— Тепло-то тепло и места много, да только боязно вас к себе вести. А ну как по лыжному следу кинется фашизье и застукает вас, как миленьких. Не прощу себе вовек…
— Какой след, старина? В такую метелюгу. До утра все заметет, замаскирует. Да и гарнизонов поблизости немецких нет. И если бы они и были, по такому снегу до нас не скоро доберутся. Им в такую стужу и вьюгу не до нас.
— И то верно, — живо согласился старик. — Метелица расчудесная… Прошу на обогрев, гостечки желанные. И радость от вас и мне хоть одну ночку будет поспокойнее. А то все брожу, как бирюк, сторожу, в белый свет пуляю…
— Но толк-то хоть есть? — спросил Огнивцев, надевая лыжи.
— А как же! Очень даже имеется. Как-то с полмесяца тому назад катил на кордон мотоцикл с двумя солдатами. Ну, зачем катили, дело звестное. Они мастаки пожрать за чужой счет. Видать, Гитлер-то не дюже кормит… Ну, только повернули с большака к моему кордону, забуксовали в снегу, а я тут как тут. Саданул из-за кустов с двух стволов сраз, так их как ветром сдуло. На одной колесе крутнулись, и дай бог ноги. Видно, партизан боятся! Где-то битыми были…
— Дедусь, кончай рассказ, веди! — прервал старика Шевченко. — Дома за самоваром доскажешь. Самовар-то есть?
— А как же! Чаек из самовара после морозца — первое дело. А ну-ка полозки, мои полозики, разворачивайтесь.
Старик окинул взглядом заснеженные, шумящие на ветру сосны, выбрал в редколесье по только ему ведомым приметам нужное направление и резво задвигал своими широкими лыжами.
…В большом добротном доме лесника, срубленном перед самым началом войны и еще источавшем скипидарный запах свежеспиленных бревен, разместились быстро, без шума, хотя места в нем для всех, конечно, не хватило. Не поместившиеся в нем расположились на опушке леса вблизи кордона. Охранение заняло свои места у дома и на ведущих к нему заснеженных дорогах. По приказу командира была установлена очередность отдыха взводов в теплых комнатах.
Командир и комиссар считали, что первая задача отряда была выполнена удачно: отряд не только успешно преодолел передний край, но и захватил двух «языков», получил от них немало ценных сведений, значительно углубился в тыл противника. Повезло и с отдыхом личного состава. Здесь бойцы, пусть по очереди, но выспятся в тепле, как говорится, отойдут от напряжения форсированного перехода. Есть время осмотреться, наметить план действий на ближайшие дни.
Комиссар Огнивцев пристроился в маленькой кухоньке, на лавке, стоявшей между стеной и печкой. Лег, не снимая теплой десантной тужурки и валенок. Но печь щедро отдавала тепло и вскоре стало жарко. Пришлось снять верхнюю одежду и положить ее под голову. Под напором разгулявшейся вьюги где-то дребезжали стекла окон, с рассохшегося потолка сыпалась пахнущая коноплей мякина.
Не спалось… Еще и еще раз до мельчайших деталей вспоминал Огнивцев встречу с командующим фронтом. Сумеет ли отряд выполнить поставленные им задачи. Оправдает ли его доверие?
Комиссару были известны некоторые требования генерала армии к отрядам особого назначения еще в ходе их подготовки к засылке во вражеские тылы. «По глубоким снегам нынешней суровой и снежной зимы пешим порядком они далеко не уйдут и задач не выполнят», — сурово сказал Жуков начальнику разведки фронта. — На лыжи! Только на лыжи всех без исключения. И чтоб научились на них не ползать, а «летать».
Конечно, времени для этого было мало. Но каждый глубоко понимал правоту и силу жуковского приказа и делал все возможное для его выполнения. Отряд ежедневно по пять-шесть часов занимался лыжной подготовкой, выкладываясь на тренировках порой до изнеможения. Правда, около двух третей личного состава были набраны из уроженцев северной, средней России и Сибири, имеющих хорошие навыки ходьбы на лыжах. Но и им надо было научиться стрелять с них, бросать гранаты, ходить в атаку. Бывшим жителям южных районов приходилось очень туго. Часть из них пришлось отчислить из отряда и пополнить его воинами-лыжниками под командованием старшего лейтенанта Васильева, уже участвовавшими в рейдах по тылам противника.
Итак, первая часть приказа командующего была в основном выполнена. Хотя «летать» отряд все-таки пока и не мог, но уже мог совершать дальние переходы, сохраняя высокую боеспособность. Уверенность в успешном выполнении боевых задач вызывало и то, что командование отряда хорошо знало боевые качества всех командиров и большинства бойцов. Одни были проверены в боях с фашистами под Велижем и на Валдае, другие сумели отлично проявить себя в ходе подготовки к рейду.
Раскуривая папироску и подсвечивая себе спичкой, в кухню зашел Шевченко. Нащупал в потемках табуретку, сел.
— Спишь, комиссар? — спросил тихо.
— Нет. Думки разные в голову лезут, не уснуть.
— Тогда я зажгу лампу, поговорим.
— Зажигай.
Чиркнула спичка, свет выхватил дощатый стол, на нем лампу с закопченным стеклом. Командир зажег ее и разложил сложенную гармошкой карту.
