Но до села мы не дошли. Остановились на берегу реки Искыр, против тоннеля. Улегшись на еще теплую траву, мы не решались так сразу начать волнующий разговор.
— Как Иванка? — спросил я о его жене, которую знал по партийным делам.
Гаврил рассмеялся, понял мой ход.
— С ребенком на винограднике у Доры Анковой, возле Лиляшской могилы.
На лбу его залегла глубокая морщина.
Я знал Гаврила, когда он еще учился во Враце. Там он дружил с Георгием Дамяновым и Замфиром Поповым. Иногда я заходил к ним на квартиру. Однажды застал всех троих — Замфир играл на скрипке, а остальные так отплясывали, что дом бабки Фаны трясся. Присоединился к ним и я. Руководимая Геновым группа задавала тон, определяла смысл и направление нашей ученической жизни. Я знал, что он учительствовал в Видинском округе, и мы даже встречались на партийных учительских конференциях. В то время он познакомился с Иванкой из Выршеца, учительницей в Крапчене, и в результате их совместной политической работы в этом селе возникла партийная организация. Когда он стал секретарем окружного комитета, сразу же связался со мной и попросил оказать содействие. Его принципиальность, прямолинейность и непримиримость пришлись не по душе некоторым лицам в городе, и они выступили с лозунгом: «Долой пришельцев!» Я хотел, чтобы Генов остался, но местные «либералы и анархисты» одержали верх. Да, это были трудные годы! Все то, что создал в трудной борьбе Георгий Димитров, эти карьеристы хотели разрушить. Но Центральный Комитет понял, какая опасность грозит нашей организации, приказал нам вернуть Гаврила Генова и, кроме того, провел в партии чистку. Я был за такую чистку: без этого нельзя было и думать о какой либо революционной деятельности. Генов возродил боевой дух в нашей организации и нацелил ее на восстание.
— Надо было и нам восставать вместе с земледельцами, — тяжело вздохнув, сказал я. — Здешние наши товарищи считают, что девятого июня мы допустили ошибку.
— И на конференции Георгий Димитров признал, что ЦК ошибся.
— Если не восстанем в ближайшее время, нас разгромят. Известно ли, что произошло в Бяла-Слатине, Оряхове и Кнеже? Наши передали власть заговорщикам, а те бросили их в тюрьму! А в Плевене? Город был в наших руках, а потом по приказу… Асен Залачев сдал им город, а они убили его!
Я дрожал от волнения. Гаврил молчал. Он тоже сильно переживал провал. Разве не он подготовил организацию настолько, что мы могли захватить власть не только во Враце, но и во всех селах и городах округа?
— Ты думаешь, что сейчас это уже невозможно? Правда, нелегко теперь снова захватить взятый тогда Плевен, а сейчас находящийся в руках армии, или Врацу, где размещены два полка и отряд белогвардейцев. Что происходит в верхах? Почему все мы сидим сложа руки и ждем чего-то? Зачем тогда было вооружаться? Сейчас самое время ударить, пока новая власть еще не укрепилась, — горячо проговорил я.
Гаврил долго молчал, а потом с горечью произнес:
— Постараемся исправить нашу ошибку: восстанем и захватим власть. Установим нашу, рабоче-крестьянскую власть! Но еще не все товарищи из руководства освободились от настроений девятого июня. Считают, что момент не наступил. Дед Благоев болен, ждем Васила Коларова.
— Не запоздаете ли вы с решением? Ты же знаешь, что за нами следят. Наших людей уже арестовывают.
— Я предупредил ответственных товарищей, чтобы не ночевали дома.
Мы замолчали, слушая, как шумит река. В ночной темноте пики гор походили на повстанцев со штыками на винтовках. Зубчатые скалы чем-то напоминали крепостные стены с башнями.
— А каков ваш план? — неожиданно спросил меня Гаврил. — Ты ведь имеешь определенные военные задания в этом крае.
— Да, у нас есть план. На собраниях только об этом и говорим. Каждый знает, что ему надо делать, когда получим приказ. Арестуем захвативших власть заговорщиков, в общину назначим своих людей, а остальные с оружием в руках отправятся в Мездру. Заняв Мездру, пойдем на Врацу.
— А в тылу что будет? — прервал меня Гаврил.
— Захватим власть. Заговорщики и сейчас уже прикусили языки. А если мы изолируем их, опасность исчезнет.
— А если к ним придет подкрепление?
— Об этом мы не думали, — виновато признался я, — но ведь народ повсюду сметет врага.
— Следует помнить, что люди восстали против царя и строя. Не думаете ли вы, что враги будут бездействовать?
— Но ведь пролетариат в Софии и других городах тоже восстанет и захватит власть, противник будет смят, у него не останется времени даже подумать о своем спасении в центре, а не то чтобы оказывать помощь своим сторонникам на местах. Рабочие и крестьяне станут хозяевами положения.
— Ты вот работаешь по военной линии, а забываешь, что армия в их руках.
Я задумался. Будучи членом военной тройки, я знал о положении в гарнизоне. Там были наши люди, солдаты и два офицера, которые тоже ждали сигнала.
— Мы нападем на гарнизон, а наши товарищи по армии…
Гаврил показал на тоннель:
— Надо включить в план и это: пути для подкрепления должны быть отрезаны и по железной дороге, и по шоссе.
Я повернул голову к тоннелю.
— Взорвать его?
