— Как же это они застали нас врасплох? Царь сыграл с нами злую шутку, но он заплатит за это. Его отцу удалось спасти голову, но у сына она полетит! Только бы нам справиться с реакционерами!
— Теперь видите, кто ваш враг. А вы все с нами грызетесь!
— Сколько раз я говорил нашим: «Люди, не ссорьтесь с коммунистами! Это же наши люди: мы, как два вола за одним плугом. Только один идет по левой борозде, а другой — по правой. Приглядитесь лучше, что делают те, с черными душами!» Но нашим хоть кол на голове теши. Вот и допрыгались. Вся Болгария была с нами и вдруг… Не могу поверить! А что думают ваши? Почему вы стоите здесь с винтовками, а не идете на город?
— Затем я и пришел, чтобы связаться с нашими. Мы готовы. Если скажут, выступим сразу.
— Что же еще раздумывать! Эти волки не будут выбирать, кто коза, а кто овца. Передушат всех! Пока не поздно, присоединяйтесь к нам!
— Без приказа не можем. У нас дисциплина.
Лесандри уступил мне место у стола. Церковный колокол продолжал гудеть. Я крутил ручку телефона, а Лесандри вертелся возле меня.
— Вот только справиться бы с этими кровожадными волками. Мы им покажем. Камни будут дробить, в рудниках их сгноим! Ну и дураками же мы были! Сколько мы у них землицы взяли — с гулькин нос!
— Не отвечают наши из города.
— Требуй срочно Софию! Центральный Комитет! Ты ведь лично знаком с Георгием Димитровым, привозил его к нам в село на собрание. Все село помнит, как он сказал, что мы с вами два конца одной и той же веревки.
Я попросил срочно соединить меня с Софией. Лесандри совсем обмяк. Он уже не отходил от меня. Словно я был старостой села, а он моим помощником.
— И наши не ответили из города. Наверное, их уже прогнали из управления и клубов. Я попросил связать меня с Джуновым, а из трубки чей-то голос проревел: «Погоди, мы пришлем вам Джунова!» «Методи, говорю, это ты, что ли?» А он, подлец, как заорет и заругается. И я сразу понял, что это один из новых.
Я вышел на площадь, а Лесандри остался дежурить у телефона.
— Я тебя сразу же позову! — сказал он.
На площади собралось все село. Винтовки блестели. Костер взметал ввысь искры, время от времени взрывался, как гейзер, выбрасывая в небо море звездочек. У огня стоять было невозможно. Детвора гонялась за искрами, как за светлячками. Ребят нельзя было загнать домой и уложить спать. С гор крался зловещий мрак. Они боролись — огонь и мрак, свет и ночная тьма.
— Ну, хватит здесь сидеть, — предложил Гуга, который вместе с Пльоской, не спросив меня, запер кулаков в подвале.
Со стороны города послышались выстрелы, и люди вскочили на ноги.
— Началось! Пора выступать и нам!
— Я вызвал Центральный Комитет партии. Подождем указаний и тогда начнем действовать.
Снова выстрелы, затем залп.
— Люди сражаются. В Кнеже и Оряхове восстали и коммунисты!
Костер затрещал, пламя заколыхалось, и огненные языки полетели к небу, словно стараясь оторваться и устремиться в ночь. Дети, парни и девушки тащили поленья и бросали их в огонь, как будто здесь была литейная, где отливают пули для повстанцев и куда каждый должен бросить свою долю топлива.
Из здания управления послышался крик.
— Скорее, София, София! — звал из окна бай Лесандри.
Наступил решающий момент. Люди снова закинули за плечо винтовки. Я взбежал по ступенькам и дрожащей рукой взял трубку.
— Алло… алло!.. Кто говорит? Центральный Комитет? Кто у телефона?
Я не мог понять, кто со мной говорит.
— Алло… Алло! Восставать нам? Восставать?
— Нет. Не восставать.
— Что?! — Я не поверил своим ушам, решил, что произошла ошибка, и крикнул что было силы:
— Это Центральный Комитет?
— Да, Центральный Комитет!
— Восставать нам, товарищи?
Последовал тот же ответ:
— Нет, мы сохраняем нейтралитет!
— Кто говорит? — нервничал я. — Георгий Димитров?
— Поймите, это решение Центрального Комитета! Сохраняем нейтралитет!
— Какой еще нейтралитет? Нас здесь триста человек с винтовками, ждем сигнала! Сейчас самый подходящий момент для захвата власти. Что происходит? Где Георгий Димитров? Свяжите нас с Георгием Димитровым!
Но голос в трубке повторил:
— Сохраняем нейтралитет! Пусть между собой бьется городская и сельская буржуазия!
— Позовите Георгия Димитрова!
Связь прервалась. Я положил трубку и огляделся — все неподвижно стояли вокруг меня. Бай Лесандри был бледен.
В этот миг дверь с шумом распахнулась, и в комнату вошел дед Тодор, основатель сельской партийной организации. Долгие годы его мучила чахотка, и он все реже и реже появлялся на наших собраниях. Теперь же, увидев костер с сеновала, где он спал и летом и зимой, старик поднялся среди ночи и пришел с края села, неся в руках треногую табуретку. Устав, он садился на нее, откашливался и снова спешил дальше. Падал, вставал и упорно шел к нам.