— Подвигайся ближе, — кивнул на свободный табурет командир. — Посмотрим, подумаем, прикинем, с чего начнем… Значит, так, — словно раздумывая, продолжал Шевченко. — По всем канонам военного дела — начнем с изучения обстановки, уточнения сил и средств противника, определения основного и запасного районов расположения отряда… Ну и очень важно нащупать связи с местным населением, партизанскими группами и отрядами. Их надо найти в этих лесах… Примерно вот здесь. Вместе с ними наметим объекты нападения, свяжемся со штабом фронта и доложим свои соображения.
— И долго мы будем в этих лесах? — спросил комиссар.
— Это уж как получится, по ходу дела. Главное — незамедлительно приступить к выполнению боевой задачи.
— Вполне разделяю твое мнение, — сказал Огнивцев. — Да и нашим бойцам не терпится, вперед рвутся, хотят быстрее с боями по тылам противника пройти, напустить страху на фашистов. И еще, — комиссар улыбнулся, вспомнив просьбу члена Военного совета фронта, — может быть, удастся захватить в плен генерала. Это действительно был бы шок для гитлеровцев.
— Все верно, комиссар, я все помню. Так и будем действовать. А пока главное для нас — незамедлительно приступить к выполнению боевой задачи. Пойдем-ка проветримся, да посты заодно проверим. Ночь-то больно тревожная.
И точно, ночь действительно была неспокойной, словно предвещающей неведомую беду. Разбушевавшийся ветер то гулко ревел, бросая могучие заряды снега, то срывался на свист, метя лютую, завивающуюся в жгуты поземку. Глухо шумел лес. Деревья раскачивались под порывами урагана, словно отмахиваясь от его упругих ударов. Временами слышался треск поваленных стволов.
— Да, погодка — не приведи господь, — поворачиваясь спиной к ветру, прокричал комиссар командиру.
— И не говори, аж жуть берет…
— Стой, кто идет? Стой, стрелять буду! — раздался отчаянный крик часового, видимо, не замечавшего в снежной круговерти приближение к посту людей.
— Отставить, — резко крикнул капитан Шевченко и спокойнее добавил: — Раньше окликать надо было…
— Как дела? — подходя к часовому, спросил Огнивцев. — Как настроение?
— Все вроде в порядке, — ответил боец, — только за метелью не видно ни шута. — И добавил понуро, словно подслушав слова Огнивцева: — Погодка-то разгулялась, аж жуть берет…
— С чего бы это? — подчеркнуто бодрым тоном удивленно спросил комиссар. — В самый раз погодка, будто по заказу. Нам чем она хуже — тем лучше. Это немец сейчас сидит где-нибудь в чужой хате и трясется от страха. Он небось в своей Германии такого отродясь не видал. Пусть его жуть и берет. А мы люди привычные, мы у себя дома.
— Это точно, — повеселевшим голосом проговорил часовой. — Только…
— Никаких «только», — отрезал комиссар. — Продолжать службу и не зевать!
— Есть — не зевать! — весело ответил боец.
— Который теперь час? — пересиливая вой ветра, прокричал командир.
— Пятый пошел, — ответил Огнивцев.
— Пару часов вздремнем. Утро вечера мудренее. И начнем действовать.
6. ПЕРВАЯ ОСТАНОВКА
Местом расположения отряда на ближайшие два дня был выбран лесной массив в десяти километрах северо-восточнее Новопетровского, недалеко от дома лесника. Здесь было решено на скорую руку построить зимний лагерь: соорудить шалаши из хвойных веток на 8—10 человек каждый, в них отрыть ямы, где и в светлое, и в темное время суток можно было бы развести костры.
Костры, костры солдатские… Пожалуй, нет на земле никого более влюбленного в костры, чем русский человек. И это, видимо, потому, что никому другому не довелось провести столько дней и ночей у живого огня под открытым небом. В глухомани зарослей и буреломов отвоевывал он метр за метром для пашни и огородов, прокладывал тропы и дороги. Топором и мотыгой корчевал делянки. Под дым костров русский мужик пахал и сеял, валил лес на срубы, слушал в ночном у костров сказки, спасался от стужи.
Вот и теперь в морозном, снежном Подмосковье загорятся костры в шалашах. Они согреют бойцов. Помогут им восстановить силы, чтобы на другой день сразиться с врагом…
Домик лесника оставался запасным местом отдыха и временным лазаретом для раненых, которые непременно появятся после завтрашнего боя. Здесь же было решено готовить горячую пищу для отряда.
Старик-лесник Иван Кузьмич Мельников и его жена Пелагея Ивановна оказались доброжелательными людьми. Они охотно снабдили разведчиков необходимыми инструментами для устройства зимнего лагеря — двумя пилами, тремя топорами, несколькими лопатами, настояли на том, чтобы старшина Кожевников взял три мешка картошки, здоровенную связку лука, стали выпекать лепешки из своих скудных запасов муки. Кроме того, Иван Кузьмич сообщил командованию немало ценных сведений о размещении немецких гарнизонов в ближайших селах, рассказал о заветных лесных тропах, наверняка неведомых противнику.
— Золото, а не дед, — сказал, как припечатал, рядовой Хохлов, — и бабка ему под стать.
В 8 часов утра в доме лесника собрались командиры взводов старшие лейтенанты Алексеев, Брандуков, Васильев и командир хозяйственного взвода старшина Кожевников.