сто лет не было так холодно», а столетие — это синоним эпохи. Вскоре Парламент поручил своему чиновнику заботы о дровах, свечах, светильниках для залов Дворца. А через десять дней, 27 января, произошло затмение Луны и начались новые испытания: замерзла Сена, да так, что (небывалое дело) «народ ходил по реке туда-сюда и ездил на повозках, как по мостовой, а снег был в таком количестве, какого не было на памяти людей». И вот 31 января, т. е. на пятый день после затмения, грянула беда: мороз стал спадать, а с ним — таять снег, льды затрещали и начался ледоход. Лавина нарастала, и вскоре вышедшая из берегов Сена, неся глыбы льда, начала свое разрушительное течение. Ночью льды крушили деревянные мосты через Сену, примыкающие к ним дома. Сломаны были и Малый мост, и 20–30 домов возле него, «построенные лет 27–28 назад». Наутро город был отрезан от Ситэ, а чиновники Парламента — от Дворца.
Парламент оказался парализован. Утром 31 января не пришли ни советники, ни адвокаты, ни прокуроры, ни мелкие служащие, никто, кроме первого президента, двух-трех советников и самого гражданского секретаря Никола де Бая.
Казалось бы, беда для всего города: разрушены мосты, дома, стоит небывалый холод, вскоре настанет дефицит дров и хлеба. Все это вполне оправдало бы перерыв в работе Парламента. Но только не в глазах самих его чиновников. Сетования Никола де Бая на плохой почерк, ибо разогреть чернила и руки ему не удавалось, согласуются с его извинениями, аккуратно вписываемыми в «протокол» о причинах приостановки работы Парламента. Когда в начале февраля стало ясно, что невозможно переехать бушующую реку, тем более ждать строительства новых мостов. Парламент решил начать заседания: те, кто был отрезан от Дворца, нашли временное помещение и возобновили заседания суда и вынесения приговоров, а оставшиеся в Ситэ стали работать здесь. При этом предусматривалось соблюдение всех формальностей, вплоть до ведения двух протоколов на параллельных заседаниях (1, 3, 4, 6 февраля 1408 г.), ибо авторитет Парламента поддерживался, среди прочего, бесперебойной, не знавшей существенных перерывов работой и его чиновники не могли примириться с тем, чтобы стихийное бедствие одержало верх над законами королевства Франции. А может быть, они боялись, что общество не заметит их отсутствия за обрушившимися бедами, да так и не вспомнит об их необходимости.
Так или иначе, в отношении чиновников к своей работе в Парламенте ярче всего проявился достигнутый институтом уровень зрелости. Чиновники, как подлинные профессионалы суда, воспринимали любые перерывы в работе как посягательство на их интеллектуальную собственность, реализуемую в Парламенте.
И именно на этом этапе развития чиновничества уже видны симптомы превращения его в бюрократию. В самом деле, самостоятельность как проявление развитости института может перерасти в автономность по отношению к обществу. Особенно это провоцируется кризисных ситуациях. Общество сотрясают кризисы, оно переживает изменения, и они могут мешать работе учреждения, в данном случае Парламента. И тогда Парламент замыкается в себе, на себя.
В сущности, он начинает работать вхолостую, работать на себя, если не с целью разрешить кризис, то хотя бы с целью самозащиты. Любой институт власти — это автономная система, и она может до известной степени отключаться от общества. Если общество перестает нуждаться в чиновниках, они нужны сами себе. Такое впечатление не раз посещает при чтении протоколов: Франция пребывает в смуте, проблемы нарастают как снежный ком, а Парламент выносит решения, разумные, продуманные и мало реализуемые.
§ 2. Жалованье в институциональном аспекте
Принципиальное отличие чиновников-профессионалов от служителей власти предшествующего периода в том, что они служат за плату, а не на основе вассальных или иных связей и зависимости. Поэтому плата играет большую роль в становлении чиновничества и может многое объяснить в его характере.
Как ни странно, вопрос о жалованье чиновников не привлекал большого внимания ученых, даже тех, кто отдавал предпочтение фактической стороне исторического процесса. В итоге сведения об оплате чиновников ограничиваются следующими данными. Во-первых, плата чиновника была фиксированной с начала XIV в. и до конца XV в. не увеличивалась. Следовательно, при постоянном колебании цен, особенно провоцируемом Столетней войной, и конъюнктуре рынка плата фактически неуклонно снижалась. Во-вторых, жалованье чиновников-мирян в день составляло 10