— Как, восстаем? — крикнул он радостно еще из дверей, держа табуретку под мышкой. На его лице играли отблески костра, глаза горели. Казалось, весть о восстании придала ему силы и избавила от болезни. Но мы видели, что в уголках рта у него алели сгустки крови.
— Указание получено, дед Тодор! Не восстаем! — сокрушенно произнес я. Старик выронил табуретку, и кровь прилила к его лицу.
— Но как же так? Как наши могли принять такое решение? Власть почти в наших руках, а мы отказываемся ее взять?
— Таков приказ! И мы, как дисциплинированные бойцы партии, должны разойтись по домам!
Три сотни вооруженных крестьян, готовых идти в бой, ждали нас. Языки пламени метались из стороны в сторону, костер разгорался, пламя стало багрово-красным, к нему нельзя было приблизиться. Как теперь погасить пламя, которое зажгло сердца этих людей? Сколько лет мы жили думами о восстании, а сейчас сами должны были сделать все, чтобы успокоить людей.
Нахмуренные горы как бы поднялись над селом. Выстрелы сотрясали их. Примчался всадник с письмом. Я прочел его. Писали земледельцы из города:
«Сразу же отправляйтесь с вашими людьми и включайтесь в сражение! Потом — каждому по заслугам! Сейчас нас уже ничто не разделяет. Пробил час установления рабоче-крестьянской власти!»
Свернув листок, я отдал его запыхавшемуся посыльному. Тот не взял письмо и продолжал стоять, удивленно глядя на меня.
— Но коммунисты из Кнежа и Оряхова восстали, и их отряды движутся к городу!
— Возможно! Скажите, что по указанию сверху мы соблюдаем нейтралитет.
Усталый всадник сел на коня, неуверенно оглянулся, потом пришпорил лошадь, и от копыт полетели комья земли.
— Как же так, другие восстали, а мы чего-то ждем? — окружили меня люди с винтовками.
— Если есть такое указание, оно действительно для всех.
Я сказал, что Центральный Комитет приказал не вмешиваться, но мое объяснение не удовлетворило собравшихся.
— Кто говорил с тобой? Почему не связался с Георгием Димитровым?
Люди были уверены, что Георгий Димитров, который выступал перед ними на этой площади, не мог принять такого решения. Он, конечно, за восстание.
— Я пытался говорить и с Димитровым, но мне ответили, что принято именно такое решение. И он сам не может не подчиниться ему.
Костер тлел до следующего дня. В селе появились захватившие власть заговорщики. Они изорвали оранжевое знамя земледельцев и бросили его в огонь. Поймали Лесандри и избили его прикладами, хотя он еще ночью выпустил арестованных кулаков. Вытащили из церкви попа, который бил в колокол.
— И ты связался с этим отребьем! — кричали ему. Потом его закололи у костра.
Мы попрятались, так как искали и нас. С поля доносился запах созревших хлебов и сена. А на залитой кровью площади медленно затухал костер, превращаясь в большое серое пепелище. Угасал, чтобы в сентябре разгореться по всему краю с новой силой.
ЧЕРЕЗ ИСКЫР
Я ждал Гаврила Генова, секретаря окружного комитета партии, на станции Мездра — железнодорожном узле, служившем местом встреч с нашими агитаторами. Генов должен был приехать из Софии. До прибытия поезда оставалось несколько минут. Я ждал назначенного времени встречи, прячась за вагонами товарного поезда. Надо было постараться сделать так, чтобы нас не заметили, так как новая власть, пришедшая после переворота 9 июня и разгромившая земледельцев, добиралась и до нас. А Гаврил был известен всему округу — от Искыра до Дуная. Что он секретарь окружного комитета, знали не только наши люди, но и противники.
Генов без устали объезжал одно село за другим. Ведь в каждом из них были партийные организации. Повсюду он сплачивал их ряды, активизировал работу по идейному воспитанию и призывал вооружаться. «Ни одного коммуниста без оружия!» — говорил он. И мы выполняли все его указания, так как знали, что это необходимо и важно. Оружие мы закупали на складах, где власти хранили его после окончания войны. Сами военные тайком распродавали его, так что мы были вооружены неплохо. В последнее время Генов стал часто наезжать в наш Искырский край. «Вы ведь дверь в революцию! — говорил он. — Из Софии в наш округ революция пройдет через эти двери!»
Поезд с грохотом выкатился из ущелья и, пыхтя, медленно подошел к станции. Я зашагал вдоль вагонов. Вдруг кто-то сзади схватил меня за воротник. Я обернулся и увидел улыбающегося Генова. Как я не заметил его раньше? Как и было договорено, мы сразу же направились в село. Хотелось поскорее узнать новости из Софии, где Генов принимал участие в работе партийной конференции.
9 июня коммунисты Вратчанского округа были готовы восстать вместе с земледельцами. И несмотря на решение Центрального Комитета о сохранении нейтралитета, наши люди из Бяла-Слатины, Кнежи и Оряхова присоединились к восставшим земледельцам. Гаврил, хотя и не был согласен с решением ЦК, все же подчинился и приказал нашим людям не выступать. И вот теперь нам хотелось узнать лично от него, какое решение принято на конференции в Софии, будем ли мы продолжать соблюдать этот нейтралитет и до каких пор. Чтобы нас не проследили со станции, я повел Генова через заросли вербы.