Итак, слово Ольденбургу.
«Император Николай II, конечно, не был поклонником представительного образа правления. Он не питал иллюзий относительно настроений общества. С. Е. Крыжановский присутствовал (в конце 1905 г.) при разговоре Государя с гр. Витте и отмечает, как Он «с явным раздражением отмахнулся от сладких слов графа, когда тот стал доказывать, что в лице народного представительства Государь и правительство найдут опору и помощь. „Не говорите мне этого, Сергей Юльевич, я отлично понимаю, что создаю себе не помощника, а врага, но утешаю себя мыслью, что мне удастся воспитать государственную силу, которая окажется полезной для того, чтобы в будущем обеспечить России путь спокойного развития, без резкого нарушения тех устоев, на которых она жила столько времени».
Государь считал, что неограниченное самодержавие в идеале выше и совершеннее. Но годы правления создали в Нем убеждение, что в России начала XX века, и прежде всего в русском образованном обществе, этот строй не находит достаточного числа убежденных, не за страх, а за совесть, исполнителей монаршей воли…
Чтобы облегчить русскому обществу работу на пользу отечества, Государь вступил на путь реформы, опасность и отрицательные стороны которой он все время живо ощущал. Ни на минуту Его не оставляло сознание ответственности за Россию — не только за собственные ошибки или упущения, но и за какое-либо попустительство. Безответственность конституционного монарха либеральной доктрины показалась бы ему преступным умыванием рук, и Государь поэтому тщательно заботился о том, чтобы всегда оставлять за Собою возможность последнего решения…
«Я просто задыхаюсь в этой атмосфере сплетен, выдумок и злобы», — тогда же сказал Государь В. В. Коковцеву (это было сказано в 1911 г. —Ю. В.).
Государь все более проникался убеждением в том, что пьянство — порок, разъедающий русское крестьянство, и что долг царской власти — вступить в борьбу с этим пороком…
На двадцатом году царствования Императора Николая II Россия достигла еще невиданного в ней уровня материального преуспеяния…
За двадцать лет население Империи возросло на пятьдесят миллионов человек — на сорок процентов; естественный прирост населения превысил три миллиона в год.
Наряду с естественным приростом, равно свидетельствующим о жизненной силе нации и о наличии условий, дающих возможность прокормить возрастающее число жителей, заметно повысился общий уровень благосостояния. Количество товаров, как русских, так и иностранных, потребляемых русским внутренним рынком, более чем удвоилось за двадцать лет. Так, например, потребление сахара с 25 млн. пудов в год… превысило 880 млн. пудов… в 1913 г. Хотя в 1911–1912 гг. был неурожай свекловицы и цена значительно поднялась, это не вызвало уменьшения спроса…
Благодаря росту сельскохозяйственного производства, развитию путей сообщения, целесообразной постановке продовольственной помощи «голодные годы» в начале XX века уже отошли в прошлое. Неурожай более не означал голод; недород в отдельных местностях покрывался производством других районов…
Если принять во внимание рост вывоза (за границу уходило около четверти русских хлебов) и увеличение численности населения, все же количество хлеба, приходящегося на душу населения, бесспорно возросло. В городах белый хлеб стал соперничать с черным…
Вклады в государственных сберегательных кассах возросли с трехсот миллионов в 1894 г. до двух миллиардов рублей в 1913 г…
Донецкий бассейн, давший в 1894 г. меньше 300 млн. пудов, в 1913 г. давал уже свыше полутора миллиардов. За последние годы началась разработка новых мощных залежей Кузнецкого бассейна в Западной Сибири. Добыча угля по всей Империи за двадцать лет возросла более чем вчетверо…
Если некоторые виды машин, особенно фабрично-заводское оборудование, ввозились еще из-за границы… то паровозы, вагоны, рельсы производились преимущественно на русских заводах…
Подъем русского хозяйства был стихийным и всесторонним. Рост сельского хозяйства — огромного внутреннего рынка — был во второе десятилетие царствования настолько могучим, что на русской промышленности совершенно не отразился промышленный кризис 1911–1912 гг., больно поразивший Европу и Америку: рост неуклонно продолжался. Не приостановил поступательного развития русского хозяйства и неурожай 1911 г…
Этот стихийный рост отражался и на доходе казны… Год за годом сумма поступлений превышала сметные исчисления; государство все время располагало свободной наличностью… Золотой запас Государственного Банка с 648 млн. (1894 г.) возрос до 1604 млн. рублей (1914 г.).
Бюджет возрастал без введения новых налогов, без повышения старых, отражая стихийный рост народного хозяйства…
Протяжение железных дорог, как и телеграфных проводов, более чем удвоилось. Удвоился и речной флот — самый крупный в мире (пароходов в 1895 г. было 2539, в 1906-м — 4317).
