парижских су, клириков — 5 су, кроме того им ежегодно выдавалось по две мантии или их стоимость, а также по 20 парижских ливров на Рождество и Троицу. Президенты получали фиксированное жалованье: первый президент — 1.000 ливров в год, остальные — по 500 ливров[41]. Остается понять, можно ли было безбедно прожить на эти деньги, а также, почему при неуклонном снижении оплаты притягательность службы в Парламенте возрастала во всех сословиях французского общества.
С этой целью следует соотнести жалованье чиновников Парламента с ценами на продукты питания, как и с доходами других профессий. Итак, некоторые цифры. Цена на хлеб во Франции была фиксированной до 1439 г., а цена на муку — нет, поэтому булочники меняли вес буханок хлеба, дабы соблюсти баланс. Цена 1,5 кг муки составляла в 1372 г. 8 су, к началу XV в. — 20 ливров, в 1410 г. — 54 ливра. Стандартная буханка хорошего белого хлеба стоила в Париже 1 денье, большая буханка — 2 денье. В XV в. стоимость фунта баранины — 20 денье, свинины — 15 денье, говядины — 12 денье. Селедка, очень употреблявшаяся, особенно во время постов, стоила от 5 до 25 денье за фунт. В Париже в XV в. бочка хорошей селедки стоила 21 су. Фунт соленого масла стоил 3 су, пинта орехового масла — 6 су. А в хороший урожайный год, например 1414 г., пинта вина стоила 1 денье.
Таким образом, на жалованье за 1 день работы чиновник-мирянин мог купить на выбор: 120 буханок хлеба, 3 кг баранины, 4 кг свинины, 10 кг говядины или полбочки селедки. За суточное жалованье он мог купить 108 л вина.
Прямо скажем, служба в Парламенте обеспечивала пропитание.
Сравним жалованье парламентского чиновника с оплатой иных занятий во Франции. Крестьянин в XIV в. зарабатывал несколько денье в день, т. е. в 10 раз меньше судьи Парламента. Пастух получал до 4 ливров в год, т. е. столько же, сколько чиновник за 8 дней работы. Средний заработок наемного работника в день составлял 2 су 3 денье. Строитель в Руане получал 3 су 9 денье в день (4 су в 1380 г.), т. е. в 3 раза меньше, чем парламентарий. Пехотинец на службе в войсках короля Франции получал 3 су 4 денье (в 1380 г. — 5 су 2 денье), т. е. в 2 раза меньше парламентского чиновника, а ведь он рисковал жизнью.
Да, чиновники Парламента — люди далеко не бедные, это ясно. Но и не самые богатые. Например, один из богатейших мясников Гийом де Сент-Йон, имея в Париже три бойни, в неделю продавал мяса на 200 ливров, с прибылью, составлявшей 10–15%, имел 600 ливров ренты, 4 дома в деревне, не говоря уже о движимом имуществе. Генерал финансов Лангедойля получал фиксированное жалованье в размере 2.060 ливров, правда, во второй половине XV в., т. е в 4 раза больше президента Парламента. А Пьер Кошон, печально известный обвинитель Жанны Д'Арк, за особые «услуги» герцогу Бургундскому получил из казны только за два года (1418–1420) 3.689 турских ливров.
Нет, чиновники Парламента — люди далеко не самые богатые. Прибавим к этому нерегулярность выплат жалованья, не говоря об ответственности выполняемых работ и их опасности, о чем свидетельствуют многочисленные дела о нападениях на чиновников суда при исполнении ими поручений. Поэтому задаваясь вопросом, обогащала ли служба короне, исследователи приходят к парадоксальному выводу: за исключением чиновников финансовых ведомств, — нет, впрямую не обогащала.
Тем не менее служба в Парламенте давала иные выгоды, в конечном счете, финансового характера. И прежде всего, освобождение от налогов, постепенное уравнивание в привилегиях с дворянством и духовенством. Они получали и различные подарки от короля, наконец, имели место «добровольные дары» выигравшей стороны, которые общество справедливо считало взятками.
Подводя итоги, скажем так: по сравнению с пастухом или поденщиком парламентские чиновники были богатыми людьми, но если помнить, что речь идет о людях, представляющих «без посредников» верховную судебную власть короля, трудно не согласиться с исследователями, утверждавшими, что вознаграждение чиновников за службу короне — наименее почетная страница в истории французской монархии.
Этот вопрос интересен не только в экономическом, но и в институциональном плане, поскольку оплата чиновников служила одним из мощных рычагов оформления и консолидации парламентской корпорации.
В основе законодательных актов об оплате чиновников Парламента был заложен принцип поощрения усердия в работе, что сыграло роль в повышении профессионального уровня и общественного престижа парламентской службы. В серии ордонансов 1319–1320 гг. он был сформулирован с предельной ясностью и по сути своей исключал равенство в оплате, губительное для 38 инициативы чиновника[42].