Провожая Гаврила в села Искырского края на собрания, я не раз вел его по тоннелям. Еще тогда мы говорили, что, если перерезать железную дорогу к Червен-Брягу и Софии, во всей северной части Болгарии от Искыра до Дуная можно будет долго сохранять рабоче-крестьянскую власть. И теперь Гаврил напомнил мне тот наш разговор.
— Иначе рискуем, что придут поезда с войсками и царские палачи расправятся с нами.
— Не придут. Железнодорожники с нами. На каждой станции могут остановить поезда, не пустить дальше.
— Но у железнодорожников нет оружия. Помнишь, как была подавлена стачка транспортников? — Гаврил даже скрипнул зубами от обиды при воспоминании об этом. — А у нас ведь не стачка, а восстание. Исход дела решит оружие! Поэтому немедленно прими меры и подготовь подрывников.
— Взорвать тоннели не так трудно. А что, если они потребуются нам? Что тогда делать?
Лицо Генова просветлело.
— Построим новые… для двухколейной дороги…
Нелегко строятся эти проклятущие сооружения! Я не был полностью убежден в правильности такого решения, но убежденность Гаврила заставила меня согласиться. Он не бросал слов на ветер, умел верить в будущее.
— Тоннелями я займусь. Еще в армии был подрывником. Ты только скажи, когда наступит этот день? На этот раз должны опередить мы и ударить первыми.
Со стороны села появились вооруженные крестьяне и остановились под горой. Генов нахмурился. Скалы бросали на реку густую тень.
— Ты что, решил устроить собрание?
— Нет. Просто решил провести внезапную… Помнишь, что ты сказал мне перед девятым июня после одного нашего собрания? «Устрой как-нибудь вечером пробное учение». А я еще возразил: «Зачем это надо, ведь все обещали по первому зову явиться в назначенное место?»
— Обещание — одно, а восстание — нечто другое! — Гаврил вздохнул.
Когда Гаврил поднялся на гору, то увидел на месте сбора всю партийную дружину. Люди лежали в цепи, и никто не узнал его. Я понял, ему приятно было видеть такое учение.
— На ремень! — скомандовал я и встал перед строем.
Винтовки звякнули. Повстанцы смотрели на стоящего рядом со мной незнакомого человека. Наверное, он принес приказ сверху. Люди только его и ждали. Командиры отделений вышли вперед и отрапортовали. Все были налицо, за исключением двоих.
— Кто не пришел? — спросил я твердым голосом.
— Миялко Пендин. Сказал, что будет спать в сарае, а там его не оказалось.
— Испугался ягненочек.
— Кто еще?
— Васил Даскал! Сказал, что придет, а его нет.
— Жена его не пускает! У него молодая жена!
— Разве только у него молодая жена, наши-то состарились, что ли? — послышались возмущенные голоса. — Приданое тестя держит его в постели! Надо привести его под конвоем!
— Оставьте! — Я махнул рукой и посмотрел на Гаврила. Тот неподвижно стоял среди скал.
Васил не был даскалом — так у нас называют учителей. Даскалом его назвали за то, что любил спорить с учителями. Встретив кого-нибудь из них, он останавливался и задавал вопрос. В гимназии он не учился, но был начитанным и знающим человеком. Его вопросы часто ставили учителей в тупик.
— Он только болтать умеет.
— После потребуем объяснения и будем судить его.
— Раз в такой момент не явился, приговор ясен.
— Предатель! Изменник!
Гаврил с интересом смотрел на горящих от нетерпения, возбужденных бойцов. Опытным взглядом он осматривал каждого.
— Ты почему с дубиной, Стойко?
Парень пожал плечами и спрятал дубину за спину.
— Если нет винтовки, и дубинка может помочь делу.
Для выяснений времени не было. Я приказал всем, кто, как и Стойко, был без винтовки, достать оружие и дал на приобретение его деньги. Гаврил испытующе смотрел на меня. Задерживаться было нельзя.
— В направлении станции бегом марш! — крикнул я. — Только без шума, чтобы никто не услышал!
Бойцы бросились вперед. Возле зарослей кустарника я остановил людей.
— Занять позиции вдоль берега Искыра!
Бойцы выполнили мою команду. Лег и Гаврил. Я вызвал двух бойцов и приказал им:
— Начко и Кристьо, вы старые подрывники и знаете свое дело. К тоннелю! И чтобы ни один поезд не прошел!
Двое бойцов бросились к тоннелю, и темнота поглотила их.
— А мы пойдем не по мосту! Там может быть засада! Перейдем Искыр вброд! — приказал я.
И разгоряченные люди, подняв винтовки, вошли в обмелевшую за лето реку.
— Смотри, чтобы оружие не намокло! — прогремел голос Гаврила.
На другом берегу я устроил проверку.
— Все налицо? — спросил я. — Не отстал ли кто?
— Нет!
В этот момент со стороны реки послышался шум, кто-то шел по воде. Бойцы повернули винтовки.
— Кто там? — крикнул я.
Никакого ответа. Мы бросились к воде. Под скалой кто-то тонул. Мы вытащили его. Это был Даскал. Как выяснилось, он не удержался на ногах, и течение затащило его в омут под скалой. Посыпались упреки: «Раз не умеешь плавать, почему не пришел вовремя, с нами?!» «Но ведь мы ждем ребенка…» — оправдывался он, становясь в строй. Больше мы не расспрашивали его; важно было, что он все-таки пришел.