Русская армия возросла приблизительно в той же пропорции, как и население: к 1914 г. она насчитывала 37 корпусов (не считая казаков и нерегулярных частей)… После японской войны армия была основательно реорганизована.
Начальник германского Генерального штаба, ген. фон Мольтке, в докладе на имя статс-секретаря по иностранным делам фон Ягова, писал (24.11.1914), так оценивая результаты реформ, проведенных в русской армии за период 1907–1913 гг.: «…боевая готовность России от времени русско-японской войны сделала совершенно исключительные успехи и находится ныне на никогда еще не достигавшейся высоте. Следует в особенности отметить, что она некоторыми чертами превосходит боевую готовность других держав, включая Германию…
Русский флот, так жестоко пострадавший в японскую войну, возродился к новой жизни, и в этом была огромная личная заслуга Государя, дважды преодолевшего упорное сопротивление думских кругов…
Исследователи аграрной реформы — датчанин Вит-Кнудсен (в 1913 г.) и немец Прейер (в марте 1914 г.) отмечали успехи закона 9 ноября — «переворота, не отстающего по своему значению от освобождения крестьян». «Это было смелое начинание, своего рода скачок в неизвестность, — писал Прейер. — Это был отказ от старой основы с заменой чем-то неиспытанным, неясным. Столыпин взялся с решимостью и отвагой за эту великую задачу, и результаты показали, что он был прав».
Морис Бэнинг, известный английский писатель, проведший несколько лет в России и хорошо ее знавший, писал в своей книге «Основы России» (весной 1914 г.): «Не было, пожалуй, еще никогда такого периода, когда Россия более процветала бы материально, чем в настоящий момент, или когда огромное большинство народа имело, казалось бы, меньше оснований для недовольства». Бэнинг, наблюдавший оппозиционные настроения в обществе, замечал: «У случайного наблюдателя могло бы явиться искушение воскликнуть: да чего же большего еще может желать русский народ?!»
Трудное наследие досталось Государю, когда Он прибыл в Ставку 23 августа. «Сего числа, — гласил Его приказ, — я принял на себя предводительство всеми сухопутными войсками, морскими силами, находящимися на театре военных действий. С твердой верой в помощь Божью и с непоколебимой уверенностью в конечной победе будем исполнять наш святой долг защиты Родины до конца и не посрамим земли Русской…»
25 августа (5 сентября) (1915 г. — Ю. В.) в швейцарской деревне Циммервальд собралась конференция представителей левых социалистических партий. Это была первая попытка восстановить разрушенный войной Интернационал…
По инициативе итальянских и швейцарских социалистов в Цим-мервальде собралось 33 делегата из десяти государств — Германии, Италии, России, Франции, Голландии и т. д. Конференция заседала четыре дня. Она вынесла резолюцию, в которой выражалось осуждение «империалистической войне»; высказывалось порицание всем социалистам, которые под предлогом «защиты отечества» идут на сотрудничество с буржуазией, входят в правительство, голосуют за бюджет и т. д. Целью пролетариата объявлялась борьба за немедленный мир. Около трети делегатов, с Лениным во главе, считали и эту резолюцию недостаточной. Ленин говорил, что необходимо «империалистическую войну превратить в гражданскую» и, воспользовавшись тем, что под оружием десятки миллионов «пролетариев», отважиться на захват власти в целях социального переворота…
Последствия Циммервальдской конференции были весьма велики. Было сказано, от имени международного социалистического центра, хотя и «самочинного», то слово, которого во всех странах ждали социалистические круги и вообще все элементы, уставшие от войны. Циммервальдская резолюция, запрещенная во всех воюющих странах, стала быстро известна повсюду, включая Россию; и она дала сильный толчок революционному движению в рабочей и полуинтеллигентной среде…
15 сентября в Ставке состоялось заседание кабинета, на котором Государь отчетливо выразил министрам Свою волю — посвятить все силы ведению войны и не допускать политической борьбы, пока не достигнута победа…
Кампания 1915 г. на Восточном фронте закончилась.
«Россия в настоящее время внесла свой вклад — и какой героический вклад, в дело борьбы за европейскую свободу, — писал Ллойд Джордж[2], — ив течение многих месяцев мы не можем рассчитывать, со стороны русской армии, на ту активную поддержку, которой мы до сего пользовались… Кто займет место России, пока ее армии перевооружаются?»
«Как мы можем отплатить России за все, что она сделала для Европы?» — спрашивала «Times»[3].
Действительно, за 1915 г. Россия вынесла на себе главную тяжесть борьбы. К осени 1915 г. на Восточном фронте было сосредоточено 137 пехотных австро-германских дивизий и 24 кавалерийские; на Западном оставалось 85 пехотных и одна кавалерийская. За все лето никакие боевые действия на англо-французском фронте не доставили России того облегчения, которое русские армии принесли союзникам за первые месяцы войны