Прежде всего, обратим внимание на способ выплаты жалованья чиновнику — оно выдавалось за каждый день работы. Следовательно, зависело от количества дней, проведенных чиновником в Парламенте. Чиновник мог отсутствовать по уважительной причине, и тогда должен был получить на это разрешение Парламента; он мог «прогулять», и тогда его ждало дисциплинарное наказание. Но и в том, и в другом случае плату за этот день он не получал.
В этой части вопроса об оплате раскрывается важная сторона процесса профессионализации чиновников Парламента, бывших знатоками права, практиками суда и просто образованными людьми. Спрос на таких людей был весьма высок в разных слоях общества, и чиновники имели немало возможностей зарабатывать деньги «на стороне».
Но Парламент был настоятельно заинтересован в отборе чиновников, преданных идеям сильной королевской власти и готовых служить ей, отдавая все свои силы и знания. Поэтому в королевских ордонансах постоянно утверждается принцип личного присутствия чиновника на заседаниях и право отсутствовать лишь с разрешения короля и Парламента (ордонансы 1303, 1329, 1345, 1355, 1357, 1389, 1393, 1413, 1419, 1454, 1499 г.)[43]. Разумеется, столь частое повторение этого требования свидетельствует о его малоэффективности, но все же трудности на пути его осуществления не смогли поколебать незыблемость этого фундаментального принципа.
Итак, только разрешение Парламента или короля делало отсутствие чиновника законным. Гражданский секретарь выдавал документ, подтверждавший отпуск, где указывались имя и должность чиновника, срок отсутствия и его причина, если срок не превышает 3 дней[44]. Благодаря этому мы можем узнать подробности этой процедуры. Никола де Бай сообщает, что «первый президент запретил подписывать письма об отъезде без согласия председателя заседания… чтобы чиновники не могли свободно уезжать отсюда по делам, из-за чего Парламент остается часто лишенным советников» (1 марта 1402 г.). Как правило, речь идет о поездке чиновников Следственной палаты для расследования дела. Однако, согласно свидетельству секретаря, чиновники охотнее отлучались на эти расследования, поскольку такие поездки были прибыльнее, оставляя нерешенными порученные им дела.
Разрешение Парламента на отсутствие чиновника нужно было не только для того, чтобы все члены Парламента знали, кто уезжает, на сколько и почему, т. е. для поддержания дисциплины. Принципиально важно в этой процедуре то, что чиновник, вне зависимости от причины своего отсутствия, обязан был найти замену для выполнения порученных ему дел и отчитаться перед Парламентом. И главное: согласно ордонансу от 5 февраля 1389 г. чиновник получал только то, что полагалось при такой поездке, а жалованье — нет[45]. Поэтому, перед тем как уезжать, чиновник обязан был передать порученные ему дела другому советнику, и эта замена фиксируется в протоколе[46].
В этом вопросе существенно то, что даже в тех случаях, когда чиновник отлучался по политическим заданиям Парламента или короля, он должен был передать на время дела другому лицу или оставить их в распоряжении Парламента, который сам находил ему замену. Так, в декабре 1401 г. Парламент не подписал документы о командировке чиновнику, отправлявшемуся по заданию института, пока тот не принес «все дела, которые он взялся вести»; в 1418 г. первый президент, уезжавший в составе делегации к королю Англии, передал свои дела Парламенту (18 ноября 1418 г.).
Однако даже соблюдение процедуры отпуска не снимало ответственности за длительность отсутствия или за отъезд большого числа чиновников, ибо все это сказывалось на работе. Недовольство Парламента подобными действиями проявилось на открытии сессии 1407 г. Скандальность ситуации была очевидна: на открытии не оказалось ни одного из президентов. А ведь в дополнение к четырем президентам была временно введена должность пятого «для помощи и уменьшения пробелов в работе». Скандал был тем более крупным, что, кроме Анри де Марля, проводившего выездную сессию суда в Нормандии, остальные президенты занимались в этот момент не парламентскими делами. Пьер Бошэ находился в своих владениях в Пуату, Ги де Буаси проводил судебные заседания во владениях герцога Бургундского, Жак де Рюильи поехал по поручению дворян в Анжу, Робер Може — по поручению каких-то лиц в Пуату. Когда эти факты были обнародованы, чиновники Парламента открыто выразили свое возмущение и, хотя речь шла о верховных лицах Парламента — президентах, назвали их поведение «большим бесчестьем и скандалом для короля, его суверенного суда и Парламента» (12 ноября 1407 г.)[47].
Возмущение небрежностью президентов, как и вообще жесткий контроль за работой чиновников, основывались на глубоко укоренившихся и четко отработанных механизмах стимуляции рвения парламентских чиновников, закрепленных в королевских ордонансах. Важное место в этой системе занимали ордонансы, устанавливающие, что выплата жалованья производится частично и из штрафов, взимаемых с